"Подросток" (Достоевский): история создания и подробный анализ романа

Краткий анализ:

В романе «Подросток» (1875) Достоевский обращается к проблеме власти денег и сохранения человечности. Девятнадцатилетний Аркадий Долгорукий — «подросток» не столько по возрасту, сколько по неустановившемуся еще характеру, продолжающему формироваться и развиваться. Аркадий — незаконный сын помещика Версилова — стремится преодолеть социальную неполноценность, осуществив свою идею — «стать Ротшильдом», опереться на богатство, чтобы утвердить себя, ибо «деньги — это единственный путь, который приводит на первое место даже ничтожество».

Трагическое столкновение между отцом, мягкой, доброй матерью и Ахмаковой, женщиной незаурядной, прямодушной и чистой, — конфликт, в центре которого находится Подросток, осложняется непростыми отношениями его со старым князем Сокольским, любовной историей сестры Аркадия Лизы и многими другими обстоятельствами, влияющими на становление его личности.

Большую роль в судьбе сына сыграл Версилов, человек неоднозначный, то отталкивающий своей эгоистичностью, то обаятельный широтою и благородством натуры, исполненный мечтой о будущем счастливом человечестве, со всей обнаженностью раскрывающийся в своей знаменитой исповеди — одной из вершин психологического мастерства Достоевского. Этот тип дворянина-интеллигента, однако, нравственно проигрывает в сравнении с носителем народной правды, странником-крестьянином Макаром, во многом близком Платону Каратаеву из «Войны и мира» Л. Толстого. Именно в его радостном восприятии мира «не глупым умом», а «умным сердцем» — подлинный источник постижения истины. И на жгучий вопрос Аркадия «как жить» ответ дает Макар, помогая ему выйти чистым из суровых испытаний.

Источник: Энциклопедия русской жизни. Роман и повесть в России второй половины XVIII - начала XX в. / Под ред. В.И. Кулешова. - М.: Книжная палата, 1988

Подробнее:

«Подросток» — роман Ф.М. Достоевского. Возникновение замысла может быть датировано январём 1871 г., когда, по сообщению М.Н. Каткова, Достоевский рассказал ему сюжет нового романа. Непосредственная работа над произведением началась лишь в феврале 1874 г. и продолжалась весь 1875 г. параллельно с выходом в свет отдельных частей «Подростка» (первая публикация — «Отечественные записки» №№1, 2, 5, 9, 11, 12 за 1875 г.; отдельное издание — СПб., 1876).

Полностью сохранившиеся черновые материалы к «Подростку» позволяют реконструировать творческий метод и основные этапы работы Достоевского над сюжетом: от проговаривания «для одного себя» идеи, которая станет основой будущего романа, поиска главного «типа» — к определению формы и «тона» повествования (первый этап); от конспективно намеченных главных сюжетных линий и образов — к подробному прописыванию ключевых сцен и персонажей, подбору «словечек» и «фактов» для них (второй этап); наконец, после полного прояснения плана каждой части — работа над отдельными главами.

На всех этапах черновой работы и в окончательном варианте «Подростка» Достоевского заметны следы замысла, владевшего писателем в последнее десятилетие его жизни: написать роман «объемом в «Войну и мир»... из пяти больших повестей», «совершенно отдельных одна от другой» под общим названием «Житие великого грешника». Действие первых повестей происходит в 1840-е годы, охватывая детство и юность «грешника». Центральный герой эпопеи, «в продолжение жизни, то атеист, то верующий, то фанатик и сектатор, то опять атеист», — собирательный образ, имеющий несомненные автобиографические черты. К образу Великого Грешника в той или иной мере восходят сам подросток, Аркадий Долгорукий, и его отец Версилов. Сходство с некрасовским Власом и указания в первой части романа позволяют трактовать в том же ключе и образ Макара Долгорукого как раскаявшегося грешника.

