"Борис Годунов": анализ драмы Пушкина

Как верно указал П. В. Анненков, «Борису Годунову» принадлежит в творчестве Пушкина, в исторических размышлениях поэта, решении им проблем народа и народности совершенно особое место: историческая драма Пушкина представляет собой "зерно, из которого выросли почти все его исторические и большая часть литературных убеждений".

Известно, что Пушкин связывал с «Борисом Годуновым» широкие реформаторские планы, полагая, что «дух века требует важных перемен и на сцене драматической». «Драма родилась на площади» и составляла первоначально «увеселение народное»,— полагал Пушкин. Позднее она стала «заведовать страстями и душою человеческою», превратилась в отражение «судьбы человеческой» и «народной». Но драма Шекспира сумела сохранить верность традиции и законам народной драмы, в то время как французские трагики (в том числе Расин) подчинились стеснительной опеке двора и вкусам «избранного» аристократического общества.

Таким образом, проблема выбора русской драматургией в качестве образца системы шекспировской драмы или драматической системы французского классицизма не была для поэта всего лишь эстетическим вопросом. Без «вольного и широкого изображения характеров», без полнейшей свободы драматического поэта от вкусов и опеки двора и аристократических салонов, без его творческой независимости, свободы воображения, исторического беспристрастия (т. е. глубочайшей верности писателя "истине страстей" и суду истории) Пушкин не мыслил создания подлинно национально-народной исторической драмы. Этого мало. Широкая постановка вопросов общенационального значения сочетается в "Борисе Годунове" со стремлением органически включить народ, понимаемый как одна из решающих сил истории, в число действующих лиц трагедии, дать ему возможность на сцене открыто заявить о себе, о своих интересах, исторических чаяньях и этических идеалах.

Русские романтики (в том числе романтики-декабристы и молодой Пушкин) выдвигали в своем творчестве на первый план выдающуюся личность, считали исторических "героев" главным источником инициативы, движущей силой истории, увлекающей народ за собой. В "Борисе Годунове" же Пушкин утверждает взгляд на народ не только как на объект, но и субъект истории — как на питательную почву и основу всей национальной жизни и культуры.

Б. В. Томашевский и Г. А. Гуковский справедливо отметили, что поражение национально освободительных движений 1810-1820-х годов, торжество политики Священного Союза (по прямому распоряжению руководителей которого Франция в 1823 году ввела войска в Испанию, свергла там революционное правительство и восстановила самодержавие) имели важнейшее значение для последующего развития взглядов Пушкина на проблемы революционного восстания и на взаимоотношение передовой, мыслящей части общества с народом. "Особенно поразило Пушкина, — глубоко и проницательно отмечает Томашевский (комментируя стихотворение "Свободы сеятель пустынный", 1823),— что народ не поддержал революционных вождей и часто оказывался орудием в руках фанатических священников, ратовавших за восстановление королевского самодержавия". «Отчужденность передовых политических деятелей от народа», так же как отраженное в заметках и письмах Пушкина о греческом восстании трезвое осознание коренного различия между романтическими идеалами филэллинизма и реальным обликом не только рядовых участников, но и многих из этеристов и других руководителей греческой борьбы за независимость, преследовавших в своей деятельности узко личные, а нередко и мелочно корыстные цели, сделали для поэта очевидным, "что филантропические мечтания и подлинные исторические силы не одно и то же". Все это должно было привести поэта к новому этапу в развитии его политической и социальной мысли: У Пушкина возникает представление о передовых исторических деятелях и о народе не как о носителях «вечных», раз навсегда данных неисторических, абстрактных свойств, но как о конкретных силах, которые в условиях любой страны и каждой эпохи имеют свое особое, неповторимое «лицо», обусловленное закономерным ходом национальной и всей мировой истории. Этот новый глубокий историзм в подходе к проблеме народа как творца истории, его отношения к власти и к историческим деятелям, выступающим от его лица (или берущим на себя выполнение задач государственного значения) выражен в «Борисе Годунове».

