Характеристика символизма в литературе, русские символисты

В конце 80-х годов XIX века в Европе начался кризис позитивизма. Если позитивисты вслед за Огюстом Контом верили в торжество научной мысли, фактов и логики, то их оппоненты призывали вернуться к романтическим ценностям, защищали свободу творческой мысли, воспевали фантазию и воображение.

Новое течение в искусстве нужно было правильно назвать, чтобы выразить в названии самую его суть. В 1886 году в крупнейшей парижской газете «Le Figaro» французский поэт Жан Мореас опубликовал манифест «Le Symbolisme».

Символизм зарождался как новая форма романтизма. Конечно, символизм — это не только литературные произведения, но и эстетические и философские трактаты. Важнейшая работа в европейском символизме — философско-поэтическое произведение Мориса Метерлинка «Сокровище смиренных» (1896).

Символизм стремится проникнуть в тайну вечной жизни, найти истоки вечной мудрости, познать невидимую «абсолютную» жизнь, которая протекает параллельно нашей видимой, «поверхностной» жизни. Наука была для писателей-символистов слишком материалистичной, приземлённой, не признавала ничего, кроме фактов, которые можно наблюдать. Метерлинк утверждал, что рядом есть «другая жизнь, где всё становится значительным, всё беззащитно, ничто не дерзает смеяться, царит самовластие, где ничто больше не забывается». Этот бесконечный абсолютный мир, в котором царят существа, которые по своим качествам несравнимо выше людей, существует одновременно с нашим миром и всякий миг обнаруживается в мире явлений. Даже самое простое событие, происходящее в этом мире, соотносится с миром абсолютным и находит себе в том мире объяснение и высшую оценку. Это в научном объяснении всё понятно и просто, считал Метерлинк, а вот в окружающей его жизни он видел обострённую потребность в чувствах, сталкивался с разного рода духовными явлениями, чувствовал проявления таинственного и неведомого, такого сближения человеческих душ, о каком раньше никогда не слышал. Его заинтересовало то, что люди рациональные попросту игнорировали: вопросы «о предчувствии, о странном впечатлении от встречи или взгляда, о решении, принятом в области, недоступной для человеческого разума, о вмешательстве необъяснимой, но постижимой силы, о тайных законах антипатии и симпатии, о сознательных и инстинктивных влечениях, о преобладающем влиянии невысказанного».

Конечно, Метерлинк был человеком увлекающимся, как всякий художник. Например, он утверждал, что так как смысл не в обычных ясных словах, которые мы произносим в реальной жизни, а в тайной мудрости высшего мира, то и говорить нет особой надобности. Да и зачем говорить, раз смысл — не в словах и вообще не в этом мире? Ведь это вовсе не слова участвуют в диалогах людей, а их души.

Но что же тогда является подлинным земным языком? Мы-то живём на земле, а не в высшем мире, и как же душе понять земную истину и другую душу. Отношения между душами — это и есть красота. «Красота — это единственный язык наших душ. Другого они не понимают. У них нет другой жизни, они не могут создать ничего другого, они не могут интересоваться ничем другим». Конечно, такой культ красоты ставит поэзию куда выше жизни, ведь только поэты внимательны к «бесконечной тени». Главное же в поэтическом произведении — это «идея, охватывающая всё произведение и создающая ему одному присущее настроение, т. е. собственное представление поэта о неизвестном, где витают существа и предметы, вызванные им из таинственного мира, который господствует над ними, судит и управляет их судьбой». Однако писатели не всегда понимают это неизвестное. В этом причина упадка литературы, против которого выступает Метерлинк: «Наши сочинители трагедии и посредственные художники полагают интерес своих произведений в силе воспроизводимого сюжета и желают развлекать нас тем же самым, что доставляло удовольствие варварам, для которых злодеяния, убийства и измены были обычным явлением. А между тем большинство наших жизней проходит далеко от крови, криков и шпаг, а слёзы людей стали молчаливыми, невидимыми, почти духовными». Что же нужно вместо этого? Нужно лишь показать, «что есть удивительного в простом факте жизни».

