Тема безумия в повести Гоголя "Записки сумасшедшего"

Качественно новый этап в осмыслении проблемы безумия в рус­ской литературе первой половины XIX века связан с «Записками сума­сшедшего» Н.В. Гоголя, входящими в состав его «петербургских повестей». Тема безумия — одна из центральных тем «Записок сумасшедше­го». В отличие от предшественников, Гоголь подключил тему безумия к иному проблемному контексту, обусловленному историософской и со­циальной тематикой «петербургского цикла» (темы Петербурга, ма­ленького человека, табели о рангах и др.).

Традиционно в русской литературе образ Петербурга выступает в двух противоположных ипостасях: как город, олицетворяющий могу­щество человека, построенный: по замыслу Петра и воплотивший его волю, с одной стороны, с другой - как город, подавляющий своей мо­щью слабого человека, угнетающий его. По мысли В.Н. Топорова, в са­мой идее Петербурга есть «нечто изначально безумное», т.к. «здесь со­вершилось чудовищное насилие над природой и духом». Не случайно в XIX в. Петербург занимал первое место среди всех городов России в социальной статистике по числу душевнобольных и само­убийств. Нераз­рывно связан с темой безумия и гоголевский Петербург — как город, являющийся «средоточием бреда».

Наряду с созданием Петербурга результатом деятельности Петра Великого стало введение табели о рангах, жестко регулирующей иерар­хическую структуру общества. В городе, созданном по воле великого человека - императора Петра, маленький человек с особой остротой должен был ощущать свое ничтожество и бессилие.

Безумие в «Записках сумасшедшего» традиционно рассматрива­лось в социальном аспекте как отражение ненормального устройства общества России николаевской эпохи. Однако безумие интересовало Гоголя не только как социальная болезнь современного ему общества, в котором человек с легкостью превращается в «нуль», а степень ценности человеческой личности определяется социальным статусом («рангом»), но и как пато­логическое состояние психики, на что обратили внимание уже первые читатели повести. Так, В. Г. Белинский назвал «Записки сумасшедшего» «психической историей болезни, изложенной в поэтической форме», тем самым впервые отметив удивительную медицинскую точ­ность, с какой автор изобразил процесс помешательства Поприщина. Эта точность является не просто важной особенностью реализации темы безумия в "Записках сумасшедшего", но новаторством Гоголя по сравнению с его предшественниками. В современном литературоведе­нии распространено мнение о том, что в «Записках сумасшедшего» «клинически точно описано зарождение и развитие шизофренического бреда».

На высокую степень медицинской достоверности в изображении безумия Поприщина обратил внимание лечащий врач Гоголя А.Тарасенков. Хотя на его вопрос, использовались ли при написании этой повести подлинные записки душевнобольных или наблюдения над ними, писатель ответил отрицательно, тем не менее, известно, что Гоголь не был безразличен к достижениям психиатрии своего времени. Он был знаком с книгой французского психиатра Ф.Лере «Психологические фрагменты о безумии» (1834), а также с печатавши­мися в «Северной пчеле» отрывками из «Рассуждений о лечении ума­лишенных доктора Левенгайна», в которых описывались случаи, когда больные воображали себя Королем, Ангелом, Богом. Кроме того, как установил И.П. Золотусский, в феврале 1834 года в «Северной пчеле» была опубликована серия статей о жизни пациентов петербург­ского сумасшедшего дома, в которых сообщалось о том, что пациенты Больницы Всех Скорбящих строю соблюдали установленный доктором режим, вели спокойную умеренную жизнь, не лишенную невинных развлечений, выполняли легкую работу и т.п. По отношению к буйно­помешанным применялись обливание холодной водой и изоляция.

Очевидно, что автор «Записок сумасшедшего» при написании повести опирался не только на книги Лере и Левенгайна, но и на опуб­ликованный в «Северной Пчеле» материал, хотя и существенно преоб­разовал ту его часть, которая касалась описания жизни сумасшедших в Больнице Всех Скорбящих. Так, «рыцарские обычаи» испанского коро­левского двора пришлись не по нраву безумцу Поприщину. Когда герой проявил неповиновение, ему были назначены обливания холодной во­дой. Устами героя Гоголь ьыражает собственное мнение по поводу этой процедуры: «Обычай глупый, бессмысленный!».

