Анализ произведения "Бедная Лиза" Карамзина

Кратко:

Именно о любви, и о любви печальной, рассказывается, по­жалуй, в наиболее известной повести Карамзина «Бедная Лиза» (1792), которая вызвала огромный интерес у современников. Ее популярность стала причиной появления немалого числа подра­жательных произведений. Повышенное внимание к повести объяснялось своеобразной «приближенностью» происходящего в ней к читателю. Писатель изобразил реальные места: окрест­ности московского Симонова монастыря, берег реки Москвы. Карамзин угадал интерес читателя к чувствам простого чело­века, с психологической достоверностью передал переживания влюбленных, показал судьбу простой крестьянки, полюбившей аристократа. Успех повести проявился, в частности, в том, что пруд у стен Симонова монастыря, где нашла свой конец об­манутая героиня, стал местом паломничества читателей.

Европейские просветители выдвинули важные положения о «естественном человеке», отстаивали внесословную ценность личности. Именно с этих позиций изобразил свою Лизу Карам­зин. «Прекрасная телом и душою», сохранившая естествен­ность чувств крестьянка живет в гармонии с природой, обла­дает тонкой душой и отзывчивым сердцем. Ее чувства беско­рыстны, Лиза не питает иллюзий по поводу возможного брака с барином. Очень важно в этой связи новаторское для конца XVIII в. утверждение автора о том, что «и крестьянки любить умеют».

Барин Эраст не выдерживает проверку чувством. О нем Ка­рамзин пишет: «Он вел рассеянную жизнь, думал только о своем удовольствии, искал его в светских забавах, но часто не находил: скучал и жаловался на судьбу свою». Эта краткая ав­торская характеристика молодого дворянина как будто предвос­хищает художественные наблюдения писателей первой полови­ны XIX в., когда перед читателем предстанет целая плеяда ра­зочарованных в жизни молодых дворян. Эрасту кажется, что он «нашел в Лизе то, что сердце его давно искало». Слабый и ветреный герой восхищается «своей пастушкой». Увы, испорченный обществом, Эраст предпочитает обман и «женится на пожилой богатой вдове». Карамзин на­рисовал образ, полный противоречий. Эраста никак не назо­вешь злодеем, но своими поступками он обрекает верную воз­любленную и ее мать на гибель, а себя — на муки раскаяния. 

Писатель не ставит перед собой задачу разобла­чения коварного дворянина. Для него гораздо важнее создать определенное настроение, вызвать читателя на сопереживание. Этой цели служат своеобразное авторское присутствие в по­вествовании (например: «Ах! Я люблю те предметы, которые трогают мое сердце и заставляют меня проливать слезы неж­ной скорби!»), тонкие пейзажные зарисовки, лирические инто­нации. 

Источник: История русской литературы XIX века / Под ред. А.И. Журавлевой. - М.: Изд-во Моск. ун-та; "ЧеРо", 2006

Подробнее:

Повесть «Бедная Лиза» Карамзина ознаменовала собой новый этап в русской словесности. В знаменитом произведении Карамзина, посвященном не внешним событиям, а «чувствительной душе», — новое художественное видение, в котором мерой всех вещей становится человек. Ценность героя определяется не сословной принадлежностью, не чиновным величием, а исключительно душевными достоинствами.

Повесть имела большой успех у читателей. Поскольку автор точно назвал место действия, то окрестности Симонова монастыря сделались в Москве местом, модным для прогулок, а пруд, в котором — по преданию — утопилась несчастная героиня, начал зваться Лизиным прудом.

Одна из причин широкой популярности карамзинской повести — «новый слог» произведения. Современники восторгались легким языком повести, им нравилась задушевность повествования.

Однако нельзя не заметить присутствующую в речи персонажей некую искусственность, манерность: герои произносят лишенные естественности слова, употребляют изысканные обороты речи, даже думают галантно. Но дело, конечно же, не в том, что писатель умышленно идеализирует явления действительности. «Галантный» язык повести раскрывает чувства героев Карамзина, его персонажи говорят стилем чувствительного сердца.

Герои повести, как и живые люди, заключают в себе и хорошие, и плохие качества. Во многом и развернутая в повести трагедия определяется сложной, противоречивой душевной организацией героев. Вот почему повествователь не резонерствует по законам разума, как фонвизинский Стародум, а сопереживает.

Повествователь, как демиург во вселенной, царит в повести. Он постоянно откликается на происходящие события, всегда рядом с героями, знает всю правду, рисуемую для читателя.

Экспозиция, представляя развернутый монолог повествователя, задает определенный ракурс для читательского восприятия произведения. В начале повести четко зафиксировано место в пространстве («Но всего приятнее для меня то место, на котором возвышается мрачные, готические башни Симонова монастыря. Стоя на сей горе, видишь...»), с которого рассказчик обозревает окрестности Москвы. Обозначенная точка зрения рассказчика является своего рода точкой отсчета для художественной шкалы ценностей.

Обозреваемая с горы Москва, «сия ужасная громада домов и церквей», представляется рассказчику в «образе величественного амфитеатра». Следующий за этим сравнением пассаж завершается описанием «грузовых стругов, которые плывут от плодоноснейших стран Российской империи и наделяют алчную Москву хлебом».