Первоначально главным героем нового романа автору виделся Версилов. Толчком к осмыслению этого образа как «настоящего человека русского большинства», «подпольного», «хищного типа» послужила статья В.Г. Авсеенко «Исторический роман» («Русский Вестник», 1874, №4). Не соглашаясь с выводами Авсеенко по поводу героя романа Е.А. Салиаса «Пугачевцы», князя Данилы, понятого как «хищный тип», Достоевский намечает черты «настоящего» «хищного типа», главные из которых — «огромная широкость», соединение красоты идеала с безобразием и беспорядочностью жизни («...и раскаяние, и все-таки продолжение всех грехов и страстей»). В набросках предисловия к «Подростку» отмечена причина «широкости» и «подполья» — гордость, приводящая к «уничтожению веры в общие правила» и внутреннему «беспорядку». «Рядом с высочайшею и дьявольскою гордостью («нет мне судьи») есть и чрезвычайно суровые требования к самому себе, с тем только, что «никому не даю отчету». Преобладание «хищных типов» приводит, в свою очередь, к «беспорядку» общественному: «Вся идея романа — это провести, что теперь беспорядок всеобщий <...> Нравственных идей <...> вдруг ни одной не остаюсь».

В соответствии с этим замыслом первоначальный вариант названия романа — «Беспорядок», соответствующая же форма повествования — аналогичная форме повествования «Преступления и наказания» (всеведущий безличный автор, разоблачитель малейших душевных движений героя). Однако в июле-августе 1874 г. происходит «перемена» в выборе главного героя (в черновиках названного Он), повлекшая за собой перемену названия («Подросток») и формы повествования от лица рассказчика — главного героя): «ГЕРОЙ не ОН, а МАЛЬЧИК. История мальчика, как он приехал, на кого наткнулся. Куда его определили? <...> Он же только аксессуар, но какой зато аксессуар!! ПОДРОСТОК»; «Писать от себя. Начать словом: Я. «Исповедь великого грешника, для себя». Мне 19 лет, а я уже великий грешник». Первостепенное значение в дальнейшей разработке сюжета будет иметь намеченный «жанр» записок Аркадия — исповедь — и его возраст, 19 лет, на границе совершеннолетия, определенного в Библии по достижению двадцати лет, времени различения «добра и зла», ответственности за свои поступки.

В соответствии с намеченной автором проблематикой романа — «беспорядок» в обществе и душе; «хроника случайного семейства», сменяющая «предания русского семейства», сохраненные А.С. Пушкиным («Капитанская дочка») и Л.Н .Толсты м («Война и мир», «Анна Каренина»), история «вступления на поприще» и преображения через исповедь юного «грешника» — происходит отбор фактов текущей действительности. В черновых материалах постоянно попадаются ссылки на уголовную хронику, статьи в газетах и журналах, письма многочисленных корреспондентов Достоевского. Условно эти записи можно распределить по следующим группам: факты, иллюстрирующие «беспорядок» (сообщения о самоубийствах, мошенничествах, немотивированных убийствах и убийствах «из идеи», хулиганстве); полемика о сословии, которое могло бы стать носителем «скрепляющей идеи» в пореформенной России; дети и подростки, их отношения с обществом и семьей. Интерес к фактам русской действительности Достоевский передает и своему герою.

В «Подростке» Достоевского, романе «о будущем России — детях», многообразие отобранных автором «фактов» осмыслено именно с точки зрения того, «куда все это стремится и что с нами самими <...> будет», но не статистически, когда отдельные случаи служат доказательством выведенному из их суммы «общему правилу», а в своей единичности и неповторимости. В окончательной редакции романа часть из этих материалов — в основном наиболее памятные для читателя события — оставлена без изменений и упоминается героями для характеристики персон или явлений по сходству («история в роде фон Зона», «лицо в размерах матушки игуменьи Митрофании» — имеются в виду громкие уголовные дела об убийстве в притоне надворного советника и подлогах). Другая часть легко узнаваема, в основном это касается прототипов персонажей и событий второго плана. Так, репортажи о следствии по делу кружка А.В. Долгушина легли в основу изображения кружка Дергачева; детали процесса о подделке акций Тамбовско-Козловской железной дороги, отношения между обвиняемыми Никитиным и Колосовым нашли отражение в описании мошенничества Стебелькова и молодого Сокольского; характер деклассированного дворянина Артура Шуттенбаха, проходившего по делу о продаже недействительных купонов Рыбинско-Бологовской железной дороги и признанного одержимым расстройством ума, узнаваем в Сергее Сокольском и Андрееве; черты «девицы Елизаветы Гейденрейх», застрелившейся на балу после оскорбления женихом, купцом-«миллионщиком», использованы при создании образов Ольги и, возможно, сестры Аркадия Лизы; в сюжет романа почти без изменений вошли дело о подпольной рулетке, содержавшейся отставным военным (рулетка Зерщикова), и газетное сообщение о пьяном студенте, пристававшем к женщинам с площадной бранью («сильно пивший молодой человек» из первого «анекдота» Подростка). Труднее определить прототипы главных героев. При создании этих образов несомненна ориентация не столько на реальных лиц (чаадаевские черты в характеристике Версилова, детали облика юного Некрасова, каким он сложился в представлении Достоевского, в образе Аркадия), сколько на литературных героев. Прозрачное «заимствование» у своих предшественников готовых типов, сюжетных построений, фабульных ходов — один из художественных приемов Достоевского. Автор, подобно своим персонажам-идеологам, ставит эксперимент, осуществляет «пробу»: что изменится, если воссоздать знакомую ситуацию с другими участниками, в иных условиях или проверить своих героев уже возникавшей в литературе ситуацией.

