"Как часто, пестрою толпою окружен...": анализ стихотворения

Конкретная дата, предваряющая текст (1 января), указывает на прототипическую основу стихотворения «Как часто, пестрою толпою окружен…», анализ которого мы проведем. В нем претворяются впечатления от новогоднего бала в Дворянском собрании Петербурга. Это был праздник, где звучала музыка, суетилась и танцевала разряженная толпа. Лирический герой был захвачен блеском и пестротой бала, но погружался во внешнюю жизнь лишь наружно. Несмотря на шум, веселье, разговоры, движение, праздничная толпа кажется ему кукольным спектаклем, где участвуют «образы бездушные», маски, персонажи, повторяющие «затверженные речи», играющие свою роль «с небрежной смелостью». Ни искреннего чувства, ни душевного тепла в них незаметно — они «давно бестрепетны», даже их манеры — это маска приличия. В таком сообществе он вынужден находиться не один раз в году, а часто, «пестрая толпа» становится обобщенным образом города, внешнего мира, а характеристики конкретного бала переносятся на картину действительности в целом.

В стихотворении семь строф — шестистиший разностопного ямба. Третья и шестая строки в них содержат четыре стопы, остальные — шесть. На укороченные строчки надо обращать особое внимание, так как в них приоткрывается истинный смысл происходящего (в первой и второй строфах, где создано пестрое полотно, обрисованы бальные суета и разноголосица, внимание обращается на неестественность стянутых масками лиц, на бесчувственность, бестрепетность внешне красивых женщин).

Характеристика света занимает полторы строфы, десять строк — остальные пять с половиной шестистиший посвящены контрастному по эмоциональному наполнению предмету. Композиционные особенности позволяют выявить глубинный смысл переживания:

Ласкаю я в душе старинную мечту,

Погибших лет святые звуки.

И если как-нибудь на миг удастся мне

Забыться,— памятью к недавней старине

Лечу я вольной, вольной птицей...

Воспоминания и мечты предстают «святыми звуками», не умолкающими в душе, несмотря на оглушительный шум реальной жизни.

В думах о прошлом и будущем нет ничего исключительного: в воспоминаниях о «недавней старине» появляется картина детства лирического героя в родных местах. Каждая подробность там памятна и дорога, их перечисление вносит субъективную конкретизацию. Даже мгновенное впечатление детства оживает, освещенное лучом памяти. В свете вечернего солнца проявляются цветовые пятна в пейзаже («зеленая сеть трав», желтая листва), в тишине раздаются звуки шагов. Их шум передается с помощью фонических средств — аллитерации, повтора шипящего «ш», позволяющего придать образу чувственную ощутимость («Шумят под робкими шагами...»).

Визуальные и звуковые детали, значимые для создания пейзажной картины, дополняются импрессионистическими (от франц. «впечатление»), когда на ее фоне появляется «она» («Я думаю об ней, я плачу и люблю...» строфа 5). Прототипическая основа (детская влюбленность) портрета и коллизии становится очевидной в эпитетах, передающих первые, молодые впечатления. Если в природе привлекала внимание конкретика, то в душе лирического героя царили странные, не имеющие отношения к действительности переживания: он вспоминает о «странной тоске», теснившей детскую грудь, о любви к воображаемой героине («Люблю мечты моей созданье...»). Создавая «царство дивное» мечтаний, он оставался в одиночестве, но это и была истинная жизнь, память о которой «жива поныне». Среди бурь, сомнений, страстей реальности это воспоминание кажется свежим островком, цветущим, полным жизни, прекрасным, сияющим. Такое впечатление складывается благодаря импрессионистическим деталям: глаза юной возлюбленной помнятся сверкающими, как драгоценные камни, улыбка — похожей на солнечный восход, мир, созданный в воображении, кажется островом в море пошлости и обыденности, которому житейские волны не наносят вреда.

И странная трека теснит уж грудь мою:

Я думаю об ней, я плачу и люблю,

Люблю мечты моей созданье

Задушевной мечтой является желание любви: слово «люблю» выделено в тексте благодаря переносу и повтору. Но детские впечатления остались в прошлом, а в окружающей действительности лирический герой не находит условий для их развития, так как его окружают неживые, бестрепетные, бездушные маски, оставляющие его холодным («Когда касаются холодных рук моих...» — строфа 2). Любовь предстает идеалом, «странная тоска» о котором заставляет плакать («...я плачу и люблю...»), сожалеть о юношеских «святых» иллюзиях («Ласкаю я в душе старинную мечту,/Погибших лет святые звуки» — строфа 2).

Насколько долгим был путь в сокровенные глубины памяти, настолько резким, внезапным выглядит пробуждение. Мечта была сном, обманом, метафорически сближенным с приходом неприглашенной, незванной (в стихотворении «незванной») гостьи. Сопоставление внешнего и внутреннего выглядит столкновением, конфликтом. Шум толпы теперь предстает оскорбительным, пугающим, требующим дерзкого ответа действием, ударом по самолюбию, похожим на вызов. Вечное противостояние идеала и реальности воспринимается как личная трагедия. Сознавая обреченность одинокого бунта против мира масок и бездумных, затверженных речей, лирический герой готов проявить свою волю — хотя бы смутить, нарушить порядок вещей. Он один против толпы, что включает его в романтический конфликт личности с обществом. Победителями в этой схватке оказываются «они» («веселость их», «им в глаза» — строфа 7), а одинокий мечтатель возвышается в связи с мотивом протеста против всех, утверждения своей, субъективной, но единственно жизненной правды.

Помимо философского, в финале стихотворения «Как часто, пестрою толпою окружен…», анализ которого нас интересует, важен и творческий аспект, в центре стихотворения — поэт, бросающий в глаза общества, как рыцарь железную перчатку, свой стих:

О, как мне хочется смутить веселость их

И дерзко бросить им в глаза железный стих,

Облитый горечью и злостью!..

В связи с обобщенной характеристикой (общество — «толпа людская»), внешний мир предстает могущественным противником художника, вызывающим его злость. В мироощущении лирического героя подчеркиваются и горечь от сознания безнадежности битвы с ним, и стремление, невзирая на нее, совершить поступок, заявить свою волю. Он жаждет бросить ему вызов, вступить в соперничество с ним, нарушив порочный круг (он «толпою окружен» — строфа 1). Жизнь для него — буря, борьба («Под бурей тягостных сомнений и страстей...» — строфа 6), но в его земном существовании нет таких значительных переживаний, из-за чего оно кажется искусственным, придуманным, «затверженным». Напрасно искать в нем радости, «веселости» (у него противоположные чувства даже на балу, это антитезы празднику — сожаление о «погибших» годах, желание «забыться», тоска, слезы — строфы 2, 3, 5). Тем, кто поддерживает обман, он готов отомстить «железным» стихом — оружием, облитым ядом горечи и злости. И все же очевидно, что судьбоносный поединок происходит в воображении, и оттого «Царства дивного всесильный господин» (строфа 6) в действительности — «названный гость» на празднике жизни.

У него в стихотворении есть третья характеристика, она выглядит наиболее значимой, определяя эмоциональную окраску финала. В настроении лирического героя важны не только разочарованность, тоска, мечтательность, но и возмущение бездуховностью мира. Оно обусловливает направленность его творческих исканий, представая доминантой мироощущения, выделенной завершающим восклицанием. На этом завершим анализ стихотворения «Как часто, пестрою толпою окружен…».

Источник: Буслакова Т.П. Как анализировать лирическое произведение. - М.: Высш. шк., 2005