"Не с теми я, кто бросил землю...": анализ стихотворения Ахматовой

Катастрофы 1921 года (смерть Блока, расстрел Гумилева, разрыв со вторым мужем, трагическая для русской культуры и самой Ахматовой послереволюционная реальность), возможно, вынуждают автора вернуться к теме эмиграции. Этот возврат косвенно может быть объединен с горькими размышлениями о судьбе высланных из России на «корабле философов» крупнейших деятелей науки и искусства. Размышления связаны с трагедией изгнанничества как таковой, а также с судьбой изгнанного из родной Флоренции итальянского поэта Данте Алигьери, образ которого сопровождал Ахматову на протяжении всей жизни. Так или иначе, структурно стихотворение отчетливо противопоставляет «там», т. е. за пределами родины, за границей, и «здесь» — на родной земле, в своем отечестве.

Отношение к тому, что «там», автор выражает в первых двух строфах. Им композиционно противостоят в тексте две последние, посвященные тому, что «здесь». Вне родины оказались люди, по словам Ахматовой, добровольно «бросившие землю». Их настигает авторское презрение, причем повторяется почти абсолютно жест из предыдущего стихотворения на ту же тему «Мне голос был...», написанного пятью годами ранее. В 1917 году она «руками замкнула слух», сегодня «их грубой лести я не внемлю»... Наказание за грех — отлучение от поэзии: «Им песен я своих не дам». От презрения к добровольным изгнанникам Ахматова во второй строфе переходит к сочувствию к изгнанникам вынужденным, они в тексте противопоставлены друг другу посредством союза «но». Не случайно здесь использован парафраз из Данте («Полынью пахнет хлеб чужой»): он был изгнан из Флоренции, но оказался все же внутри родной Италии, т. е. был наказан тем, что в годы Ахматовой называлось «внутренней эмиграцией»: Возможно, уже в 1922 году она предвидит и свою, и многих друзей горькую судьбу и скорбит, и оплакивает будущие жертвы.

Два заключительных четверостишия отданы оставшимся в России, которая пятью годами ранее была названа «краем глухим и грешным», а теперь еще сильнее — «глухим чадом пожара», т. е. за эти годы, по мысли автора, победили безмолвие (беззвучие), удушье и «огнь всепожирающий». Можно ли трагичнее охарактеризовать произошедшее? Но так же, как различается в первых двух строфах отношение к предателям и несчастным изгоям, в двух последних сталкиваются прошлое и будущее. Прошлое, полное «ударов» (вспомним, что конкретно имела в виду Ахматова к этому времени), и будущее, когда (и это автор утверждает с несомненной уверенностью: «И знаем…») справедливость будет восстановлена полностью и безоговорочно: «Оправдан будет каждый час».

Есть основания утверждать, что все стихотворение могло быть написано ради двух заключительных строк:

Но в мире нет людей бесслёзней,

Надменнее и проще нас.

По существу, именно в них «безбытная» к этому моменту и, как она сама себя называла, «беспастушная» Ахматова становится тем великим поэтом и великим стоиком, каким читатель видит ее на страницах «Реквиема» и в военном цикле. Поразительно, что именно акмеистам, изнеженным на культурных высотах петербуржцам Гумилеву, Ахматовой и Мандельштаму дан дар, редчайший в отечественной истории, принять свою судьбу без колебания и отчаяния: «...ни единого удара не отклонили от себя».

В заключение следует отметить, что стиль Ахматовой достигает здесь той лапидарности, афористичности, что отличали зрелого поэта и завораживали современников. Недаром текст разошелся на пословицы и поговорки: «Полынью пахнет хлеб чужой», «Оправдан будет каждый час» и др. Поистине она еще почти в начале пути, а уже, по словам Пастернака, «впала... в неслыханную простоту». Оттого так нужны людям и сегодня эти строки.

Источник: Русская литература XX века: Пособие для старшеклассников, абитуриентов и студентов / Под ред. Т.Н. Нагайцевой. - СПб.: "Нева", 1998