Проза Трифонова

Значимый для Ю. Трифонова архетип дома показан через восприятие одного из героев. Обобщение конкретного топоса, места проживания человека позволяет автору выразить разную гамму чувств и мыслей. Определяется время, более широко — культура определённого периода, отношения людей как составляющая эпохи. Выход из дома ведёт к потере ориентации, переходу из одного пространства в другое и изменению личности. В произведении появляются мотивы пути, дороги, одиночества.

Образ Глебова имеет особенное значение для автора. Здесь продолжается коллизия, рассмотренная в «Студентах». Герой Трифонова должен самоопределиться в непростой ситуации, связанной с кампанией против старого профессора Николая Васильевича Ганчука. Теперь речь идёт не только о конкретном ниспровержении, но и о последствиях совершённого поступка. Авторская оценка перестала быть однолинейной, и потому его героев нельзя назвать ни положительными, ни отрицательными. Перед нами сложные характеры, поставленные в ситуацию этического выбора. Появляющаяся историческая перспектива позволяет диалектически осмыслить сегодняшние поступки героев и понять владеющие ими состояния обиды и зависти. Так постепенно расширяется и круг рассматриваемых писателем мотивов.

Отметим, что критика не случайно говорила о совпадении отдельных деталей в обрисовке обстановки, черт характеров, созвучии имен (Вадим Белов и Вадим Глебов). Писателю интересно рассматривать похожих героев, может быть, чуть повзрослевших, немного изменившихся. Разворачивая действие «Студентов» и «Дома на набережной» в Москве на рубеже 40 —50-х годов XX столетия, он подчёркивает, что его интересуют герои одного формата, относящиеся к одному поколению. И хотя писатель не стремится вывести характерные фигуры, всё же можно говорить о создании типов времени. Сравнение разных судеб назовём другой особенностью прозы Трифонова.

В «московских повестях» начинается последовательно разрабатываться образ человека, находящегося на грани небытия. Часто повторяющиеся ситуации позволяют рассуждать о доминантных для прозы Трифонова мотивах болезни, смерти, обмена, одиночества. Возможно, отсюда вытекает приверженность писателя и к одному и тому же типу женщины, проходящему через ряд его текстов. Мучительно расставшись с первой женой, он долго не мог отъединить от себя эту часть жизни. Отсюда и просматривание, проглядывание одних и тех же ситуаций, сходных моментов житейских перипетий.

Сделав центральной площадкой быт, писатель начинает неторопливое путешествие. От резких и беспощадных оценок он уходит в сторону медленного, неспешного повествования. Авторский голос включается в общий хор, с помощью монтажа голоса авторов и героев соединяются, перекликаются, проявляются. Косвенное соединение текста в единое целое проявляется в использовании вместо беспристрастного авторского описания несобственно-прямой речи. Возникает «плотный текст», в котором на не большом пространстве повести разворачиваются непростые судьбы героев. Происходит погружение в реальную жизнь эпохи и собирание её из отдельных чёрточек.

Выбор среды и героя становятся своеобразными визитными карточками прозы Трифонова. Онвыводит иной тип персонажа, рефлексирующего интеллигента, сосредоточиваясь на изображении разнообразных проявлений его внутреннего мира. Доминантными приёмами нарративного повествования у Ю. Трифонова становятся «поток сознания», несобственно-прямая речь, внутренний монолог.

В московских повестях Ю. Трифонов ведёт повествование от первого лица, закладывая установку на субъективность и особую оценку от имени персонажа, не наделяющегося чётко выраженной социальной функцией, не являющегося alter ego автора и даже не обладающего особыми свойствами. Поэтому не ясно, хороший или плохой человек изображён, может ли он выступать не только в сюжетной функции (быть не персонажем, а героем). Только стилистическая характеристика позволяет определить доминанту образа.
Правда, критика продолжала требовать от писателя активной жизненной позиции, открытого авторского взгляда. Проза продолжала восприниматься как средство обучения читателя определённым моральным нормам. И рефлексирующие, думающие, интеллигентные герои Трифонова оказывались не ко двору. Некоторые тексты выходили в сокращённом варианте, не пропускались цензурой. Тем более удивительна их сценическая судьба. Они заинтересовали Ю. Любимова, который традиционно обращался к современным текстам, в которых звучала неоднозначная оценка и выражался собственный взгляд автора на социальные проблемы времени. В своём Театре на Таганке он поставил спектакли по повестям «Обмен» и «Дом на набережной».

