Анализ оды "Бог" Державина Г.Р.

Оду «Бог» Державин писал с 1780 по 1784 год. Прожитая жизнь и многолетний опыт творчества послужили ему достаточной опорой для создания своей лучшей религиозной и философской оды, которая стала и его поэтическим манифестом.

Удивляет «филигранная выделка» поэтических формул, касающихся вероучительных догматов христианской церкви. «Отчеканенные» поэтом богословские истины, известные еще в трудах Святых Отцов церкви, неоспоримы христианскими богословами и поныне. Ода о божестве начинается с открытия человеческим сознанием Божественной беспредельности, неопределяемой никакой мерой человеческого бытия. Никакие слова, никакие качества и свойства человеческого мира не пригодны для определения Того, «Кого мы называем: "Бог!"».

И то, что кажется разуму противоречием, на самом деле является попыткой, хотя и далеко несовершенной, постижения человеком природы, сущности Бога. Вот почему первые державинские строки оборачиваются оксюмороном. Только через конфликтное сочетание свойств и качеств человеческого мира можно «уловить» Божественную беспредельность, слегка «коснуться» ее дерзновенной мыслью:

...Не могут духи просвещенны,

От света Твоего рожденны,

Исследовать судеб Твоих;

Лишь мысль к Тебе взнестись дерзает, —

В Твоем величьи исчезает,

Как в вечности прошедший миг.

«Духи просвещенны» — это ангелы, которые, как учили Святые Отцы церкви, «не далеко отстоят от нашей малости» (Григорий Нисский) и так же, как и люди, не могут постигнуть всей сущности Божией.

В «Законе Божьем» читаем: «Бог вседовольный: Только один Бог все имеет и Сам для себя ни в чем не нуждается, а, наоборот, Сам дает всем и все». Мысль о самодостаточности Божией, о Его самодовлеющем бытии в державинской строфе, благодаря звуковым повторам, имеет особое значение:

...Себя собою составляя,

Собою из себя сияя,

Ты свет, откуда свет истек.

Повторение свистящего согласного, парная рифма на удвоенный гласный звук [айа-йайа], совсем необязательная омонимия в третьей строке (не было необходимости мир называть светом, раз уж светом назван Бог) — все создает ощущение кружения, сосредоточенности на круге. И это не случайно, ведь говорится в строфе о вечности как важном свойстве Божественного бытия. Человеческое время линейно, настоящее переходит в прошлое, будущее — в настоящее, все начинается и завершается, рождается и умирает... Бог же беспределен прежде всего потому, что нет начала его бытию и никогда не будет конца. Так, чтобы приблизить к человеческому сознанию это свойство Божественного бытия, св. Григорий Нисский обращается к примеру круга, у которого нет начала и конца. Возможно, Державин, представляя Божественную вечность, также пришел к идее круга. Однако, если св. Григорий обратился к примеру геометрической фигуры круга, то в державинских строках при помощи поэтических средств создается ощущение кружения.

В этой же, третьей строфе, Бог представлен как Творец, Создатель:

...Создавый все единым словом,

В твореньи простираясь новом,

Ты был, Ты есь, Ты будешь ввек!

И вновь парадокс, и вновь необъяснимая тайна: Бог, бытие которого самодостаточно и самобытно, «в твореньи простираясь новом», не покинул свое создание. Отблеском Божественной вечности сияет и время человеческое, разрушительное, тленное. Время как категория человеческого бытия, бытия конечного и смертного, оказывается причастным к вечности, бессмертному бытию Бога. «Ты был, ты есь, ты будешь ввек», т. е. в веке, во времени. Ключ к разгадке этой тайны в следующей строфе:

Ты цепь существ в себе вмещаешь,

Ее содержишь и живишь,

Конец с началом сопрягаешь

И смертию живот даришь.

Чтобы понять эти строки, необходимо прочитать оду до конца.

Согласно учению Святых Отцов церкви, Бог создал два мира: мир бесплотных духов («Где начал Ты духов небесных») и мир чувственных тел («Где кончил тварей Ты телесных»). Оба эти мира по своей природе противоположны друг другу, более того, совершенная противоположность делала существование чувственного мира бесцельным, неразумным. Чтобы примирить духовное и чувственное, восстановив тем самым стройное единство всего творения, Бог создал человека {«И цепь существ связал всех мной»).

