Петербургская лирика Пушкина: общая характеристика

Это были три года внутренней свободы, неразрывно переплетенной с идеями «гражданской экзальтации».

Вот мой Онегин на свободе,

Острижен по последней моде,

Как денди лондонский одет

И наконец, увидел свет... —

и хотя Пушкин решительно подчеркивает «разность между Онегиным и мной» — в этих стихах была большая доля автохарактеристики. Выход из шестилетнего заточения, из стен лицейского монастыря был именно свободой, фрак a l’ americane, широкая шляпа a l’ Bolivar — по моде, и петербургский свет: балы, театр, салоны и общества — всё закружило поэта, опьянило его.

Это было прежде всего раздвижение горизонтов. Замкнутое пространство лицейской жизни не могло соперничать с миром «Арзамаса», «Зеленой лампы», театральных кулис, с бурными спорами о русской и европейской жизни, о политической свободе. Пушкин ищет себя в этом новом мире и определяет свою позицию. Поистине — «ищущий среди нашедших» (Ю.М. Лотман).

Это была своеобразная концепция свободолюбия, опирающаяся как на идеи Просвещения XVIII в., так и на гражданские принципы декабристской этики. Но жизненная позиция Пушкина — это жизнелюбие, своеобразная эмансипация души окрашивала эти принципы особыми красками.

Прежде всего петербургская лирика Пушкина 1817—1820 гг. — это освоение нового пространства, создание своего «петербургского текста». На первый взгляд многочисленные послания («Тургеневу», «Кн. Голицыной», «Кривцову», «Жуковскому», «К.Н.Я. Плюсковой», «К Чаадаеву», «NN (В.В. Энгельгардту», «Орлову», «К Щербинину», «Всеволожскому», «Стансы Толстому», «Послание в кн. Горчакову», «Мансурову», «Юрьеву»), отрывки лишены внутренней связи. Но это только на первый взгляд. Пушкин часто обращается в них не к хорошо знакомым, близким друзьям, как это было в лицейских дружеских посланиях, а открывает, исследует в них петербургский свет, жизнь ее различных представителей. Это своеобразный альбом петербургских типов, сделанных в технике мгновенных фотографий.

«Простой воспитанник природы», «страдалец чувственной любви», «ленивец милый молодой», «поэзии поклонник безмятежный», «неопытный мечтатель», «унылых чувств искатель», «счастливец беззаконный», «Свободы, Вакха верный сын», «Венеры набожный поклонник // И наслаждений властелин», «верный гражданин», «резвый друг забавы», «друг человечества», «счастливый сын пиров», «балованный дитя свободы», «минутный наблюдатель», «философ ранний», «питомец мод, большого света друг», «обычаев блестящий наблюдатель», «язвительный болтун, остряк», «философ и шалун», «завсегдатай кулис» — весь спектр этих определений связан с созданием портрета современного человека. Эпиграммы, надписи к портретам («К портрету Жуковского», «К портрету Дельвига, «К портрету Чаадаева»), записи в альбом (Сосницкой, Бакуниной) вносят дополнительные штрихи в этот портрет.

В петербургской лирике Пушкина само слово «свобода» имеет различные коннотации. Это прежде всего «наука счастья», «младое сладострастье». И поэтому в отличие от гражданской, декабристской философии свободы, от ее словесной однозначности — сигнальности, у Пушкина возникает спектр ее определений: «дружеская», «пламенная», «возвышенная», «сладостная», «тайная», «просвещенная». Она включается в ряд других понятий, для гражданской поэзии несовместимых: «свобода, Вакх и муза», «Рыцари лихие // Любви, свободы, и вина!». Это душевная свобода, духовная воля. Поэтому Пушкину нужен не глоток свободы, а воздух свободы.

Все эти характеристики пронизаны реалиями века, концентрируют в себе природу пушкинского свободолюбия. Так, иронически живописуя облик Александра Тургенева, его вездесущесть, Пушкин говорит и о его филантропической деятельности («подъемлешь трепетных сирот»), и о деятельности в библейском обществе («то проповедуешь Христа»), и об участии в «Арзамасе» («с улыбкой дремлешь в Арзамасе»). Эта конкретика жизни современного человека погружена в атмосферу лени и любви, поэтической свободы. Заключительные слова послания «Тургеневу»: «А труд и холоден и пуст, //Поэма никогда не стоит // Улыбки сладострастных уст» — эпатажное утверждение эстетической позиции и философии внутренней свободы.

В послании «К Н.Я. Плюсковой», напечатанном в «Соревнователе просвещения и благотворения» (1819 №10) под названием «Ответ на вызов написать стихи в честь ее императорского величества государыни императрицы Елисаветы Алексеевны», обращаясь к фрейлине императрицы, Пушкин, говоря о добродетели императрицы, на протяжении небольшого стихотворения (20 стихов) постоянно подчеркивает свою свободу.

Герои петербургских посланий — люди, в которых отразился век. Их интересы, занятия, чудачества, бытовые черты, любовные приключения, общественные взгляды, хандра воссозданы в пространстве петербургского текста. И сам поэт, всматриваясь в этот мир и его героев, самоопределяется, пытается понять современного человека и наметить свою позицию. «Петербургский текст», его герои, сам поэт находятся в сложном взаимодействии, то сближаясь, то ощущая дистанцию.

Деревенские, михайловские стихотворения («Простите, верные дубравы!», «Деревня», «Домовому», «Русалка») открывают иной мир и другие ценности: «беспечный мир полей», «скат тригорского холма», «пустынный уголок, // Приют спокойствия, трудов и вдохновения», «прохладу лип и кленов шумный кров». Это не бегство от цивилизации на лоно природы, а иной взгляд на современный мир, его болезни (антикрепостнический пафос в «Деревне»), проникновение в другую реальность.

