Романы Лескова: анализ произведений

К жанру романа Лесков обращался в течение всей своей литературной деятельности: 1864 — «Некуда», 1865 — «Обойденные», 1870 — 1871 — «На ножах», 1883 — главы романа «Соколий перелет», 1884 — главы романа «Незаметный след», 1890 — «Чертовы куклы» (не закончен).

«Скандальную» известность получили два романа Лескова: «Некуда» и «На ножах». Они образуют своеобразный центр формировавшейся в 1860-е гг. традиции — традиции русского антинигилистического романа. В литературе первого ряда «Некуда» связан творческим родством с романом И. С. Тургенева «Отцы и дети» и романом Н. Г. Чернышевского «Что делать?»; «На ножах» сближается с романом «Бесы» Ф. М. Достоевского. В беллетристической литературе, литературе «второго ряда» оба романа Лескова соотносимы с произведениями А. Ф. Писемского («Взбаламученное море», 1863), В.П. Клюшникова («Марево», 1864), В. В. Крестовского («Панургово стадо», 1869; «Две силы», 1874)...

Тенденциозности романов «Некуда» и «На ножах» посвящено немало критических опусов современников писателя. Один из самых агрессивных — опубликованная в 1891 г. статья радикального «эпигона шестидесятников» А. М. Скабичевского «Чем отличается направление в искусстве от партийности. (По поводу сочинений г. Н. С. Лескова)»: «Вот вам образчик той неукротимой злобы и желчи, какими переполнен весь роман г. Лескова, — восклицал критик, приводя выдержки из “Некуда”. — Но тем не менее роман “Некуда” далеко не представляет последней степени того неистового озлобления, до какого дошел г. Лесков впоследствии, когда он писал роман “На ножах”...».

Позднейшая историко-литературная наука пыталась объективно анализировать особенности авторской позиции в романах Лескова, но не снимала с их создателя обвинений в тенденциозности, в пристрастности, в стремлении разоблачать леворадикальную интеллигенцию. Настало время посмотреть на романы Лескова с точки зрения той «служебной роли», каковой он их наделял.

Герои «Некуда»: Лиза Бахарева, Вильгельм Райнер, «девица Бергольди»; герои романа «На ножах»: Павел Горданов, Филетер Форов, Анна Скокова (Ванскок), Иосаф Висленев — нигилисты разных «мастей» (от высоко идеальных, «настоящих» (Форов, Ванскок) до карикатурных (Висленев)) конечно, не могли породить мощного силового поля негодования, долгие годы окружавшего романы. Его создало то «толковое, разъясняющее смысл значение», которое придал автор своим произведениям и которое мешает понимать их узко партийно — как антинигилистические. «Поучительная» интенция романов Лескова заключена в прямом и трезвом взгляде их автора на нигилизм как социальное и нравственное явление.

Пройдя свой путь отрицания, Лиза Бахарева, нигилистка из «настоящих», наделенная чистотой «тургеневских девушек», аскетизмом и ригоризмом «особенного человека» (Рахметова), идеей поиска правды и жертвенного служения ей, явленными с такой силой лишь у московских праведников, обретет в процессе отрицания неправедных путей человеческого существования только чувство ненависти. Прощальная речь героини обращена к подруге всей жизни — Женни Гловацкой, к няне, не смогшей оставить свою барышню в ее нигилистических скитаниях, к отцу, безжалостно брошенному и умершему от этой травмы, т.е. к той жизни, которая побуждала любить, а не ненавидеть.

В начале XX в. русский философ С.Л. Франк, наблюдая и обобщая предельные итоги русского нигилизма (революцию), дал глубокое определение сущности явления: «В русский нигилизм вложен страстный духовный поиск — поиск абсолютного, хотя абсолют здесь равен нулю». Ужас абсолюта, равного нулю, уже знал Лесков, именно поэтому был уверен, что он, едва ли не единственный, изобразил нигилистов правдиво. Трезвый реализм Лескова ранил радикалов сильнее, чем антинигилистический пафос. В этом смысле характерно, что автора «Некуда» обвиняли в фотографичности изображения и, как следствие, в «шпионстве» и доносительстве.

Роман «Некуда» обогащал «Житейскую опытность» читателя еще одним важным и драматичным для русского шестидесятника XIX в. выводом. Исследив дороги всех своих героев (прогрессистов и староверов, идущих в колее и выбившихся из нее), писатель твердо заключил: на любой из них — некуда. В этом находит объяснение название романа. Осознание обреченности русского пути во всех его идеологизированных вариантах расширяет у читателя, с точки зрения автора, практический взгляд на жизнь, воспитывает нравственное чувство и подталкивает к единственно возможному спасению — ежедневному устроению жизни на началах добра. Так роман Лескова реализовал свое «служебное значение», а не антинигилистическую тенденцию.