Одна из таких «проб» в романе — «онегинский» треугольник. В «Пушкинской речи» Достоевский подробно анализирует его: «скиталец» (Онегин) — «смиренная» (Татьяна) — «честный старик», «старый муж» (генерал). Разрешение ситуации предполагает два варианта: первый (отвергаемый и Пушкиным, и Достоевским) — Татьяна идет за Онегиным, второй — Татьяна не может так поступить. В романе мы видим воплощенными оба варианта; это как бы зеркальное отражение, симметрия, ось которой — Версилов. Софья Долгорукая («смиренная») идет за «скитальцем» от живого мужа; Ахмакова, «простодушный тип» светской женщины, овдовев и будучи свободной, не соглашается на это ни под угрозой смерти, ни «из бесконечной любовной жалости». Вместе с тем, «онегинская» ситуация романа оказывается сложнее воспроизведенной в «Пушкинской речи» не столько тем, что даны оба варианта ее разрешения, сколько тем, что оба они оставлены под вопросом. Эпилог и роман в целом дают возможность двоякого толкования: возможно ли преображение героя онегинского типа, спасает ли «скитальца» самопожертвование «смиренной» или, напротив, ее жизнь погублена им («я тебя мучаю и замучаю»).

«Онегинская ситуация» не только помогает понять образ «скитальца»-Версилова, но и по-новому раскрывает характер Аркадия, доказывает безошибочность его нравственного «инстинкта». Умудренный опытом Версилов (его проницательность в отношении людей часто подчеркивается автором) оказывается неспособным разгадать Ахмакову, видит в ней «все пороки». Как «атеист не по убеждению только, а всецело» и идеалист по рассудку, он «всего более наклонен предположить всякую гадость». Аркадий, напротив, находит в княгине «все совершенства», сбивается в своем чувстве благоговения лишь под влиянием обиды за Версилова, ревности к нему, но в момент падения уже осознает свои чувства как грех («душа паука») и вновь восстанавливает веру в «царицу земную».

Чаще всего свои литературные прототипы называют сами герои. Так, Версилов многократно упоминает о «пронзивших» его сценах любимых литературных произведений, которые впоследствии будут неосознанно повторены им в жизни — «последний монолог Отелло» и «Онегин у ног Татьяны». Впервые он появляется в романе загримированный под Чацкого для любительского спектакля, и обличающее слово Чацкого отныне становится его атрибутом; именно в качестве «пророка» и обличителя воспринимается Версилов в свете. Аркадий признается, что «ротшильдова идея» зародилась в его сердце, когда он в пять лет «зачитывался» монологом Скупого Рыцаря; приступить к исполнению «идеи» он намерен непременно в Петербурге, потому что Петербург ассоциируется с еще одним пушкинским «колоссальным лицом» — Германном из «Пиковой дамы». Практически единственный в романе, кто не ссылается на литературные источники, — Макар Долгорукий. Рассказы Макара — жития (в романе — Марии Египетской, в черновых редакциях — Алексия, человека Божия). В поисках «нужного тона» речи «странника» Достоевский обращается к сказанию о странствиях инока Парфения, книге Иова, «Словам подвижническим» Исаака Сирина.

