«Волшебная гора»: анализ романа Томаса Манна

«Волшебная гора» («Der Zauberberg») — роман Томаса Манна. Написан в 1924 г. Это произведение положило начало традиции «интеллектуального романа».

Действие произведения разворачивается непосредственно перед Первой мировой войной, завершаясь с ее началом. События происходят в высокогорном санатории для легочных больных, куда приезжает навестить своего неизлечимо больного кузена молодой человек из Гамбурга Ганс Касторп. На заключительных страницах книги Ганс, в санатории переживший своего рода инициацию, подразумевая и его страстную влюбленность в пациентку русского происхождения Клавдию Шоша, и непосредственное знакомство с доминирующими идейными веяниями времени, показан бегущим с винтовкой наперевес через изрытое снарядами поле. «Безобидный простак», «простодушное, но трудное дитя нашей жизни», он превращается в персонажа, чья судьба олицетворяет трагический путь европейского сознания, влекомого к катастрофе, которой уже невозможно избежать.

Аналогия с Тангейзером, проведшим семь лет в гроте Венеры, подсказана самим автором, широко использующим в романе мотивы магии и волшебства, которым придается и иносказательный смысл. За душу Касторпа ведут борьбу антагонистические силы, и «несложное по составу вещество», каким изначально является этот герой, на глазах читателя начинает меняться, так что само повествование все менее воспринимается как жизненно достоверное, — оно становится притчей, «давая возможность заглянуть... в сферу духовного, в сферу идей» (из авторского «Введения к «Волшебной горе»).

Вместе с тем, роман тщательно воссоздает обстановку лечебницы, пациенты которой в своем большинстве обречены на гибель. Мотив неотвратимо приближающейся смерти во многом определяет основную тональность повествования. Коллизии развертываются перед лицом вечности, и этим резко усилен их обобщающий, философский смысл. Но в то же время они показываются как трагические конфликты личного существования персонажей, тщетно старающихся отыскать смысл и оправдание своей жизни, которая стремительно движется к концу, или же пытающихся себя обмануть беспочвенными надеждами на отсрочку и на краю могилы лихорадочно предающихся радостям жизнелюбия.

Упорство в неприятии своего жестокого удела и непоколебимая верность идее жизни особенно наглядно проявлены в характере Клавдии, покорившей героя и своей независимостью от бюргерского ригористического морализма, и небоязнью самых рискованных поступков, если они вознаграждаются ощущением своей человеческой полноценности, пусть мимолетным. Другие персонажи лишь доверяют самообманам, говорящим об их беззащитности перед лицом неизбежного. Наблюдая эту безнадежную борьбу, Ганс приходит к выводу, что «человек — хозяин противоречий»: ему ведомы самые разные побуждения и душевные состояния. Четкость разграничений этичного и аморального, праведности и греховности, сам строй мышления, отличавший эпоху, более уверенную в перспективах, которые открыты перед человечеством, должен уступить место иному, более изощренному пониманию мотивов, стоящих за чувствами и поведением людей, тем более в экстремальной ситуации, создаваемой неотвязными напоминаниями об эфемерности земных упований и ощущением богооставленности, особенно обострившимся в изображаемые годы «канунов».

Героя, все более ясно распознающего в себе это умонастроение, которым была, на взгляд Т. Манна, отмечена целая эпоха европейской общественной и духовной истории, искушает соблазн «высей и далей», на поверку оказывающийся соблазном одиночества. Оно видится как зашита от непомерного напряжения, которое Касторп должен выносить просто как личность, принадлежащая своему неблагополучному времени. Подчеркнуто заурядный в первых главах романа, Ганс за время своего пребывания в «Бергхофе» преображается, становясь репрезентативной фигурой, в которой по-своему воплотился болезненный кризис культуры, составлявший, согласно Т. Манну, основное содержание описываемого периода резких исторических переломов. Комментируя роман в посвященной ему лекции, которая была прочитана американским студентам почти через двадцать лет после выхода «Волшебной горы», автор особо подчеркнул, что каждый из его персонажей «представляет собой нечто большее, нежели то, чем он кажется на первый взгляд: все они — гонцы и посланцы, представляющие духовные сферы, принципы и миры».