«Петербургский текст» пушкинской лирики 1817—1820 гг. — это пролог к «онегинскому тексту», поэтические заготовки к первым главам романа, который через три года в атмосфере южной ссылки, в Кишиневе станет реальностью. Киты, на которых держится здание петербургской лирики, четыре стихотворения: ода «Вольность» (1817), сатира «Сказки Noёl» (1818), послание «К Чаадаеву» (Любви, надежды, тихой славы»; 1818), элегия «Деревня» (1819). Два первых при жизни поэта не были опубликованы и распространялись в списках. «К Чаадаеву» после хождения в списках, без ведома Пушкина в искаженном виде было напечатано в альманахе «Северная звезда» на 1829 г. Первая половина стихотворения «Деревня под названием «Уединение» появилась в собрании стихотворений Пушкина 1826 г., полностью распространяясь в списках. Одним словом, все они вошли в историю русской подцензурной, нелегальной поэзии и стали одним из поводов к преследованию поэта и его ссылки.

Но именно они определили пути развития русской свободолюбивой поэзии и отразили характерные сдвиги в поэтическом мышлении Пушкина. Опираясь на различные жанровые традиции (ода, сатира, послание, элегия), Пушкин демонстрирует стилевые возможности свободолюбивой лирики, богатство ее лексикона. Ораторские интонации, пародийно-иронический подтекст, горение страсти, синтез идиллико-элегического мирообраза и возвышенно-гражданского пафоса — все эти модификации свободолюбивой лирики сопровождаются внедрением в ее словарь лексики высокого стиля, архаизмов (врата, глава, глас, днесь), экспрессивных междометий, глаголов повелительного наклонения, ораторских обращений, но вместе с тем разговорной, просторечной лексики (бука), элегизмов (нежил, утренний туман, томление, любовник молодой, звезда пленительного счастья), слов-сигналов (тираны мира, падшие рабы, неправедная власть, царская глава, самовластительный злодей, народов вольность, роковая власть, святая вольность, самовластье, друг человечества, убийственный позор, рабство и т.д.), обороты идиллической поэзии (пустынный уголок, приют спокойствия, лоно счастья и забвенья, мирный шум дубрав, тишина полей, темный сад, светлые ручьи, парус рыбаря, нивы полосаты). Меняются картины, интонации, лексика, а вместе с тем формируется особое состояние свободолюбия не как политической доктрины или гражданской позиции, а как пространство жизни, основанной на законности, человеколюбии, гуманности. Различные жанры и стили позволяют свободно варьировать настроения и чувства, от конкретики и политических реалий переходить к общечеловеческим эмоциям.

И тогда ода «Вольность», напоминая о традициях Ломоносова, Радищева, Державина, обретает плоть и картинность, совмещая уроки истории (тирания Калигулы, казнь Людовика XVI, судьба Наполеона, убийство Павла I), теорию «естественного права, почерпнутую из лицейских лекций Куницына и бесед с декабристом Николаем Тургеневым, политические доктрины и живые эмоции свободолюбца. «А вы мужайтесь и внемлите, // Восстаньте, падшие рабы!» — не призыв к революции, а воззвание к раскрепощению личности, преодолению рабской психологии.

Опираясь на канон святочных песен, французских «Ноэлей», Пушкин уже в двойной номинации текста «Сказки. Noёl» как бы переводит с французского на русский. Спаситель и Мария из «ноэлей», перемещаясь в пространство русской политической жизни, превращается просто в мать и дитя. Русский царь — «кочующий деспот», своими «вещаниями» разрушает идиллический мир, превращая его в мир лжи, баек, а точнее — сказок. Сатира Пушкина лишается тяжеловесности и обличительного пафоса; она легка, изящна, но от этого не менее язвительна и разоблачительна.

Те же трансформации формы и стиля претерпевают дружеское послание и элегия. Обращенное к конкретному лицу, философу и наставнику П.Я. Чаадаеву, пушкинское послание, не теряя интимной, задушевной интонации, наполняется тем гражданским пафосом, который расширяет аудиторию. «Товарищ, верь...», «Мой друг, отчизне посвятим // Души прекрасные порывы!» — эти обращения адресованы не конкретному лицу, а всем единомышленникам, современникам, всему молодому поколению России.

«Деревня» отчетливо двухчастна. Если первая часть — гимн уединению (не случайно под заглавием «Уединение» она и будет опубликована позднее), то вторая часть, и особенно заключительный монолог — страстная речь гражданина, «друга человечества». Если в первой части «здесь» — это идиллический образ деревенского «приюта спокойствия, трудов и вдохновения, то во второй части четырехкратное «здесь» фиксирует картины, которые определяются как «невежества убийственный позор». Динамичная строфика (8—12—7—7 стихов) первой части переходит в единый текст, включающий 27 стихов, единый эмоциональный поток которых, заданный первым же стихом: «Но мысль ужасная здесь душу омрачает:...» Двоеточие, завершающее этот стих, — заявка на развитие и конкретизацию этой «мысли».

Каждое из четырех стихотворений Пушкина буквально впаяны в общий метатекст послелицейской лирики, в её «петербургский», «онегинский» текст. Они тот «поведенческий текст», который сделал именно Пушкина носителем русского свободолюбия, а его лирику воплощением нового поэтического языка. За пять лет до восстания декабристов он расплатился за свое вольнолюбие неволей и ссылкой. Его оружием стало поэтическое слово. Все эти годы Пушкина сопровождала его первая законченная поэма «Руслан и Людмила», где дух вольнолюбия и молодое озорство обрели свою плоть в историческом сюжете и современном мышлении.

Источник: Янушкевич А.С. История русской литературы первой трети XIX века. - М.: ФЛИНТА, 2013