В книге «Опрокинутый дом» (1980) Ю.Трифонов предлагает необычную для себя форму, переходную между циклом, эссе и путевыми очерками, объединяя семь записей о Риме, Париже, Нью-Йорке с воспоминаниями о своей жизни в Советском Союзе. Обнажённая и открытая позиция писателя сказалась на издательской судьбе произведения, оно было полностью опубликовано только во время перестройки, в 1989 году. Как уже говорилось, произведения Трифонова отличаются многомотивностью, и в данном случае возникающие мотивы пути, дороги, путешествия дополняются мотивами самообретения и потерь, связанными с попытками самопознания. Некоторые называют Трифонова писателем, умевшим предвидеть будущее. И опять в названии усматривают метафору времени.

Становление творческой манеры писателя происходило постепенно, определялись доминантные темы и мотивы, организовывалось авторское отношение к описываемому. Ю. Трифонову была свойственна особая внутренняя сила, он последовательно и обстоятельно доказывал своё право на собственную творческую манеру. Его критические статьи, эссе интересны не менее его художественной прозы, они профессиональны и позволяют установить, что в плане традиций он следовал за Ф. Достоевским и К. Паустовским. Требовательно относясь к самому себе, он проводил постоянный анализ написанного, своей позиции. Им владело ощущение собственной ответственности за свои поступки, поэтому время и человек остались его доминантными темами.

Прозу Ю. Трифонова отличает внутреннее единство, через всё произведения писателя проходит тема обмена. Н. Иванова называет такую повторяемость концентрической, полагая, что заявленная проблема углубляется, идёт кругами, возвращаясь, но на новом уровне. Сам писатель подчёркивал: «Меня интересуют не горизонтали прозы, а её вертикали». Поэтому он и возвращается, например, к теме детства, становящейся своеобразным мерилом ценностей. Внутренняя цельность творчества Ю. Трифонова косвенно подтверждается тем, что о его творчестве часто писали одни и те же критики: кроме Н. Ивановой отметим Л. Аннинского и Л.Якименко.

Независимо от времени действия его произведений проза Трифонова воспринимается как историческая, поскольку Ю.Трифонов всегда точно (обычно с помощью временной, портретной и интерьерной деталей) фиксирует разнообразные факты действительности, анализируя и сравнивая между собой, выводя формулу эпохи. Очевидно, что его интересуют явления, которые предопределили судьбу поколения.

Прозе Трифонова свойственна особенная документальная личность, она обусловливается не только конкретным воспроизведением психологии людей определённого времени, но и достоверностью топографии. Писатель тяготеет к описанию героев в конкретной бытовой ситуации, поэтому в его прозе представлены разные типы жилищ. Авторская оценка заменяется видом из окна в «семиэтажную пропасть, кирпичную, с дождевыми потёками изнанку дома». Наличие или отсутствие перспективы косвенно указывает и на состояние героя. Отметим упоминание крематория как дома «мёртвой смерти».

Время становится одним из героев прозы писателя. Он погружается в реальную жизнь эпохи, как бы собирая её по черточкам, деталям. Отсюда такое множество разных подробностей, разбросанных по его текстам, причём относящихся к самым разным периодам: народовольцы, война, период стагнации. Иногда деталь становится ключом к цельной картине.