Выделенные слова недвусмысленно ассоциируются с языческим мироощущением. Амфитеатр в Древнем Риме — сооружение для публичных зрелищ; мотив насыщения алчной Москвы хлебом вызывает в сознании читателя известные слова Ювенала, которые обозначали жадные требования языческой толпы, желающей получить наслаждения: «Хлеба и зрелищ!».

Вид опустошенного полуразрушенного монастыря вызывает у повествователя безотчетный страх и трепет.

Однако и жизнь монастыря, представленная воображением повествователя, лишена благодати, христианской духовности как таковой. Старец молит о скорой смерти, ибо жизнь ему уже не приносит удовольствия, юный монах «с томным взором», смотрящий в поле сквозь решетку, проливает «горькие слезы из глаз своих». Монастырь как средоточие христианской жизни представлен на удивление бездуховным.

Как видим, ракурс, заданный повествователем в экспозиции, демонстрирует не только окрестности Москвы, но и ценностные доминанты, определяющие человеческие отношения, которые развернутся в дальнейшем повествовании.

С описанием Москвы, представленным в экспозиции, связан образ Эраста, ее жителя.

Эраст, молодой человек «с изрядным умом и добрым сердцем», представлен в повести далеко неоднозначно. «Он вел рассеянную жизнь, думал только о своем удовольствии, искал его в светских забавах», однако рамки светской жизни для него были тесными, он «скучал и жаловался на судьбу свою». Духовная неустроенность Эраста, душевное скитальчество роднит его (хотя и отдаленно) с лучшими героями русской литературы: Онегиным и Печориным, Рудиным и Чацким.

Воображению Эраста, увлекавшегося чтением романов и идиллий, рисовалась новая, не похожая на светскую жизнь, которая была «сконструирована» по образу, взятому им из буколической поэзии. В сочиненном им образе счастливой жизни присутствует душевная чистота и невинность, которые, однако, соседствуют с праздностью и поиском новых удовольствий: «Все блестящие забавы большого света представлялись ему ничтожными в сравнении с теми удовольствиями, которые страстная дружба невинной души питала сердце его». Ложь и искусственность «сконструированного» счастья (сколько героев русской литературы, впрочем и русской истории, будут пытаться на свой лад, по готовому рецепту, создавать счастье, только уже не личное, а всего человечества!) также изобличает странное сочетание несоединимых друг с другом слов — «страстная дружба».

Лиза, так же как и Эраст, наделена богатым воображением, мечтает и создает свой «вариант счастья». Карамзин подробно описывает сцену, когда в сознании Лизы происходит соединение придуманного, идеального образа любовника и реального героя: «Эраст выскочил на берег, подошел к Лизе и — мечта ее отчасти исполнилась, ибо он взглянул на нее с видом ласковым, взял ее за руку...»

После того как мечта отчасти воплотилась, чувства героини будут разворачиваться словно по чужому сценарию. В конечном счете, она сама их испугается: «Лиза не понимала чувств своих, удивлялась и спрашивала».

Интерес представляет сцена разговора между Лизой и ее матерью. Образ матери в повести наделен важной художественной функцией: через сопоставления с христианскими ценностями, носительницей которых является мать героини, сильнее оттеняются чувства Лизы, проясняется их нравственная сторона. Мать героини восхищается Божьим миром («Ах, Лиза! как все хорошо у Господа Бога!»). Лиза же ради Эраста готова отказаться от Бога, что и приведет к дальнейшей трагедии.

В сцене падения автор передает внутреннее состояние Лизы при помощи повтора слов: «...она ничего не знала, ничего не подозревала, ничего не боялась — мрак вечера питал желания...» Героиня перешагивает через нравственные заповеди («ничего не боялась»). Отказавшись от Бога, она переступает и его законы, не случайно героиня воспринимает себя преступницей: «Лиза вся дрожала. — Эраст, Эраст! — сказала она, — мне страшно! Я боюсь, чтобы гром не убил меня, как преступницу!»

Самоубийство Лизы, которым завершается последующая цепь событий, — трагическое следствие не столько предательства Эраста, сколько ее внутреннего отчуждения от нравственного закона, которым «скрепляется» жизнь людей: «Мне нельзя жить, нельзя!.. О, если бы упало на меня небо! Если бы земля поглотила бедную!.. Нет! Небо не падает; земля не колеблется! Горе мне!»

Убив себя, Лиза оказалась виноватой и в смерти своей матери. Неужели она действительно думала, что десять империалов смогут утешить больного, старого человека?

Похоронили Лизу «близ пруда, под мрачным дубом» (церковь запрещала хоронить самоубийц на кладбище, на их могилах даже крест не ставили). На Лизиной могиле, однако, поставили деревянный крест... Значит, есть надежда, что ее душа получит прощение.

В судьбе Эраста тоже все переменится: чувства вины и раскаяния лягут печатью на всю его дальнейшую, как отметит автор, «несчастную» жизнь.

Источник (в сокращении): Сергушева С.В. Русская литература XVIII века. - СПб.: "Литера", 2006