Образ Жюльена Сореля (подробная характеристика героя романа "Красное и черное")

Блестящее подтверждение правоты своей эстетической программы Стендаль дал в романе "Красное и черное", над которым работал в 1829-1830 гг. Роман появился в ноябре 1830 г. и носил подзаголовок "Хроника XIX века". Уже этот подзаголовок свидетельствует о том, что Стендаль судьбе своего героя придавал самый широкий, эпохальный смысл.

Между тем, судьба эта - в силу своей необычности, экстраординарности - на поверхностный взгляд может показаться частной, единичной. Такому пониманию вроде бы способствует и то обстоятельство, что сюжет романа Стендаль заимствовал из судебной хроники. В 1827 г. в его родном городе Гренобле общественное мнение было взбудоражено судебным процессом над неким Антуаном Берте, молодым человеком, который был домашним учителем в семье одного дворянина. Он влюбился в мать своих воспитанников и в припадке ревности пытался ее застрелить. В начале 1828 г. Берте был казнен. Эта история во многом и легла в основу стендалевского романа.

Итак, как будто исключительный случай, газетная сенсация, чуть ли не материал для детективного или бульварного романа. Однако само обращение Стендаля к тому источнику было далеко не случайно. Его, оказывается, давно интересовала "судебная газета", потому что она представлялась ему одним из важнейших документов своей эпохи. В частных трагедиях, подобных трагедии Берте, Стендаль усматривал существенную для общества тенденцию.

Стендаль одним из первых нащупывает один из самых больных нервов своего века, его общественной системы, основанной на подавлении личности и потому закономерно порождающей преступность. Дело оказывается не в том, что человек преступил черту, а в том, какую черту он преступил, какой закон нарушил. С этой точки зрения роман "Красное и черное" в самой резкой форме демонстрирует противоположность между естественным правом личности и теми рамками, которые предоставляет ей для реализации этих прав закон.

Стендаль до предела заостряет эту проблему тем, что в качестве героя берет незаурядную личность плебейского происхождения. Его Жюльен Сорель - сын плотника, но в то же время человек, одержимый честолюбивыми устремлениями. Его честолюбие если не чуждо тщеславия, то совершенно чуждо алчности. Он прежде всего хочет занять подобающее ему место в общественной системе. Он прекрасно осознает, что не только не хуже других, преуспевающих, но и умнее, серьезнее их. Свою энергию, свои силы Жюльен Сорель готов употребить на благо общества, а не только на свое личное благо. Но он в то же время и хорошо знает, что его плебейское происхождение висит на его мечтаниях тяжелым грузом.

Очень важно осознать эту социально-психологическую основу поведения Жюльена. Если он очень долго пытается приспосабливаться к официальной морали, то это не просто элементарный расчет лицемерия; да, он быстро понял, как ему надо себя вести, но у него во всех его подвигах лицемерия всегда присутствуют и горечь оттого, что иного пути ему, плебею, судьба не оставила, и вера в то, что это - только необходимая временная тактика, и еще самолюбивая гордость: вот он, плебей, так легко и быстро, не хуже других усвоил законы света, правила игры. Успехи в лицемерии ранят его душу, его чувствительную, искреннюю в основе своей натуру, но и тешат его плебейскую гордость! Для него главное не пробиться наверх, а доказать, что он может пробиться наверх, если захочет. Это очень важный нюанс. Жюльен не становится волком среди волков: не случайно Стендаль нигде не ставит своего героя в такую ситуацию, чтобы он "грыз других" –как, например, это готов делать бальзаковский Люсьен о "Утраченных иллюзиях". Жюльен Сорель в отличие от него нигде не выступает в роли предателя, нигде не идет по трупам, по судьбам других людей Там, где тактика лицемерия вступает в особенно резкое противоречие с естественным чувством и с нравственностью, Жюльен всегда как бы попадает в ловушку: чувство в критический момент всегда одерживает у него победу над рассудком, сердце - над холодной логикой приспособленчества.

Стендаль не случайно так много внимания уделяет любовным приключениям Жюльена; они как лакмус его подлинной человеческой ценности. Он ведь поначалу расчетливо влюбляет в себя и госпожу де Реналь, и Матильду - вроде бы по той самой логике, которой всегда остаются верны бальзаковские герои. Любовь светской женщины для них - самый верный путь к успеху. Для Жюльена, конечно, и тут главное - самоутверждение плебея, но внешне он тоже склонен рассматривать любовные похождения как ступени к достижению своих целей.

