Меню сайта
Статьи » Литература 19 века » Пушкин А.С.

Лирика Пушкина 1830-х годов: общая характеристика

  • Статья
  • Еще по теме

Лирика Пушкина 1830-х годов — это прежде всего поэзия Жизни. Действительность, историческая реальность, связанная с драматическими событиями польского восстания, холерными бунтами, семейная жизнь со всеми ее превратностями, литературная борьба, философия самостояния, преддуэльная ситуация и ее трагический исход — все это отразилось в его лирике и получило философское осмысление.

Художественный синтетизм пушкинского мышления определил глубинную взаимосвязь поэзии и прозы не только как сфер бытия, но и как форм творчества. Своеобразные прозиметрические конструкции в «Египетских ночах», набросках «Повести из римской жизни», во внедрении поэтических эпиграфов в текст «Капитанской дочки», а собственно лирических стихотворений в «Сцены из рыцарских времен» — все это придавало лирике Пушкина 1830-х годов мирозиждительный характер и выявляло ее всеобъемлющий взгляд.

Первые стихотворения, написанные после Болдинской осени и относящиеся уже к 1831 г.: «Пред гробницею святой», «Клеветникам России», «Бородинская годовщина», — пушкинский ответ на польские события. Два последних стихотворения были опубликованы в составе отдельной брошюры «На взятие Варшавы» (сентябрь 1831 г.). вместе со стихотворением В.А. Жуковского «Старая песня на новый лад» и стали фактом русского общественного сознания. Споры вокруг них и вокруг польского вопроса вообще — предмет особого и специального разговора. Пушкин в своей «польской трилогии» решал общие проблемы исторического пути славянского мира, его единства и выступал против вмешательства Европы в эти дела с позиции силы, угроз и ложных обвинений.

Его стихотворения были лишены шовинистических и узконационалистических взглядов. Вряд ли их можно назвать «антипольскими». Польша, польская литература, поляки всегда интересовали Пушкина. Его последующее обращение к балладам «Будрыс и его сыновья», «Воевода», переведенным из Мицкевича, стихотворение «Он между нами жил», обращенное к нему же, незавершенный замысел «Альфонс садится на коня», имеющий переклички с романом Потоцкого «Рукопись, найденная в Сарагосе» — свидетельство его полонистских увлечений.

История для Пушкина не объект политических симпатий и антипатий, это прежде всего мир человеческого единства и братства, «когда народы, распри позабыв, // В великую семью соединятся». Обратившись почти профессионально к исследованию петровской и екатерининской эпохи в «Истории Петра» и «Истории пугачевского бунта», совершив путешествие по пугачевским местам, он искал связь времен. В своей элегии «...Вновь я посетил» свое посещение Михайловского он осмыслил не только как встречу с родным и знакомым, но и как взгляд в будущее, увидел в настоящем исторический пейзаж будущего.

Человек с чувством истории в крови — так можно определить авторскую позицию Пушкина. И эта глубокая причастность к истории и почти природная сопричастность ритму времени рождали «чувство непрерывного обновления жизни» и «постоянную готовность принимать ее новые формы».

Лирика 1830-х годов героическая — симфония Пушкина. Несмотря на все превратности судьбы, он жил с высоко поднятой головой и верил в «мощную власть» и силу искусства и жизни. Почти каждое стихотворение 1830-х годов — гимны мужеству и страница из философии самостояния, которая оформилась в эти годы. Три стихотворения: «Не дай мне бог сойти с ума» (1833), «Пора, мой друг, пора!..» (1834), «Странник» (1835) — трилогия противостояния превратностям судьбы и личностного самостояния. Образ дочеховской «палаты № 6» определяет пространство первого произведения. Атмосфера тюрьмы и сумасшедшего дома не как романтических символов узничества, а как реалий российского бытия, как топосов носителя ума в пушкинском стихотворении переданы с пронзительной интонацией самосознающего «я». Голос Пушкина — предвосхищение голосов автора «Записок сумасшедшего» и «Апологии сумасшедшего» Чаадаева.

«Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит...» — ещё один необработанный и не опубликованный при жизни отрывок. В его прозаических планах слышится предчувствие трагедии и сила противостояния: «О, скоро ли перенесу я мои пенаты в деревню — поля, сад, крестьяне, книги, труды поэтические — семья, любовь etc. — религия, смерть». «Летят за днями дни, и каждый час уносит // Частичку бытия...» — в этой философии вся мудрость человеческая: быстро летящие часы жизни и частички бытия сопряжены и словесно, и мировоззренчески.

Мощный голос судьбы звучит в «Страннике». Опираясь на сюжет популярной книги Джона Беньяна «Pilgrim’s progress», которая позднее вызовет живой интерес Льва Толстого, Пушкин передал драматическое состояние человека, объятого «скорбию великой». «Давно, усталый раб, замыслил я побег // В обитель дальную трудов и чистых нег» — на этой ноте обрывается отрывок «Пора, мой друг, пора!..». И словно продолжая эти слова, в «Страннике» вновь появляется «раб, замысливший отчаянный побег...».

Лирическая трилогия «горя от ума» глубоко личностна: в ее интонациях, настроениях — отзвуки судьбы самого поэта и его противостояния. Драматический подтекст лирики Пушкина 1830-х годов кроется в осмыслении уроков истории и в опыте ежедневного существования. «На свете счастья нет, но есть покой и воля» — в этих словах, в этом стихе и трезвость пушкинской мысли, и ее мудрость. Покой и воля как состояние не объективное, а субъективное, как личная экзистенция, не зависящая ни от чего и ни от кого — это жизненная позиция и лирическая философия.