Таким образом, безумие интересовало Гоголя не только как способ отражения неправильности организации общественной системы, но и собственно как психическое заболевание. Одно из возможных объяснений заинтересованности Гоголя клиниче­ской стороной безумия связано с тем, что уже во время работы над «За­писками сумасшедшего» писатель сам был потенциально душевнобольным человеком, в глубине души предчувствовал собственное безумие и боялся его.

Возможно, он пытался изжить свой страх в письме, стремясь «ра­ционализировать», постичь безумие. Другое объяснение заинтересован­ности Гоголя в медицинском аспекте безумия лежит вне личности писа­теля и связано с актуализацией этой проблемы в общественном созна­нии и литературе первой половины XIX века.

Интерес Гоголя к безумию как к психическому заболеванию от­разился в изображении сумасшествия Поприщина не как конечного ре­зультата, но как процесса. Положенное в основу сюжета повести развитие душевного заболевания героя стало в «Запис­ках сумасшедшего» объектом повествования.

Безумие в «Записках сумасшедшего» тематизируется: оно не только становится отправной точкой в развитии нарратива повести, но и приобретает повышенную значимость для понимания смысла текста. Тематизация безумия в повести связана и с расширением смысла данно­го понятия (безумие как психическое заболевание - безумие как своеоб­разное мировидение - безумие как основополагающий принцип органи­зации социума и шире - мира человеческих взаимоотношений). В «За­писках сумасшедшего» безумие, не переставая быть метафорой, приоб­ретает устойчивое значение психического заболевания. Вместе с тем в повести Гоголя происходит онтологизация безу­мия, которое выступает в качестве одного из способов существования человека в мире, указывает на глубинную взаимосвязь бытия мира и бытия человека. В «Записках сумасшедшего» раскрывается «природа переживания личностью своего мира и самого себя», исследуется «мо­мент перехода от нормального способа бытия-в-мире к психотическо­му». Поприщин сходит с ума, оказавшись не в состоянии при­нять окружающую его реальность, в которой он «нуль, более ничего». В таком случае, ею безумие может рассматриваться как «компенсаторная мечтательная модификация реального быта». Уход из реальности в безумие для Поприщина означает возможность жить в создаваемом им самим мире, где он - центральная фигура, устанавливающая свой собственный миропорядок. Однако безумие По­прищина - «сродни смерти», т. к. является «одним из видов изгнания, вытеснения за пределы жизни». Для общества безумец пе­рестает существовать как полноправный член, т.е. фактически умирает. Таким образом, безумие по своей сути онтологически противоречиво: в нем совмещается бытие (создание безумцем собственной модели мира) и небытие (социальная смерть безумца).

Безумие в «Записках сумасшедшего» мотивируется не только со­циально - как следствие нереализованных надежд героя на успешную карьеру, но и психологически - как результат безответной любви По­прищина к генеральской дочери Софи. «Безупречность» психологиче­ской мотивировки безумия Поприщина отмечает В.В.Гиппиус: «хаоти­ческое сознание героя закономерно следует из хода его болезни».

При всей специфике реализации тема безумия в «Записках сума­сшедшего» связана с «высоким» романтическим безумием и может быть адекватно осмыслена лишь в соотнесении с ним. Индивидуальная авторская эпистема Гоголя была обусловлена произведениями русских и западноевропейских романтиков. Так, о влиянии гофмановской тра­диции на «Записки сумасшедшего» свидетельствуют письма Меджи (отголосок «Житейских воззрений кота Мурра»), Большое влияние на молодого Гоголя оказало знакомство с новеллами Одоевского «Себа­стиан Бах» и «Последний квартет Бетховена»: «Записки сумасшедшего» первоначально задумывались как "Записки сумасшедшего музыканта" но затем музыканта заменил чиновник, причем не номинальный чинов­ник, как Антиох из «Блаженства безумия» Полевого, а истинный пред­ставитель пошлого чиновничьего мира. Таким образом, Гоголь придал проблеме безумия социальную окраску. Кроме того, формирование го­голевской эпистемы обусловил интерес писателя к медицинским пред­ставлениям о безумии, а также его личная заинтересованность сумасшествием В «Записках сумасшедшего» произошло снижение «высокого» романтического героя-безумца и, соответственно, снижение «высокого» безумия. «Индивидуальное сумасшествие» Поприщина в повести «оборачивается сумасшествием коллективным - безумием социальных порядков и ненадежностью идеологических конвенций». Тем не менее, в «Записках сумасшедшего» сохраняется характерное для роман­тической традиции представление о безумии как об истинном знании, что позволяет автору вложить в уста Поприщина социальную критику.