Осознание героями своих литературных «первоисточников» тесным образом соотносится с основной идеей романа «Подросток» Достоевского: «очищение» души «безгрешной, но уже загаженной страшной возможностью разврата», «любующейся пороком еще в стыдливых, но уже дерзких и бурных мечтах своих» — центральной в эстетике Достоевского идеей «спасающей красоты».

«Впечатление», «образ», «восторг», «умиление», «идея-чувство», «идеал красоты» — слова, частые на страницах романа. В эстетической теории Достоевского, окончательно сложившейся к середине 70-х гг., они являются авторскими терминами, характеризующими отношения субъекта и объекта эстетического акта.

Созерцание «высшей красоты», по Достоевскому, способно преобразить человека. Механизм преображающего действия красоты неоднократно рассматривался писателем. Первое необходимое условие — само существование «прекрасного образа», созерцание которого вызывает «бессознательное», «непосредственное», «неотразимое» впечатление; углубляясь и укрепляясь, даже если это не осознается человеком, впечатление поселяет в сердце «новое чувство» (восторг, отношение к которому у Достоевского неоднозначно, или умиление); в человеке происходит «внутренняя перемена», одномоментная, «вдруг», «разом». В случае, если разительной перемены, «делающей в одно мгновение прежнее уже не прежним», не происходит (по недостаточной силе образа или по недостаточной открытости сердца впечатлению), образ все равно присутствует в сердце, «напечатлевается» в нем и, тем самым, определяет дальнейшую жизнь человека, который может так и не осознать его присутствия в себе. При накоплении подобных впечатлений «высшей красоты» человек преображается. Особенно важными моментами в рассмотренной схеме являются воздействие целостного, не анализируемого и не разлагаемого образа, «целиком, а не отдельными сторонами»; сила впечатления, охватывающего «все существо», «не идущего в слова», порой даже не регистрируемого сознанием; отсутствие временного промежутка между созерцанием и воздействием образа («вдруг»). Эти моменты позволяют «прекрасному образу» («идеалу красоты») стать объединяющей общество идеей, в противоположность идеям разъединяющим — теориям, основанным на доводах рассудка и требующим логических доказательств (образным воплощением действия идей-теорий является сон Раскольникова в «Преступлении и наказании»).

«Прекрасный образ» может встретиться в жизни (герой статьи Достоевского «Похороны общечеловека»; Христос), в искусстве («Сикстинская мадонна» Рафаэля, «Асис и Галатея» Лоррена). Создание убедительных, «живых», «положительно прекрасных» образов «литературой красоты» — цель истинного художника.

Мучительная для поздней эстетики Достоевского проблема — двойственность красоты — с особой силой поставлена в «Подростке» и «Братьях Карамазовых». В черновых редакциях «Подростка» нередки замечания о «помутнении» сердца, воспринимающего красоту органа, о «нечистой», «антихристовой» красоте: «Будущий антихрист будет пленять красотой. Помутятся источники нравственности в сердцах людей, зеленая трава иссохнет». Очевидно, что теперь способность сердца к нерегистрируемому сознанием, одномоментному принятию в себя «прекрасного образа» представляется опасным, а сама красота — «страшной силой». Главным вопросом становится разграничение красоты «ложной», антихристовой, и «подлинной», Христовой, очищение сердца, способного с одинаковой остротой воспринимать «идеал мадонны» и «идеал содомский», этическое отношение к эстетически значимому.

«Подросток» Достоевского задумывался как произведение «литературы красоты», ориентированное прежде всего на читателя — ровесника главного героя. Отсюда его особая форма, единство двух жанровых разновидностей: «романа о мальчике» и «романа об идее», воспитательного и философского. История вступления на жизненное поприще Аркадия Долгорукого оказывается историей «органического перерождения» идеи, носителем которой он является.

Главный герой романа — член «случайного семейства», жаждущий найти выход из «беспорядка» действительности, «скрепляющую идею», на которой бы «все помирились». Он понимает, что «скрепляющая идея» должна быть особой природы, особой силы, чтобы перевесить доводы всех «тысяч» «спасителей человечества», убедить их «вдруг», без доказательств, иначе она автоматически становится лишь еще одной «трихиной», усугубляющей «беспорядок». Именно такую, особой природы, идею именует Аркадий «идеей-чувством». Синонимом понятия «идея-чувство» и в черновых, и в окончательной редакции романа выступает «идеал красоты».