Павел Горданов, центр интриги и мистико-идеологического сюжета романа «На ножах», в отличие от героев «Некуда», незыблемо стоит на позициях отрицания. Он — и идеолог, и практик, создатель нового учения и его терминологии. Горданов — не нигилист, а не-гилист. Перед окончательным утверждением в своей идее герой Лескова «смерил, свесил, разобрав и осудил» таких известных из русской литературы нигилистов, как Базаров, Раскольников, Марк Волохов. Базаров («Отцы и дети» Тургенева) слаб, так как со всеми спорит и способен любить. Раскольников («Преступление и наказание» Достоевского) — «курица», потому что не может не страдать от своего преступления. Волохов («Обрыв» И. А. Гончарова) посильнее предыдущих, ибо вполне подлец, но все-таки без «шлифовки». Из подобного самоопределения лесковского героя ясно, что нигилистическая идея в своем развитии может произрасти только в аморализм и в преступление. В романе «На ножах» брат продает сестру, любовник приобретает для своей любовницы в рабство мужа, этот муж отпускается в аренду к его товарищу, другая жена готовит убийство своего старого, и без того могущего скоро умереть мужа, сам Горданов делает свою возлюбленную двоемужницей и т. д.

Мысль о неизбежном перерастании революционной идеи в уголовную утверждается в романе «На ножах» с гораздо большей определенностью, чем в романе «Бесы» Достоевского (своеобразном двойнике лесковского произведения). Высота мистико-трагического сюжета (Николай Ставрогин — Хромоножка — архиерей Тихон) углубляет и в известной мере облагораживает интригу, ведомую Петром Верховенским (один из «близнецов» Горданова). В романе «На ножах» одномерность нигилистической идеи (сначала ограбить, потом уничтожить, а не наоборот, как в старом нигилизме, — сначала уничтожить, а потом ограбить), плоскостность изображения даже в самом мистико-трагедийном плане сюжета вызывает в читателе даже не чувство ужаса, а впечатление пустоты, пошлости и суетности жизни.

Несмотря на то что современники подчас воспринимали «Бесы» и «На ножах» как единый текст, романы Лескова, конечно, различаются пониманием истоков «власти идеи». «Так как “Бесы — на ножах”, — писал критик крайне радикального журнала «Дело» Д. Д. Минаев, — есть не что иное, как иллюстрация к передовым статьям «Московских ведомостей» (газета охранительно-консервативного направления. — Авт.), переданным в форме диалогов и приправленным нервно-болезным анализом Ф. Достоевского и видоковскою (провокаторской. — Авт.) пронзительностью автора “Некуда”, то их нужно принимать в себя, как лекарство, через час по ложке, попеременно то того, то другого, то третьего». Минаев настаивает, что русские писатели предлагают одинаковое лечение от нигилизма. Но Лесков, если выразиться в стиле суждений критика, «пугал» сильнее, чем Достоевский. Одержимость, которой наделены многие герои обоих романов, с точки зрения «пронзительного» реалиста Лескова, — следствие не столько приобретенной «власти идеи» (концепция Достоевского), сколько прирожденное, «натуральное» свойство русского человека. «Учительная» установка романа Лескова состоит в том, чтобы читатель не только увидел и осознал это свойство, но и нашел в себе другие, не менее коренные духовные опоры: смирение, терпение, «умное сердце», верность и веру.

Воспитательное воздействие на читателя, которое запрограммировано в романе «На ножах», позднее остро почувствовал и оценил В.В. Розанов: «Содержание его — потрясающее. Судя по нашему Пирожкову — конечно правдоподобно, возможно, вероятно. Конечно — “так бывало”, “подобное — случалось”. <...> Мальчикам и девочкам в правильных русских семьях следовало бы давать читать “На ножах”. Это превосходная “прививка оспы”. Натуральная оспа не вскочит и лицо не обезобразится, если прочтет роман в 16—17 лет, фазу возраста “как раз перед социализмом”».

Злободневность романов Лескова со временем в своих преходящих подробностях (к примеру, «фотографические» портреты знакомых автору нигилистов) погружается в область прошедшего и забываемого, но заметнее становятся вневременные смыслы, открытые Лесковым в современном ему социальном явлении. А именно: нигилизм — это «некуда» и «на ножах», если не отвергнуть и не изжить его, навсегда. Такого рода смыслы могут быть внятны любому читателю, несмотря на то, что романы Лескова, тяготеющие, с одной стороны, к публицистике, с другой, — к хроникам, лишены той целостности, какая свойственна, в частности, его сказам.

Источник: История русской литературы XIX века: в 3 т. Т. 3 / под ред. О.В. Евдокимовой. - М.: "Академия", 2012