Я бы назвал образ Жюльена Сореля триумфом стендалевского психологизма и демократизма одновременно. Вся психология Жюльена, как мы видели, отмечена сознанием плебейской гордости, постоянно ущемляемого чувства собственного человеческого достоинства. Эта мятущаяся душа, этот гордый человек гибнет оттого, что он стремится к счастью, а общество предлагает ему для достижения цели лишь такие средства, которые ему глубоко противны; противны потому, что он "не волк по крови своей". А эту его внутреннюю честность Стендаль явно связывает именно с его плебейством. Мысль о том, что в буржуазный век подлинная страсть и подлинное величие души возможны только среди простолюдинов - излюбленная, заветная мысль Стендаля. Именно здесь стендалевская тема страсти приобретает четко выраженный демократический характер.

Не случайно, конечно, на страницах романа в связи с образом Жюльена у самых различных людей не раз возникают ассоциации с деятелями Французской революции - Дантоном и Робеспьером. Образ Жюльена Сореля весь овеян этим атмосферным дыханием революции, бунта - именно плебейского бунта.

Внешне этот вывод в применении к Жюльену может показаться натяжкой, потому что внешне его путь на всем протяжении романа - это вроде бы путь лицемерного честолюбца и карьериста (недоброжелательные критики даже называли книгу Стендаля “учебником лицемерия”). Поднимаясь со ступеньки на ступеньку по общественной лестнице эпохи Реставрации, от скромной должности домашнего учителя в захолустном провинциальном городке к должности секретаря всесильного маркиза де ла Моля в Париже. Жюльен повсюду лицемерит. Правда, мы уже выяснили, что такое поведение ему навязывает само общество. Уже в Верьере - на первом этапе своей биографии - Жюльен понимает, что от него требуется. Малейшее подозрение в либерализме, в вольнодумстве может мгновенно лишить человека его общественного положения: и пожалуйста, Сорель объявляет басни Лафонтена безнравственными; поклоняясь в душе Наполеону, он бранит его на людях, потому что в эпоху Реставрации это самый верный путь. Не менее успешно он лицемерит в Париже, в ломе маркиза де ла Моля. В образе умного демагога де ла Моля критики усматривают черты сходства с Талейраном - одним из самых хитрых политиков Франции того времени, человека, сумевшего остаться на государственных постах при всех многочисленных французских политических режимах конца XVIII и начала XIX в. Талейран возвел лицемерие в ранг государственной политики и оставил Франции блестящие, по-французски отточенные формулы этого лицемерия.

Итак, в истории Жюльена надо различать два слоя, два измерения. На поверхности перед нами - история человека приспосабливающегося, лицемерного, карьериста, не всегда безупречными путями пробивающегося наверх - можно сказать, классическое амплуа французской реалистической литературы XIX в., и бальзаковских романов в частности. На этом уровне, в этом измерении Жюльен Сорель - вариант Эжена Растиньяка, Люсьена Шардона, впоследствии мопассановского "милого друга". Но в глубине сюжета в истории Жюльена действуют иные законы - там идет параллельная линия, там развертываются приключения души, которая структурирована “по-итальянски”, т. е. движима не расчетом, не лицемерием, а страстью н теми самыми “первыми побуждениями", которых, по Талейрану, следует бояться, ибо они всегда благородны. Об это изначальное благородство, повторю, разбиваются все вроде безупречно выстроенные и рассчитанные стратегические диспозиции Жюльена.

Первое время эти две линии нами даже не воспринимаются, мы даже не подозреваем об их наличии и об их тайной работе, тайном взаимодействии. Мы воспринимаем образ Жюльена Сореля в строгом соответствии с моделью: он давит в себе все лучшие порывы ради карьеры. Но вот в развитии сюжета наступает момент, когда мы останавливаемся в растерянности Логика "модели" дает резкий сбой. Это сцена, когда Жюльен стреляет в госпожу де Реналь за ее “донос". До этого момента, по сюжету, Сорель поднялся на очередную очень важную ступеньку: он уже в Париже, он секретарь влиятельного маркиза де ла Моля и он влюбляется в его дочь (а точнее, влюбляет ее в себя). Госпожа де Реналь, прежняя его любовь, осталась где-то там, в Верьере, она уже забыта, она уже пройденный этап. Но г-жа де Реналь, узнав о предстоящей женитьбе Жюльена на Матильде де ла Моль, пишет на него "донос" отцу Матильды, чтобы предостеречь отца от этого "опасного" человека, жертвою которого стала она сама. Узнав об этом, Жюльен, никому ничего не сказав, отправляется в Верьер, прибывает туда в воскресенье, входит в церковь и стреляет в г-жу де Реналь. Его, разумеется, тут же арестовывают как убийцу.

