Особенности прозы Тургенева

Продолжая выступать с рассказами и повестями, в 1855 году Тургенев опубликовал роман «Рудин», за которым с завидной периодичностью последовали романы «Дворянское гнездо» (1858), «Накануне» (1860) и «Отцы и дети» (1862).

В советских изданиях научного и учебно-педагогического плана, как правило, делался акцент на тех фигурирующих в этих романах социально-исторических реалиях (крепостное право, царизм, революционеры-демократы и т. п.), которые были злободневны для современников Тургенева и во многом обусловливали остроту восприятия ими каждого «свежего» его произведения (критик Н.А. Добролюбов даже считал, что Тургенев обладает особой социально-исторической интуицией и умеет предвидеть появление в России новых реальных жизненных типов; впрочем, можно умозаключить и нечто противоположное — что Тургенев образами из своей прозы вольно или невольно провоцировал появление таких жизненных типов, поскольку молодежь начинала подражать его героям).

Подобный подход к прозе Тургенева с ее социально-исторической стороны, связанный с официальным первоочередным отношением советского времени к литературе как форме идеологии, инерционно процветает и по сей день в средней школе, но вряд ли единственно верен (да и вообще вряд ли способствует эстетическому восприятию и пониманию литературы). Если бы художественное значение произведений Тургенева обусловливали те давно ушедшие в прошлое общественные коллизии, которые преломились в их сюжетах, то также вряд ли эти произведения сохранили бы подлинный интерес для современного читателя. Между тем в тургеневских рассказах, повестях и романах неизменно присутствует иное: «вечные» темы литературы. При господствующем подходе они лишь бегло упоминаются в процессе учебного постижения произведений Тургенева. Однако едва ли не благодаря им эти произведения с увлечением читают люди самых разных эпох.

Прежде всего, «Ася», «Рудин», «Дворянское гнездо», «Отцы и дети» и т. д. — это повести и романы о трагической любви («Накануне», где Елена благополучно выходит замуж за любимого человека, но тот вскоре погибает от чахотки, варьирует ту же тему). Сила жизненных обстоятельств постепенно буквально «выжимает» внутренне слабого Рудина из усадьбы Ласунских несмотря на то, что Наталья полюбила его. В «Дворянском гнезде» Лиза уходит в монастырь, хотя и любит Лаврецкого— после того, как выясняется, что его жена, числившаяся умершей, жива. Неожиданная смерть сражает Евгения Назарова в «Отцах и детях» как раз тогда, когда он — вопреки своей излюбленной антифеминистской риторике и неожиданно для себя — полюбил Анну Одинцову (Тургенев специально акцентирует непреодолимую иррациональную силу охватившего героя любовного чувства тем, что делает свою героиню отнюдь не юной девушкой наподобие Аси, а вдовой — притом вдовой с довольно скандальной репутацией в глазах непрерывно злословящего об Одинцовой провинциального общества).

В тургеневских романах неизменно проходит «вечный» (во всяком случае для русской литературы) вопрос-тема, который можно условно обозначить «Что делать?» (используя название романа Н.Г. Чернышевского). Споры о путях развития русского общества и России как государства ведутся тут почти непременно (в наименьшей мере это проявляется в романе «Накануне», главный герой которого — борец за свободу Болгарии). Читатель начала XXI в. может быть внутренне далек от конкретных проблем, обсуждающихся здесь и актуальных во времена Тургенева. Однако романам писателя присуща своя культурно-историческая познавательность. В спорах героев Тургенева преломилась реальная история Отечества. Кроме того, сама атмосфера подобных споров по социально-политическим вопросам прекрасно соответствует русской ментальности, так что современный читатель легко и органично «принимает» этот пласт тургеневских сюжетов, даже полтора века спустя живо следя за извивами дискуссий Рудина и Пигасова, Лаврецкого и Михалевича, Лаврецкого и Паншина, Базарова и Павла Кирсанова — к тому же иногда те или иные моменты в них невольно удачно «проецируются» на вновь актуальные ныне проблемы.

Словно из наших времен явился поверхностный самонадеянный камер-юнкер Паншин, который в значительной мере однотипен Пигасову. Паншин, исполненный презрения к России и изрекающий банальности о том, что якобы «Россия отстала от Европы», и «мы поневоле должны заимствовать у других» (и что он бы «все повернул», имей он личную власть), легко побеждается в споре патриотом Лаврецким. Лаврецкий спокойно убежден, что главное для русских — «пахать землю и стараться как можно лучше ее пахать». Впрочем, западник Потугин из романа «Дым» (1867) будет по воле автора «подготовлен» уже гораздо основательнее (Потугин — фигура незаурядная), и Григорию Литвинову будет куда труднее противостоять его антирусской риторике.

Далее, во всех этих романах проведен мотив «дворянских гнезд», который в наше время с его ностальгией по старой России и дворянской культуре может обрести своих благодарных читателей. В «Дворянском гнезде» данный культурно-исторический мотив особенно силен — несколько десятков страниц в начале этого короткого, как всегда у Тургенева, романа занято историей рода Лаврецких, никак прямо не связанной с сюжетом (Федор Иванович Лаврецкий — сын дворянина и крестьянки Маланьи Сергеевны, — таким был в реальности, например, писатель В.Ф. Одоевский).

Источник: Минералов Ю.И. История русской литературы 19 в. (40-60-е годы). М.:Высш. шк., 2003