Болдинская осень 1833 г. не была столь урожайной, как ее предшественница 1830 г. Возвращаясь из поездки по пугачевским местам, он задержался в Болдине на полтора месяца (с 1 октября до середины ноября). Он написал за это время «Сказку о рыбаке и рыбке», «Сказку о мертвой царевне», стихотворную повесть «Медный всадник», драматическую повесть «Анджело», «Историю Пугачева» и несколько стихотворений, среди которых была и «Осень», так и не опубликованная при жизни поэта. Сам факт публикации многих лирических текстов 1830-х годов показателен: несмотря на постоянные денежные затруднения, Пушкин медлил с обнародованием своих произведений. Шел постоянный и непрерывный процесс творчества; замыслы теснили друг друга; незаконченное откладывалось до лучших времен. Пушкин «предполагал жить...»

«Осень», хотя имеет подзаголовок «отрывок» и как бы обрывается в начале строфы на полуфразе, — произведение в высшей степени законченное. Это фрагмент из жизни человеческой, отрывок из его духовного бытия. Эпиграф из Державина «Чего в мой дремлющий тогда не входит ум?» провоцирует на всеохватность и даже некую беспорядочность взгляда. Но остается всеохватность, а стройные октавы, как в симфонии, звучат в унисон раздумьям поэта. И вот разбег: осенняя картина первой октавы, не буднично, прозаически просто, словно констатируется: «октябрь уж наступил». Тихая музыка интродукции. Затем — в нарастающем ритме три октавы, живописующие весну, зиму, осень. Зримая музыка «времен года», поэтический альбом.

Следующие три октавы (V—VII) — возвращение к «осенней сонате», признание в любви: «Но мне она мила, читатель дорогой, // Красою тихою, блистающей смиренно». И всплеск эмоций, и crescendo: «Унылая пора! очей очарованье...» Две последующие октавы — музыка осенней жизни как движения и развития: «Легко и радостно играет в сердце кровь...» И как следствие этого физического возрождения — апофеоз творчества в X и XI октавах. «Душа стесняется лирическим волненьем...» — поэтический захлеб; анафорическое «и» сцепляет рвущиеся творческие состояния в единый процесс, но музыка творческого вдохновения перехлестывает и захватывает все без остатка. Появление «недвижимого корабля» «в недвижной влаге», его пробуждение и движение кажется неправдоподобным, как мираж в пустыне. «Но чу...» — и в этом «чу» — вхождение в волны житейского моря, прорыв в океан страстей и исторического пространства. XII строфа лаконична: «Плывет. Куда ж нам плыть?» — констатация движения, действия и мучительный вопрос. «Куда же ты скачешь, гордый конь,//И где опустишь ты копыта?» — этот вопрос, обращенный уже в глубь русской истории, к медному всаднику, родился в ту же Болдинскую осень. И ещё нужен будет один шаг, чтобы прозвучало гоголевское: «Русь, куда ж несешься ты?»

Неполных 89 стихов, неполных 12 октав «Осени» не «отрывок», а Осень Жизни человеческой, когда уже много прожито и когда еще столько надежд и вопросов. Никаким жанровым, тематическим, стилистическим рубрикациям пушкинская «Осень» не поддается, как не поддается им сама жизнь.

Эпический размах «Осени» — отражение общей тенденции пушкинской лирики к внутренней связи, образованию циклов. То, что в Болдинскую осень 1830 г. выразилось в «Повестях Белкина» и «Маленьких трагедиях», обозначилось в стихотворениях 1830-х годов И «песни западных славян» как художественное единство, и несобранный, но вполне обозначившийся «каменноостровский цикл», и анакреонтические стихотворения 1835 г. — все это путь к интеграции лирических впечатлений и философской мысли. В «Песнях западных славян» Пушкин вслед за Мериме и Вуком Караджичем воссоздал мир поверий и легенд сербского народа. В каменноостровском цикле — летопись духовных исканий современного человека. Анакреонтические стихотворения — это своеобразная история поседелого Анакреона, где здравицы вину и наслаждениям сопровождаются размышлениями о жизни и ее ценностях.

Одно из последних пушкинских стихотворений, известное под заглавием «Памятник» («Я памятник себе воздвиг нерукотворный...»), — поэтическое завещание. В нем — осознание масштаба своего творчества и его влияния на русскую жизнь. В нем — сила и мужество поэта, его позиция нравственного и творческого самостояния.

В лирике 1830-х годов Пушкин раздвигает границы лирической рефлексии. Мирозиждительный смысл его поэзии — в ее великой жизненной силе. Ее светоносность питается мощью человеческого духа поэта, его жаждой жизнеутверждения. В незаконченном отрывке — это выражено с особой отчетливостью:

О нет, мне жизнь не надоела,

Я жить люблю, я жить хочу,

Душа не вовсе охладела,

Утратя молодость свою.

Поэт Жизни, он в своей лирике разработал своеобразную периодическую систему элементов поэтического языка. Ритмы, интонации, стихотворные размеры, лексика — все это совершенствовалось, обогащалось, но не объясняло Чуда, ибо Чудо пушкинской лирики в самом Пушкине — в истории его жизни и судьбы, в летописи «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет».

«Пушкин — наше всё». Эти слова, может быть, особенно зримы, когда около 750 лирических произведений Пушкина вошли в наше культурное сознание и входят в каждого из нас...

Источник: Янушкевич А.С. История русской литературы первой трети XIX века. - М.: ФЛИНТА, 2013

Понравился материал?
8
Рассказать друзьям:
Просмотров: 6757