Подобно романтическому герою-безумцу, Поприщин в своем су­масшествии обретает своеобразную свободу - в поступках, мыслях и словах. Происходит «очищение ума» героя от предрассудков и условностей. Так, он объявляет себя королем, освобождаясь тем самым от ненавистной ему должен ости титулярного советника, он освобождает­ся от унизительного подхалимства, присущего служащим департамента, наконец, он освобождается от чувства робости перед «ее превосходительством» Софи. С этой позиции сумасшествие Поприщина - «траги­ческая попытка... вырваться за ужасающе тесные границы своего ужа­сающего существования». Трагизм этой попытки заключает­ся в том, что освобождение Поприщина далеко не полное: даже в безу­мии ценность человеческой личности он соотносит с ее положением на социально-иерархической лестнице. Этим безумие Поприщина отличается от «высокого» романического безумия.

Кроме того, в рамках романтической традиции в повести Гоголя «Записки сумасшедшего», как и в произведениях Погорельского и По­левого, актуализируется понимание безумия как пе­рехода героя в иное пространство.

Главной характеристикой темы безумия в «Записках сумасшед­шего» является неоднозначность ее осмысления, обусловленная при­надлежностью повести Гоголя к «нечистой культуре» (термин Ф.П. Федорова) позднего романтизма, для которой характерен синтез романтических и реалистических принципов. С одной стороны, тема безумия в «Записках сумасшедшего» тесно связана с «высоким» романтическим безумием и, соответственно, воспринимается читателем как «приобщение к традиции романтических гениальных безумцев». С другой стороны, романтическая трактовка безумия в повести Гоголя во многом переосмыслена: если у романтиков безумие - мета­фора мудрости и свободы, знак духовной избранности, то безумие в «Записках сумасшедшего» - это психическое заболевание героя, веду­щее к полному разрушению его психики. Кроме того, Гоголь, в отличие от своих предшественников, акцентирует социальный аспект темы безу­мия, что можно рассматривать как реалистический импульс.

Прорыв к новому пониманию безумия осуществляется, с одной стороны, благодаря творческой актуализации мифологической традиции, а с другой - благодаря переосмыслению традиционных для литературы романтизма представлений о безумии. Так, по словам Ф.П. Федорова, в 1830 — 1840-е годы в культурном сознании происходит сдвиг, приметой которого является именно парадокс, свидетельствую­щий о неполноте, относительности романтических истин и устремляю­щий культуру к новым истинам и ценностям, однако в границах того же романтического континуума.

Таким образом, «пограничное» положение Гоголя между роман­тизмом и реализмом, синкретический характер его художественного дара обусловливает специфику интерпретации темы безумия в повести: безумие в «Записках сумасшедшего» рассматривается и в метафориче­ском плане (как «болезнь» социума), и в прямом (как психическое забо­левание); выступает в качестве художественного приема, способствую­щего раскрытию недостатков общественного устройства, и предстает как самоценное явление; осмысливается с опорой на романтическую традицию и свидетельствует о прорыве автора к реалистической проблематике. Особенности интерпретации темы безумия в «Записках су­масшедшего» позволяют утверждать, что перед нами переходный текст, для которого в принципе характерна «мерцающая» поэтика: игра тради­ционными, старыми смыслами в повести сочетается с прогностическим схватыванием, угадыванием новых смыслов. Новый уровень понимания и осмысления безумия обусловил новаторскую повествовательную структуру повести Гоголя.

Источник: Иоскевич О.A. На пути к безумному нарративу (безумие в русской прозе первой половины XIX в.). Монография. Гродно : ГрГУ, 2009