Сенанкур "Оберман": анализ романа и главного героя

Роман Этьена де Сенанкура "Оберман" был опубликован в 1804 г. Показательна судьба этого произведения: сначала он прошел совершенно незамеченным, и лишь в 1833 г., при втором издании, предпринятом Сент-Бевом, он стал вдруг на некоторое время как бы библией нового поколения романтиков. Сент-Бев назвал его "одной из самых правдивых книг века", и в этом же ключе о книге сочувственно отзывалась Жорж Санд.

В чем же причина его неуспеха при первом издании? Наверное, одна из них, чисто внешняя - сам жанр книги. Это собственно, никакой не роман, а серия писем главного героя, Обермана, исповедь в письмах, причем без какого бы то ни было сюжета - только одни размышления о жизни, о времени, о себе. Нет никакого организующего стержня - ни сюжетного, ни логического. Это - книга обо всем. Даже об одних и тех же вещах Оберман, в зависимости от настроения, может высказывать разные суждения. Читать книгу очень трудно - даже романтикам! Однако такая аморфность отчасти, видимо, была и сознательной целью автора. Во всяком случае, он демонстративно отказывается от всех традиционных сюжетных ходов, которые рассчитаны на читательский интерес. Здесь нет резких столкновений характеров (нет, например, представителей противоположной точки зрения, какая была у Констана - люди общества); здесь нет даже любовной истории! Есть какой-то намек, но сама неопределенность этой интриги без начала и без конца выдает принципиальную установку автора - это все для него несущественно. Он хочет раскрыть душу современника в предельно чистом виде: он удаляет его из общества, помещает как бы в социальный вакуум, оставляет его наедине с собой - и тут, без всяких примесей, анализирует состав меланхолической души. Герой, удалившись от людей, шлет во внешний мир лишь письма о себе, и, так как ответов адресата не приводится, впечатление изоляции весьма усугубляется.

Письма Обермана - будто безответные сигналы о крушении. Романтическое одиночество, доведенное до крайней степени, воплощено в самой форме романа. Но осмысляется это одиночество совсем иначе, чем осмыслялось оно Рене и его творцом. Внешне тут все похоже - и комплекс бессилия, и фантом замкнутости, и мысль об уходе из мира, и разочарование в обществе и в жизни, меланхолия, неудовлетворенность, скука. Об этом очень много говорится. Но отличительная черта сенанкуровского героя - предельная искренность, отсутствие какой бы то ни было позы. Сама бросающаяся в глаза противоречивость, непоследовательность многих его суждений - это отчасти и результат принципиального нежелания создавать какую бы то ни было систему взглядов, - ибо всякая система, по убеждению Обермана, неизбежно одностороння, схематична и потому неправдива. Ради этой системы приносятся в жертву слишком многие нюансы, частности, а их-то как раз он и склонен рассматривать как очень важные для личности.

И все-таки даже в этом море частностей (и, может быть, во многом благодаря этому) перед нами вырисовывается индивид принципиального иного типа, чем Рене. Развивая все примеры болезни века - этой самой меланхолии, - автор в то же время выводит их из иного источника, чем Шатобриан. Там, как я уже говорил, мировая скорбь оказывалась уделом избранной личности, которой мир не нравится лишь потому, что он не предоставлял ей, этой личности, подобающего места. Эта скорбь была эгоистична в своей основе, и ее эгоизм обнаруживался повсюду, где только личность соприкасалась с другими людьми.

У Сенанкура скорбь идет от общей неустроенности и трагичности человеческого бытия, жизни всех людей. Его Оберман не раз подчеркивает, что он лично ни на что не претендует, ничего о себе не воображает. Он, конечно, хотел бы, чтобы и ему лично жилось хорошо. Но он столь же постоянно обнаруживает, что личное счастье для него невозможно без счастья других людей. Чрезвычайно обостренным зрением он фиксирует вокруг себя человеческие страдания, бедность, нищету - он постоянно думает не только о тех, кому материальное положение позволяет метаться по свету, чтобы заглушить романтическую мировую скорбь экзотическими ощущениями, - но и о тех, кто просит милостыню на улицах города: "Мне не по сердцу страна, где бедняк вынужден просить подаяния. Что это за народ, для которого человек ничего не значит! ...(Когда такой нищий благодарит меня за милостыню - А. К.) Я невольно склоняю голову, я опускаю глаза, ибо необъятность и вместе с тем ограниченность человеческого духа печалит и унижает меня". Видите, это совсем уже иные звуки во французском романтизме. Это позиция, очень сходная с той, которая запечатлелась в одной из самых потрясающих фраз, произнесенных на самой заре классической русской литературы: "Я взглянул окрест меня - душа моя страданиями человечества уязвлена стала".

При этом сенанкуровский Оберман весьма четко отграничивает эту свою позицию от модного романтизма шатобриановского типа.

Голос Сенанкура вначале не был услышан. Тут выступил вроде бы свой брат-романтик - но и далеко не совсем свой! Здесь такой же усталый, несчастный, неприютный человек, как Рене, все-таки упорно продолжает мечтать о всеобщем благе и осуждает "пылкое и необузданное воображение".

Позиция Сенанкура обусловливает весьма резкие суждения о современных ему государственных и общественных законах, о религии (здесь - одно из самых резких расхождений его с романтиками, и это тоже - одна из причин его непопулярности). В ряде суждений Сенанкур предвосхищает идеи утопического социализма, и повсюду у него видно влияние просветительства и руссоизма. Он и здесь расходится с “ортодоксальными” романтиками типа Шатобриана - просветительская мечта об общественном благе, о достойных человека законах сквозит во всех рассуждениях Обермана. И потому-то он вдруг обрел такую популярность в начале 30-х годов, когда французские романтики нового поколения особенно остро стали воспринимать этическую проблематику романтизма (Мюссе) и, далее, обратились к социальной проблематике под сильным влиянием утопического социализма (Гюго).

Правда, в то же время Сенанкур остается во многом и сыном романтического века. Это выражается не только в том, что его герой, как я уже говорил, носит в себе черты романтического века, но и во взаимоотношениях его с просветителями. Я только что сказал, что влияние просветительских идей на него очень заметно. Но эти идеи у Сенанкура преломляются в совершенно ином эмоциональном ключе. Это не победное шествие идей разума, а скорбь по поводу крушения этих идей. Сенанкур хотел бы в них верить, но ему уже это трудно, он убежден в крушении этих идеалов. Вот Оберман в начале книги излагает свое жизненное кредо, явно сформированное на этих идеях (особенно руссоистской вере в естественного человека), он говорит: "Все мои желания добры и хороши именно потому, что я не лгу, остаюсь самим собой; когда человек следует велениям своего сердца (вот он, руссоистский естественный человек! - А. К.), он не может сделать и пожелать ничего плохого". Но Оберман уже излагает эти идеи на оборонительных рубежах, он их будто постоянно защищает от некоего невидимого врага, и уже это свидетельствует об ощущении их внутренней непрочности. Да и сам образ мышления Обермана характерен теперь и в этом отношении - здесь расплывается, разжижается, раздробляется в логических противоречиях мысль, привыкшая еще к логике рационализма, но уже не могущая ею пользоваться, если она хочет остаться искренней по отношению к самой себе. Так роман Сенанкура "Оберман" становится одним из самых искренних свидетельств подлинной нравственной трагедии романтического поколения.

Источник: Карельский А.В. Метаморфозы Орфея. Вып. 1: Французская лит-ра 19 в. / М.: Российский гос. гуманит. ун-т, 1998