Достижением последних произведений Трифонова являются художественная свобода, открытость поиска, несомненный артистизм, выработанный как благодаря, так и вопреки «эзопову языку». Значение его прозы для развития общественного сознания в России 1970-х годов трудно переоценить. Проводя читателя через перипетии Гражданской войны, семейных отношений, трудности творческой работы, испытания духа своих героев, соединяя уроки истории и повседневного гражданского поведения, писатель смог говорить с читателем откровенно, без лжи и пафоса, о наиболее острых проблемах своего времени. Некоторые его тексты были написаны столь откровенно, что до перестройки не могли быть опубликованы. Авторские характеристики необычайно разнообразны: кроме прямой (часто номинативной) встречаем оценку героем другими действующими лицами, характеристику через письма, отрывочные замечания других героев.

Показательным примером может служить трансформация авторского описания. В нём находим не только собственно авторские реплики, но и указания на состояния героев, элементы раз-говорной и несобственно-прямой речи, косвенные самохарактеристики и оценки одного персонажа другим.

Характеристика эпизодических лиц резкая, выстроенная на деталях, иногда даже шокирующая. Очевидна изобразительность описания, обозначен взгляд на лежащего человека сверху. Чаще всего встречаются именно краткие характеристики номинативного свойства: «Соня стала высокой бледной девушкой, несколько худоватой, с бледными полными губами, бледной голубизной в больших глазах, выражавших доброту и понимание». Явно обыгрывается значение имени (София — мудрая), повтор подчёркивает доминанту внешности (героиня не отличается богатырским телосложением, но выглядит в соответствии с возможностями времени, когда не отменили еще карточную систему).

Обычно писатель выводит множество действующих лиц, создавая своеобразное многоголосье, не только автор, но и его персонажи размышляют, анализируют, интерпретируют происходящее. Таким образом создаётся особый трифоновский повествовательный темп, он основан не только на событийной составляющей (в ряде произведений обозначаются сотни эпизодов, происшествий). Звучащие голоса позволяют говорить о внутренней динамике. Для писателя важно изобразить оттенки колеблющегося внутреннего мира. Собственно авторское объективированное повествование по мере развития действия постепенно занимает всё меньшее место, его заменяют другие способы описания и оценки.

В тексте писателем разбрасывается множество временных деталей: «подписали платформу ста сорока восьми», коробка папирос «Герцеговина флор», которую курит и товарищ Сталин, «старый каторжанин, бомбист». Склонность автора к использованию перечисления обуславливает употребление глаголов движения. И хотя иногда кажется, что действие развивается даже медленно, неторопливо, на самом деле несомненна внутренняя динамика. Только она определяется не фабульным действием, а сменой состояния.

Хотя писатель и использует разговорный стиль, нередки для его прозы и просторечные обороты, оценочные определения («гнусный практический разговор», «сердце болит из-за дураков»), все же его язык можно считать практически нейтральным, его функция характерологическая: «гнусный практический разговор». Нередко текст выстраивается на сочетании разговорной и книжной лексики: «кипела баталия», «отдал нас на поругание».

Трифоновские описания органично вписываются в общий повествовательный поток, они состоят из авторского топоса, пейзажных зарисовок, характеристик героя. Обычно пейзаж используется с характерологической целью: оттенить место действия и состояние героя. Пристальное внимание писателя к бытовой составляющей, к повседневным отношениям, складывающимся в семье, позволили писателю поставить множество нравственных проблем, затронуть отношения отцов и детей, исторической памяти, совести и чести. Понятия «другой жизни», «дома на набережной», обмена из конкретных обозначений превратились в символы времени.

Он создал свой мир, в котором главным героем сделал интеллигента, поскольку полагал, что в наше непростое время важно сохранить гуманное отношение к людям. Таково было его писательское призвание. Именно Ю.Трифонов оказался «переходным автором», связавшим литературу периода «оттепели» и конца XX века, когда потребовалась иная манера изложения событий, в виде диалогов, потока сознания, монологов (внешних и внутренних).

Источник: Русская литература XX - начала XXI века в 2 т. Т. 2. 1950-2000-е гг. / под ред. Л.П. Кременцова. - М.: "Академия", 2009