Итак, мы видим, что символизм исходит из существования второго, высшего мира. Красота — единственно возможный язык, с помощью которого можно этот высший мир постичь. Даже из простых жизненных фактов следует извлекать «удивительное», иначе нет смысла в искусстве.

В культурной жизни России важным событием стала защита Владимиром Сергеевичем Соловьёвым магистерской диссертации. Молодому учёному тогда шёл двадцать второй год. Диссертация называлась «Кризис западной философии. Против позитивистов». Отрицая материализм Фейербаха и Конта, популярный в русской философии и эстетике (особенно после диссертации Н.Г. Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности»), Соловьёв доказывал, что окружающий мир, «мир вещей», является лишь несовершенным и некрасивым отражением потустороннего мира абсолютной гармонии и красоты, мира прекрасных вечных идей.

В этом мире царит Вечная Женственность — София, Жена. Конечно, это лишь совпадение с наименованием женщины-супруги: речь шла о библейском образе из Апокалипсиса. В поэме «Три свидания» В.С. Соловьёв описывал три мистические встречи, которые произошли у него с Женой, «облечённой в солнце».

В конце XIX века о себе заявил поэт, который помог русскому символизму организационно сформироваться. Это был молодой и очень честолюбивый литератор Валерий Яковлевич Брюсов. Цель жизни была ясна ему с детства — слава. Осознание себя великим человеком пришло к нему очень рано. Ему нравились русские поэты К.М. Фофанов и Д.С. Мережковский, чуть позже он узнал о французских символистах. Он называл подлинным открытием знакомство с творчеством П. Верлена, С. Малларме, А. Рембо, М. Метерлинка. В их творчестве Брюсову помогли разобраться статьи М. Нордау и З. Венгеровой. Брюсов отверг свои прежние представления о литературе и страстно, яростно начал работу над созданием русского символизма, представителей которого поначалу называли декадентами. В 1894 году вышла скромная книжка «Русские символисты. Выпуск I. Валерий Брюсов и А.Л. Миропольский. Москва, 1894». Под псевдонимом А.Л. Миропольский печатался гимназический товарищ Брюсова А.А. Ланг — первый и до поры единственный, кого Брюсову удалось уговорить «стать символистом». Как обычно бывает, теория Брюсова не всегда отражалась в поэтической практике, однако главное было достигнуто: о русских символистах заговорили во многих печатных изданиях.

Разве можно было пропустить, например, такое стихотворение Брюсова (из третьего сборника), состоявшее из одной строчки:

О, закрой свои бледные ноги.

Хотя некоторые стихи В. Брюсова критиковал Вл. Соловьёв, остроумно их пародировавший, Брюсов достойно отвечал, указав, что он, Соловьёв, сам и является предтечей нового литературного направления. В своём дневнике Брюсов пишет: «Я — связь. Я ещё живу идеями XIX века, но я уже первый подал руку юношам ХХ… О, вы, нынешние друзья мои, смотря на детей, думайте одно: постараемся не отстать от них!»

В книге 1896–1897 годов «Me eum esse» Брюсов утверждает величие поэта, его артистической воли.

Брюсов работает с потрясающей энергией. В 1898 году выходит его книжка «Об искусстве», в которой он утверждает, что искусство — это раскрытие души художника.

Валерий Брюсов, Дмитрий Мережковский, Зинаида Гиппиус стояли у истоков важного для русской культуры направления — символизма. Мережковский с Гиппиус создали ведущий журнал символистов «Новый путь» (1902–1904), который стал важным дополнением к организованному ими в 1901 году обществу «Религиозно-философские собрания в Санкт-Петербурге». Общество было закрыто после 22-го собрания в 1903 году специальным указом обер-прокурора Святейшего Синода К. Победоносцева. Однако уже никому не приходило в голову высмеивать символистов, среди которых были Андрей Белый, Александр Блок, Юргис Балтрушайтис, Вячеслав Иванов.

Источник (в сокращении): Русский язык и литература. Литература : 11 класс / Б.А. Ланин, Л.Ю. Устинова, В.М. Шамчикова ; под ред. Б.А. Ланина. — М. : Вентана-Граф, 2015