Помимо Касторпа, это высказывание прежде всего подразумевает двух непримиримых идейных противников, которые пытаются, каждый в согласии со своими убеждениями, «активизировать» сознание благовоспитанного юноши из буржуазной среды. Литератор Сеттембрини и латинист Нафта, оба давние и пожизненные пациенты «Бергхофа», в большей мере, чем все иные персонажи, подтверждают, что роман действительно был для Манна «попыткой пересмотреть всю совокупность проблем, волновавших Европу на заре нового века». Доминанты европейского самосознания той поры воплощены в них обоих, а полярность защищаемых ими идей подчеркивается тем, что постоянные споры и стычки, провоцируемые желанием взять верх в споре за Касторпа, увенчиваются сценой дуэли и самоубийства Нафты. Иезуит, родом из глухого местечка на Украине, безоговорочный приверженец тенденциозно им осмысленного Ницше и непримиримый враг либерального прекраснодушия, он несовместим с потомком карбонариев, пламенным гуманистом Сеттембрини, выражающим заветные верования поколения, еще не догадывавшегося о близких социальных потрясениях и катаклизмах.

Сеттембрини убежден, что в мире противоборствуют «сила и право, тирания и свобода, суеверие и знание, принцип косности и принцип кипучего движения вперед, прогресса», который неоценим и необратим. Он верит, что новое столетие увенчает окончательным триумфом «бунт против всего, что пачкает и унижает идею человека», навсегда высвободит достоинство из тенет суеверия и довершит вековечные устремления людского рода. Этот желанный миг Сеттембрини желал бы приблизить учреждением «Лиги содействия прогрессу» и подготовкой многотомной «Социологии страданий», где будут предложены методы полного искоренения всех бедствий.

Безошибочно улавливая наивность этих упований, Нафта говорит о том, что подобная патетика увенчивается лишь стремлением «к оскоплению и обескровливанию жизни». Позитивизм, покоривший его оппонента, оказался, на взгляд Нафты, жалким суррогатом действительно жизненосных идей, порождая «трусость и пошлую изнеженность». В итоге наступила полоса «радикального скепсиса... повального хаоса», время «гуманистической дряблости», которая должна уступить место «священному террору», пока что лишь в сфере мысли, но в дальнейшем, возможно, и за ее пределами, поскольку «тайну и потребность» современности составляет требование жесткой дисциплины, самоотречения, духовной собранности и готовности навсегда покончить с беспочвенными иллюзиями, предполагающими непререкаемость абстрактных моральных заповедей.

Оба эти героя-идеолога обрисованы как олицетворения позиций, оказавшихся в непримиримом противоречии друг с другом. Конфликт стоящих за ними мировоззренческих принципов составляет, по Т. Манну, истинную подоплеку тех катастрофических испытаний, которые стали уделом Европы в первые десятилетия XX века. Касторп, занимающий положение между двумя полемистами (хотя и склоняющийся скорее разделить пафос Сеттембрини) находится перед необходимостью трудного выбора, поскольку и ему, едва ли догадывающемуся о философских истоках доктрин, защищаемых в этих спорах каждой из сторон, ясна небеспочвенность аргументов, предъявленных как той, так и другой из них. Участь Кастропа, обыкновенного человека, втянутого в мировую бойню неслыханных масштабов, подтверждает, что за отвлеченными диспутами в «Бергхофе» стояла проблематика, обладающая непосредственной актуальностью для всего европейского общества и много раз возникавшая уже после того, как им был пройден тяжелый «перевал, разделяющий два столетия». Спор о реальности или эфемерности свободы, которым почти неизменно увенчивались столкновения протагонистов «Волшебной горы», оказался одной из «вечных» тем XX столетия, отозвавшейся и в последующем творчестве Т. Манна.

Источник: Энциклопедия литературных произведений / Под ред. С.В. Стахорского. - М.: ВАГРИУС, 1998