Вся эта внешняя "детективная" канва описана четко, динамично, без всяких эмоций - Стендаль сообщает одни “голые факты”, ничего не объясняя. Он, столь дотошный в мотивации поступков своего героя, именно здесь, в мотивации его преступления, оставил зияющую брешь. И это именно то, что поражает читателей - да и не только читателей, но и критиков. Сцена покушения Жюльена на г-жу де Реналь породила массу истолкований - потому что она не укладывалась в "модель", в логику.

Что же тут происходит? С самой поверхностной, фактической точки зрения Жюльен Сорель мстит женщине, которая своим доносом испортила его карьеру, т. е. о вроде бы поступок карьериста. Но сразу же и возникает вопрос: какой же это карьерист, если всякому ясно, что он окончательно тут себя губит - не только карьеру, но и вообще жизнь! Значит, если даже перед нами и карьерист, то весьма нерасчетливый, импульсивный. А если еще точнее говорить - в этот момент Жюльен фактически уже делает выбор, предпочитая карьере, ее дальнейшим унижениям смерть, верное самоубийство. Это и означает, что во внешний рисунок роли, в амплуа карьериста ворвалась наконец стихия тех самых внутренних побуждений, которые до этого подавлял в себе Жюльен. Внутреннее измерение, подспудная, параллельная линия вышли тут на поверхность. И теперь, после того как это измерение вошло в сюжет, Стендаль может дать и объяснение, раскрыть загадку жюльеновского выстрела.

Сидя в тюрьме, Сорель размышляет: “Меня оскорбили самым жестоким образом”. А когда он узнает, что г-жа де Реналь жива, его охватывает бурная радость, облегчение. Теперь все его помыслы с г-жой де Реналь. Итак, что же произошло? Оказывается, в этом очевидном кризисе сознания (в "полубезумии") Жюльен инстинктивно действовал так, как будто уже осознавал свою первую любовь к г-же де Реналь как единственную подлинную ценность своей жизни - только ценность. "вытесненную" из сознания, из сердца под влиянием требований внешней, "маскированной" жизни. Жюльен как бы сбросил с себя тут всю эту внешнюю жизнь, забыл о ней, забыл все, что было после его любви к г-же де Реналь, как бы очистился - и он без малейшего смущения считает себя оскорбленным, он, изменивший г-же де Реналь в своей "маскированной" жизни, действует в этих сценах так, будто считает изменницей г-жу де Реналь; это она оказалась "предательницей", и он ее за это наказывает!

Жюльен тут обретает истинного себя, возвращается к чистоте и непосредственности душевных порывов, своего первого подлинного чувства. Второе измерение в нем победило, его первая и единственная любовь - по-прежнему г-жа де Реналь, и он теперь отвергает все попытки Матильды освободить его. Матильда пустила в ход все свои связи - а она в общем почти всесильна - и добилась успеха: от Жюльена требуется только одно - произнести покаянную речь на суде. Казалось бы, что ему стоит сделать это - солгать еще только один раз и тем спасти свою жизнь - ведь все уже подкуплены! Но он не хочет теперь такой ценой спасать свою жизнь, не хочет брать на себя новую ложь - ведь это значило бы не только вернуться в мир всеобщей продажности и лицемерия, но еще и взять на себя, конечно, нравственное обязательство перед Матильдой, которую он уже не любит. И вот он отталкивает от себя помощь Матильды - и на суде вместо покаянной речи произносит обвинительную речь в адрес современного общества. Так торжествует исконное нравственное начало, которое было изначально заложено в натуре Жюльена, и так в полную меру раскрывается и его нонконформизм.

Роман кончается физической смертью и духовным просветлением героя. Это гармоническое равновесие в финале, это одновременное признание горькой правды жизни и парения над нею придает трагическому роману Стендаля удивительно оптимистическое, мажорное звучание.

Источник: Карельский А.В. Метаморфозы Орфея. Вып. 1: Французская лит-ра 19 в. / М.: Российский гос. гуманит. ун-т, 1998