Вновь и вновь возвращаясь к четвертой строфе, понимаешь, что «цепь существ» — это творение Бога. Более того, мир, созданный Богом, причастен к божественной жизни («Ты цепь существ в себе вмещаешь, // Ее содержишь и живишь»). В этом смысле человек как создание Бога действительно является частью вселенной («Частица целой я вселенной»). С одной стороны, человек принадлежит миру чувственному, конечному, смертному, с другой стороны, он находит в себе сознание своей вечности, божественности:

Я царь — я раб, я червь — я Бог!

Объяснение строкам четвертой строфы («Конец с началом сопрягаешь // И смертию живот даришь») дано в десятой строфе. «Правда» Бога, согласно учению Святых Отцов, в том, что через человека земное бытие должно «обожиться», вступить в связь с Божественным, нетленным и вечным. Смерть является необходимым моментом в жизни человека, поскольку без нее невозможно было бы осуществить цель бытия — уподобление божеству. В десятой строфе поэтическое Я представляет не только Я конкретного человека, но и родовое единое Я человека вообще, человека как творения Бога. «Чтоб смертну бездну преходило // Мое бессмертно бытие» — здесь описан не только единичный факт смерти конкретного человека, но и земное существование, рассматриваемое в космическом масштабе. «И чтоб чрез смерть я возвратился, // Отец! в бессмертие твое» — здесь опять-таки начертана и судьба определенного человека, и история всего человечества. В итоге, возвращаясь к строкам четвертой строфы («И смертию живот даришь»), читатель понимает, что в оде Державина «Бог» говорится о вечной жизни, об исполнении высшей, заданной Богом цели, предначертанной конкретному человеку и человечеству в целом.

Пятая и седьмая строфы существуют параллельно друг другу. Небесная твердь, описанная в пятой строфе, и душа человека, буквально «высвеченная» в седьмой, соотносимы, поскольку в одинаковой степени являются творением Бога, а значит, причастны Божественному свету («Собою из себя сияя, // Ты свет, откуда свет истек»).

Действительно, обе строфы пронизаны световым потоком. Свет небесной тверди — безжизненный, «астрономический» — поэтому он сравнивается с божественным светом, «как нощь пред днем». Человеческая душа сияет добром, излучает любовь, потому Бог в ней отображается, «как солнце в малой капле вод». Интересно, что обращение к теме солнечного круга, также можно встретить в трудах Святых Отцов. Так, св. Григорий Нисский, рассуждая об образе Божьем в человеке, приводит пример отражения солнца в куске стекла. Когда солнечный луч падает на маленький осколок стекла, то в этом осколке отображается весь солнечный круг, однако это не действительный круг солнца, а только малое подобие его. Точно так же — и в человеческой природе, считает св. Григорий, отображаются свойства божества, но лишь настолько, насколько способна вместить их ограниченность человеческой природы.

Человек потому и способен духовно возноситься «несытым некаким», что он, пусть и в малой мере, несет в себе отсвет Божьего всесовершенства. Державинский посыл («Тебя душа моя быть чает, // Вникает, мыслит, рассуждает») является своего рода психологическим доказательством бытия Божия. Вот почему так неоспоримо звучит завершающая строфу строка: «Я есмь — конечно есь и Ты!»

Державин сопрягает две познавательные возможности человека. Рядом с разумом стоит чистое сердце — только такое познание Бога будет целостным, а значит, совершенным. Только трепетному сердцу дано живое ощущение близости Бога, живое ощущение того, что Бог слышит, любит, заботится — поэтому и срывается с губ такое нежное и теплое слово: «Отец!»

Ода «Бог», без сомнения, стала одним из высших проявлений таланта Державина. Лучшим доказательством этого являются многочисленные прижизненные переводы оды на французский (15 переводов), немецкий (свыше 10 переводов), английский, итальянский, испанский, польский, чешский, китайский и другие языки.

Источник (в сокращении): Сергушева С.В. Русская литература XVIII века. - СПб.: "Литера", 2006