Кириллов ("Бесы"): характеристика персонажа Достоевского

Достоевский был мастером в деле «сцепления» характера персонажа и его идей. Он был чрезвычайно чуток и умел в этом отношении. Этот талант прекрасно виден на примере описания Кириллова Алексея Ниловича.

Кириллов («Бесы») — это своеобразный и очень серьезный молодой человек. Его серьезность непосредственна, она не наиграна, она не ставит своей целью произвести впечатление. Его серьезность самодостаточна и рассчитана на самого себя. Когда он смеется, он становится похож на ребенка, если он посчитает, что гимнастика полезна для здоровья, он будет заниматься ею всерьез.

Вместе с тем в Кириллове мало жизни. Это не душевная холодность, но у него почти нет интереса — ни к себе, ни к людям. Когда его просят о чем-нибудь, в делах маленьких и больших он проявляет себя наилучшим образом. При этом точность исполнения не зависит от важности или неважности дела. Это его свойство не обусловлено расположением к людям. Его внимание к ним не выходит за рамки того, о чем его просят. После того, как он исполнил просьбу, ниточка, связывающая его с просителем, немедленно лопается и Кириллов вновь становится чужим. Он не пользуется случаем и не стремится установить более тесные отношения. При этом этот «разрыв» — вовсе не результат обдуманных действий. Точно так же, как и услуги, которые он оказывает другим, — они не имеют характера преднамеренного. У него нет интереса к поддержанию приязненных отношений.

Ставрогин говорит о Кириллове, что он «великодушен». Действительно, он не отталкивает от себя других. Это касается как взрослых, так и детей. Но это не имеет отношения к любви к людям. Его душевная широта происходит от непричастности к этому миру. Можно сказать, что он просто забыл, что между людьми существуют отношения выгоды и невыгоды, что они вынуждены бороться за существование. А это приводит к тому, что у него отсутствуют психологические стимулы к развитию — как обусловленные сочувствием, так и враждой. Он не может ответить на вопрос — поел ли он уже или нет.

Тем не менее, он никогда не делает людям зла, он совершенно не жесток. Он без колебаний позволяет беглому Федьке прятаться у него. И сам буйный Федька почему-то относится к Кириллову без неприязни. Кириллов («Бесы») далек от повседневной жизни, в романе его пуританская жизнь характеризуется как монашеская.

Вместе с тем Достоевский остро видит: безучастность по отношению к самому себе, его полная «автономность» с неизбежностью ведут к идейному фанатизму. Сам Кириллов с горечью говорит: «Всякий думает и потом сейчас о другом думает. Я не могу о другом, я всю жизнь об одном. Меня бог всю жизнь мучил». Он бесконечно думает об одном и том же, и не в состоянии избавиться от своей мысли. Его беспримесная серьезность подвержена моноидеям. Советские исследователи творчества Достоевского подчеркивали, что в знаменитой теории Кириллова о богочеловеке или же в его теории самоубийства содержится критика Фейербахом религии, с которой Достоевский познакомился в свое «петрашевское» время. Считается, что тогдашний друг Достоевского Спешнев развивал точно такую же теорию «богочеловека», что и Кириллов («Бесы»).

Сейчас я не собираюсь обсуждать теорию богочеловека применительно к критике религии. Кириллов, который, если он начинает думать о чем-нибудь, забывает про еду, он выдвигает глобальный тезис: человек — это бог. И эта идея испепеляет его мозг. Идея является движителем для его поступков. Кириллов — классический персонаж литературного мира Достоевского, в котором соединение «человека» и «идеи» имеет судьбоносный характер. Достоевский прекрасно видел, что соединение характера и идеи часто происходило в тогдашней России.

Вторая половина XIX века была для России тем временем, когда западное научное мировоззрение (и, в первую очередь, дарвинизм) стало потрясать анимистическую религиозную картину мира. В это время молодые интеллектуалы воспринимали в качестве непреложной истины сочинения Карла Фохта, Людвига Бюхнера, Якоба Молескотта и других материалистических философов и врачей. В 6-й главе 2-й части «Бесов» говорится о юношах, которые рубят топорами иконы, а вместо них кладут на алтарь иностранные научные книжки. Нечто подобное и вправду имело место. Как сообщается в примечаниях к 12-му тому академического собрания сочинений Достоевского, Лебезятников (который поклонялся «Физиологии» Льюиса) является пародией на таких молодых людей. И в «Дневнике писателя», и в других произведениях Достоевский поднимает эту проблему: российские интеллектуалы, которые вместо религии уверовали в западную науку (см., например, статью 1864 г. «Господин Щедрин, или Раскол в нигилистах»).

Разумеется, в России можно было встретить не только людей, свихнувшихся на науке. Николай Фёдоров удостоился высокого уважения со стороны Льва Толстого. Он полагал, что обещанное религией спасение всего человечества имеет под собой действительно научную основу.

Кириллову («Бесы») пристало бы проводить свои дни в монастыре — в послушничестве и молитвах, но он говорит о том, что бога нет, а человек — подобен богу. Оправдывающая эту идею мысль действительно пробуждалась. В «Воспоминаниях» (гл. 9) современника Достоевского математика Софьи Ковалевской можно встретить описания похожих на Кириллова молодых людей.

Тяга к вере цельного и чистого сердца парадоксальным образом имела своей оборотной стороной материалистическую основу; соединенная с пришедшей с Запада критикой религии, она породила горячий отклик на научное мировоззрение. Это был наивный и чрезмерный ответ. Давным-давно русская элита была вестернизирована. А после отмены крепостного права она породила цивилизованное научное мировоззрение, которое распространилось на более широкие слои населения.

Кириллов верит в то, что раз бога нет, то тогда богом является человек, и для доказательства этого нужно совершить самоубийство. Достоевский говорит нам, что Кириллов — вовсе не единственный человек, который придерживается этой странной веры. Перед тем как выстрелить в себя, он пишет предсмертную записку, где подписывается на французском языке: Кириллов, «gentilhomme-seminariste russe et citoyen du monde civilise». Эта подпись как нельзя лучше отражает и сознание Кириллова, и тот образ, который стремился создать Достоевский.

В тогдашней России «семинарист» — это презрительное прозвище, используя его, автор хотел сказать о незрелости Кириллова, о том, что он — недоучка. Дворянин, а недоучка… При усвоении западных идей это сочетание вызывало мучения и разброд в мыслях, вело к появлению странных идей, вроде теории «богочеловека», к «теоретическому самоубийству». В подписи Кириллова ощущается критический настрой Достоевского.

В подготовительных записях к «Бесам» Достоевский писал: «В Кириллове народная идея — сейчас же жертвовать собою для правды». Словосочетание «русский народ» ассоциируется у нас с природной силой земли, которая полностью отсутствует у Кириллова. Тем не менее, мыслительная цельность этого персонажа находит соответствие и с представителями «народа» — таков, например, Петров из «Записок из мертвого дома», который готов бросить все и устремиться к цели. Предельная и не осложненная ничем прямота роднит их.

Источник: Словарь персонажей произведений Ф.М. Достоевского / Накамура Кэнноскэ; пер. с яп. А.Н. Мещерякова. - СПб.: Гиперион, 2011