На материале эпохи "многих мятежей" XVI —XVII веков поэт стремился поставить в трагедии и решить для себя жгучие вопросы политической и общественной жизни своего времени. Царская власть и ее преступления, крепостное право (юридическое установление которого довершил Годунов, отменивший "старинный Юрьев день", когда крестьянин еще мог уйти от одного помещика к другому), отношение самодержавия к народу и народа к верхам, проблема нравственной неподкупности историка и поэта, их долга перед историей народа и национальной культурой — все эти острые, животрепещущие для его времени вопросы поэт связал в своей гениальной трагедии в единый узел, сделав их предметом глубокого и пристального поэтического анализа.

В статье, посвященной «Борису Годунову», Белинский усмотрел недостаток пушкинской трагедии в том, что, поскольку поэт исходил в ней из карамзинской трактовки Годунова — убийцы Димитрия и положил ее в основу своей исторической драмы, он не мог показать истинной исторической трагедии Годунова. На деле трагедия эта состояла, по мнению критика, в том, что, овладев престолом, Годунов остался верен старым историческим традициям и идеалу московских великих князей, не сумев выступить в качестве носителя нового, более высокого, исторического принципа. Однако, если рассматривать «Бориса Годунова» в более широком контексте творчества Пушкина, с упреком Белинского трудно согласиться. Создав «Бориса Годунова», Пушкин позднее лишь в историческом отрывке 30-х годов «Москва была освобождена...» (1832), представляющем, по новейшим разысканиям, черновой вариант зачина будущей «Истории Петра», и в письме к Чаадаеву 1836 года мимоходом коснулся 1612 года, царствований Михаила Федоровича и Алексея Михайловича. Но зато с 1827 года, когда был задуман «Арап Петра Великого», и до конца жизни Пушкина творческое воображение его продолжает тревожить образ Петра, к которому поэт упорно обращается все снова и снова, освещая каждый раз какие-то новые грани его личности и исторической деятельности. Это дает известное основание предположить, что Борис Годунов и Самозванец, с одной стороны, и Петр — с другой, представляли в понимании Пушкина антитезу, в какой-то мере близкую той, о которой писал Белинский, противопоставляя пушкинскому Годунову «гениального» деятеля истории — всемирно-историческую личность, воплощающую в национальной жизни новый исторический принцип.

Следует напомнить, что Пушкин хорошо знал не только о «мятежах и казнях», мрачивших «начало славных дней Петра», но и об указах царя, «писаных кнутом», и о многих жестоких действиях, которые Петр совершал во имя создания и укрепления своей империи. Но, в отличие от Годунова, Петр был в глазах поэта носителем нового, созидательного начала. Его железная воля была направлена на преобразование России, преобразование, хотя и связанное с рядом жестоких и трагических последствий, но при этом исторически необходимое, оправданное интересами развития страны и народа.

Но отсюда напрашивается вывод, что Годунов и Петр для Пушкина представляли именно те два разных типа исторических личностей, между которыми Белинский проводил резкую грань в своей статье. Вынужденные оба обращаться как исторические деятели к насилию. Годунов и Петр пользовались им — по Пушкину — в разных целях, первый всего лишь во имя возвышения и упрочения своей династии, а второй — во имя широко понятых общенациональных и общегосударственных интересов. Все это позволяет думать, что Пушкин подходил к анализу причин исторической катастрофы Годунова как государственного деятеля с широкой национально-исторической точки зрения, а не склонялся слепо (как представлялось Белинскому) к повторению оценки Годунова, данной Карамзиным в "Истории государства Российского". Между проблематикой «Бориса Годунова», с одной стороны, и проблематикой "Арапа Петра Великого" и «Полтавы» — с другой, в сознании Пушкина существовала внутренняя связь. Обращение к петровской теме в «Арапе Петра Великого», «Полтаве», «Пире Петра Первого», «Истории Петра», «Медном всаднике» и других произведениях на петровскую тему имело поэтому для Пушкина принципиальное значение с точки зрения постановки проблем национальности и народности литературы в ее отношении к исторической жизни России.

Источник: Пушкин. Достоевский. Серебряный век. / Фридлендер Г.М. СПб: "Наука", 1995