Аркадий хочет послужить человечеству, явив ему этот идеал вживе. Подобно древним аскетам, подвижнической жизнью достигавшим обожения (отсюда — житийная лексика в рассказе об идее: «пустыня», «подвиги», «схимник»), подросток стремится полностью воплотиться в свой идеал — образ Ротшильда, привлекающий его теми же чертами, которыми «умный дух» искусил Великого Инквизитора в романе «Братья Карамазовы»: «чудом, тайной и авторитетом». Критерием достижения идеала является накопление упорством и непрерывностью «ротшильдовой суммы». «Некрасивые», или зависящие от случая, способы добывания денег, весь спектр которых присутствует в романе: мошенничество (Стебельков), получение наследства (Версилов), выгодный брак (Анна Андреевна), игра (Сергей Сокольский), шантаж (Ламберт), ростовщичество — Подросток отвергает, как не соответствующие величию идеи. Но миллион, добытый таким способом, нельзя тратить (тогда «ротшильдова цифра» становится уже не критерием святости, а «фатерством» — средством к удовлетворению «пошлых» потребностей), нельзя и оставить без движения (тогда деньги превращаются в цель, а Ротшильд уравнивается с «гарпагонами и Плюшкиными»). Остается только раздать миллион людям; тем самым новоявленный Ротшильд уничтожается, что равносильно самоубийству.

«Идея» Подростка причисляется Достоевским к «подпольным». Основанная на безграничной гордости, она вырастает из унизительных впечатлений детства незаконнорожденного, вне семьи, в пансионе Тушара среди «графских и сенаторских детей». Бегство от людей, «уединение», «угол», «отшельничество» — необходимые условия для достижения «ротшильдовой цифры». Но «живая жизнь» колеблет идею. Причины «потускнения» ее писатель намечает в плане-конспекте черновых редакций и полностью реализует этот план в окончательном тексте. Эта причины — осознание внутренних противоречий идеи, основанной на эстетическом идеале и одновременно на материальном интересе; любовь к Ахмаковой; интерес к судьбе отца, «скитальца» Версилова; наблюдение за героями-двойниками, также одержимыми страстью обогащения: встреча со «странником» Макаром Долгоруким, носителем идеи восстановления в себе образа Божия («ображения»).

Действие романа охватывает несколько месяцев, с 19 сентября по 13 декабря 1872 года (фактически — лишь самые насыщенные событиями дни этого промежутка). Аркадий приезжает в Петербург не только с «идеей», но и с зашитым в полу сюртука таинственным «документом», компрометирующим Ахмакову, женщину из высшего петербургского общества. Сюжетные линии «документа» и «идеи» развиваются параллельно, то переплетаясь, то вытесняя одна другую, что давало повод упрекать роман Достоевского в «аморфности». Однако «документ» в какой-то мере образный эквивалент «идеи». Желание безграничной власти над блестящей светской женщиной проистекает из того же источника, что и упоение идеалом Ротшильда. Не случайно первая встреча с Ахмаковой («жертвочкой») становится началом записок Аркадия и толчком к изложению «идеи», а спасение княгини от покушения Версилова знаменует «потускнение» образа Ротшильда. В первой части появляется и другая «жертвочка» — самоубийца Ольга, которую Аркадий невольно подтолкнул, обличая Версилова, пытавшегося ей помочь.

Вторая часть — история «уклонений» Подростка от «идеи», парадоксальным образом связанными с ней: «тем-то и скверна «моя идея»<...>, что допускает решительно все уклонения; была бы она не так тверда и радикальна, то я бы, может быть, и побоялся уклониться». «Уклонения» — дружба с младшим Сокольским, «тысячи, рысаки и Борели», игра на рулетке Зерщикова — привлекают своим «блеском», возможностью «стать выше всех» и заканчиваются обмороком в «тупике» у поленницы дров и желанием «сжечь!», метафорически перекликающимися с образами «угла» и пожара Тюильри. Впечатление, казалось бы, давно вытесненное «подпольными», — воспоминание о визите матери в пансион Тушара в Фомин день и ее «синеньком батистовом платочке» — не дает Аркадию погибнуть.

