Анализ рассказа "Хорь и Калиныч" ("Записки охотника") Тургенева И.С.

В открывающем тургеневский цикл очерке "Хорь и Калиныч " писатель вывел два крестьянских типа, не столько воплощающих характерные особенности русского национального характера, сколько запечатлевших те животворящие силы нации, с которыми Тургенев связывал свои надежды на "великое народное развитие ": светлые разум и душу русского человека.

Итак, на болотном отлюдье в крепкой усадьбе и в избушке на лесной пасеке, пропахшей сухими душистыми травами и свежим сеном, живут Хорь и Калиныч, друзья с несхожими характерами: рационалист и романтик. Однако в очерке принципиально важным является не разность характеров героев, а то, что Тургенев вписывает мужиков в европейский историко-культурный контекст: Хорь и Калиныч поставлены в один ряд с философами-просветителями и творцами-романтиками.

Но Тургенев рискнул пойти еще дальше: в складе лица крестьянина Хоря он разглядел сократовские черты и прежде всего сократовский лоб, а из разговора с ним "вынес одно убеждение ", "что Петр I был в основном русский человек в своих преобразованиях. И все это Тургенев пишет в 1847 году, когда мужика в литературе принято было единственно жалеть и защищать. Тургеневский же Хорь склонял к раздумьям ни больше, ни меньше — об античной философии (порождении эллинского гения!), рационалистическом типе мышления, личности правителя, русской государственности. По существу, очерком "Хорь и Калиныч " Тургенев совершил своего рода "коперниковский переворот " в решении темы народа. В крестьянине он разглядел не только личность, но и ее творческий интеллектуальный потенциал, который необходим для развития русской нации. Было вполне логично в этом смысле значимость личности государя поставить в зависимость от глубины ее связей с народом.

Примечательно и то, что все действие в "Хоре и Калиныче" проникнуто всеобъемлющей атмосферой гармонии человека и природы. На первый план здесь выступает образ тургеневского Калиныча, который размыкает границы природного и человеческого миров, обнаруживая их одухотворяющую внутреннюю связь. Для самого же Калиныча изначально не существует этих границ, равно как и другой жизни, кроме той, где привольно шагать по лугам, глядя в небо и ощущая разнотравье земли, слушать "болтливый лепет листьев " и однообразное жужжание пчел, запивать прозрачный теплый мед ключевой водой, "нежиться и томиться в пахнущем сене", провожать зарю... Он, как Касьян и Ермолай, свой в этом мире. У него даже лицо похоже на "вечернее небо" — "кроткое, ясное".

Здесь, в стихийном течении природной жизни, в слиянии двух душ — человека и природы, рождается, но мысли Тургенева, единственно подлинное жизнечувствование, исполненное проникновенного созерцания, углубленного покоя, внутреннего равновесия по отношению к окружающему миру, жизнечувствование, свойственное народному сознанию.

Однако это был только идеал писателя. На самом деле он понимал, что в народной жизни все обстоит намного драматичнее. И хотя внешнее ее описание в "Хоре и Калипыче" было направлено на то, чтобы создать у читателя ощущение покоя и гармонии от созерцания поющих друзей, объединенных единым порывом и общим переживанием, тем не менее всеобъемлющего умиротворенного настроения не возникало.

У Тургенева в сцене пения вообще превалирует всеохватывающее чувство тоски. Причем тосковал крепкий, удачливый Хорь, "загибал вдруг голову на бок и начинал подтягивать жалобным голосом ". И в этой песне отразилась вековая народная тоска по недостижимому счастью.

По почему тоскует Хорь? Не в его ли тоске заключена тайна русского человека, о котором с великой любовью рассказал Тургенев в "Записках охотника"?!

Источник: Тургенев в школе: книга для учителя / авт.-сост. Л.А. Капитанова. - 3-е изд, стереотип. - М.: Дрофа, 2010