Третья часть — важнейшая в истории перерождения идеи. Проблема выбора «познавшей добро и зло» души поставлена в ней с особой остротой уже на уровне системы образов: почти одновременно появляются в романе Ламберт, «мясо, материя, ужас», товарищ детских лет Аркадия, подбивающий его шантажировать Ахмакову, и Макар Долгорукий, исповедующий «ображение» человека («благообразие»). «Идея» Аркадия связана с обоими открывающимися перед ним путями: содержанием (власть, блеск, внезапное появление из ничтожества) — с «путем Ламберта», способом достижения цели — «подвигом» постепенного уподобления себя идеалу — с «путем Макара». Третья часть также мотивирует обращение Аркадия к запискам, постепенно перерастающим в исповедь: последовательно проведенный в ней мотив покаяния Великого Грешника превращает ее в аналог Великого поста, хотя по времени действие относится к началу декабря (завершение записок Аркадия на Пасху, на что указывает эпилог, подтверждает эго). Так, из житий, рассказанных Макаром, Аркадий отмечает одно, наиболее запомнившееся и поразившее его — житие раскаявшейся блудницы Марии Египетской, которой посвящена пятая неделя поста. Первая встреча Макара с Аркадием сюжетно напоминает начало жития мученицы Евдокии, также раскаявшейся грешницы и тоже поминаемой во время Великого поста. Покаяние и спасение души — тема музыкальной фантазии Тришатова (Гретхен в соборе) и «афимьевской были» — вставной новелле Долгорукого о купце Скотобойникове. Мотивы грехопадения, воспоминания о потерянном рае и «благая весть» об искуплении вводятся видением Версилова («золотой век») и его рассказом о «Христе на Балтийском море» (явление Христа живущим «без бога» людям).

Если выстроить те праздничные дни, которые упомянуты в романе («голубок в деревне», пролетевший в луче света через купол церкви во время причастия, и «синенький батистовый платочек» — детские воспоминания героя; Воскресение Христово — окончание записок) согласно церковному календарю, судьба Аркадия оказывается включенной в вечную мистерию истории человечества по Достоевскому: грехопадение — Благая Весть о воскресении Христа, искуплении и вечной жизни — трагедия веры (Фома) — новая жизнь для «прошедших горнило сомнений», возврат в состояние до грехопадения, райски-детское, на ином уровне: человека, которому дана свобода выбора между добром и злом, которому «рай не даром достался». Таким образом, «новая идея», «новая жизнь» Аркадия действительно соотносится с тем, что завещает ему Макар Долгорукий: «Церкви святой ревнуй, аще понадобится, то и умри за нее». Это соотнесение заявлено не напрямую, а символически, через последовательно проведенную связь поворотных моментов судьбы героя с важнейшими праздниками христианского календаря. Парадоксальные слова эпилога «эта новая жизнь, этот новый, открывшийся передо мной, путь и есть моя же идея, та самая, что и прежде, но уже совершенно в ином виде, так что ее уже и узнать нельзя» могут в этом свете быть понятыми как сохранение пути к идеалу (уподобление себя прекрасному образу) при смене самого идеала, которым становится не лже-мессия Ротшильд, а Христос. Формой повествования, позволяющей сочетать занимательность авантюрного романа с нравственной проблематикой, пробудить сочувствие к «самому милому, самому симпатичному» герою и мотивировать его преображение, становится «процесс припоминания и записывания» «впечатлений», в который вовлечен Аркадий.

Эпилог косвенно подтверждает правоту героя. Намек на то, что именно Аркадий становится избранником Ахмаковой, в романе именующейся «живой жизнью» («живой жизнью» в противоположность «книжной, сочиненной» называет также Версилов и истину), в соединении с пасхальными мотивами позволяет рассматривать эпилог как подтверждение того, что преображение состоялось.

Своеобразной «рецензией» на записки Аркадия как литературное произведение и документ эпохи становится прилагаемый рассказчиком отзыв второстепенного персонажа, Николая Семеновича, в котором угадываются мысли самого Достоевского.

Экранизация романа осуществлена режиссером Е. Ташковым в 1983; сценическое воплощение — Театр на Таганке, постановка Ю.П. Любимова, 1996 г.

Источник: Энциклопедия литературных произведений / Под ред. С.В. Стахорского. - М.: ВАГРИУС, 1998