"Поток сознания" в литературе: примеры и особенности

Кратко:

«Поток сознания» - особая форма повествования в изображении духовной жизни человека. Она заключается в воспроизведении работы мысли, рождении и переживании субъективных впечатлений, ощущений, ассоциаций и проч.

«Поток сознания» напоминает внутренний монолог, имитирующий устную речь персонажа или повествователя, включающий в себя тему, развиваемую сознанием, отклик на те или иные явления окружающего мира, воспоминания, навязчивые идеи, комплексы и т.п.

Происхождение этого стилистического явления в русской литературе связано с творчеством Ф. Достоевского, Л. Толстого, И. Бунина. В их произведениях фрагментарно встречается «поток сознания» (например, рассуждения Раскольникова по дороге к процентщице, предсмертный монолог Анны Карениной, воспоминания повествователя в «Антоновских яблоках»). В европейском модернизме крупнейшими представителями литературы «потока сознания» были Д. Джойс, М. Пруст, Т. Манн и др. Последние образцы этого стиля можно найти в прозе Саши Соколова («Школа для дураков», «Палисандрия»).

Источник: Справочник школьника: 5—11 классы. — М.: АСТ-ПРЕСС, 2000

Подробнее:

«Поток сознания» считается одним из самых современных повествовательных приемов. Действительно, этот термин и понятие "современный" (modern) в особом смысле - ровесники, появились они почти одновременно в 80-х г. XIX в. Но, во-первых, и сама «современность», как видите, имеет уже чуть ли не столетний возраст, и, во-вторых, найти примеры "потока сознания" в литературе можно еще раньше.

Прежде всего, "поток сознания" - это одна из форм так называемого «внутреннего монолога», приема очень давнего, драматического. «Внутренний монолог» есть и в античной и тем более шекспировской драме - в сценах, когда герой, оставшись совсем один или обращаясь в сторону, рассуждает сам с собой. Но у того же Шекспира, помимо прославленных «внутренних монологов» - признаний Гамлета или Ричарда III, - встречаются драматические моменты, напоминающие "поток сознания".

Крайняя неупорядоченность "внутренней" речи - первый признак «потока». Однако главное не в этом. Тут состояние особое, полу-или вовсе бессознательное: сон, бред, умирание... В таком состоянии персонаж совсем не обязательно должен оказаться один или обратиться в сторону. Такого монолога персонаж, собственно, и не произносит - слова выговариваются сами: состояние пассивности или даже «отсутствия» по отношению к самому себе. Присутствие других людей туг ничего и не значит, коль скоро человек отрешен от самого себя.

«Идеи у людей в голове просто ходят, как люди по Невскому проспекту: Тальони, а потом Булгарин, а потом портной Оливье», - это в одном из писем 1840-х гг. отметил Герцен. Кажется, Толстой прямо иллюстрирует это герценовское наблюдение в «Анне Карениной», когда Анна, крайне расстроенная, едет по Тверской. Примерно в ту же эпоху, когда Толстой вводит в свой роман эпизоды в форме "потока", сходная идея складывается у американского философа и психолога Вильяма Джеймса, старшего брата писателя Генри Джеймса. Ученый рассуждал следующим образом: «Выражения вроде "цепи" или ''ряда" не рисуют сознания так, как оно представляется самому себе. В нем нет ничего такого, что могло бы связываться, - оно течет. Поэтому "река" либо “поток” естественнее всего рисуют сознание». Это из книги «Научные основы психологии», вышедшей в 1890 г. и основанной на лекциях и статьях, которые В. Джеймс читал и печатал в 1874-1879 гг.

Итак, «внутренний монолог» - это беседа, разговор, пусть только с самим собой, но все-таки с кем-то... «Поток сознания» предполагает другую искренность, если можно назвать это искренностью. Как следующая ступень проникновения в глубины психики. «Поток сознания» - уже такая искренность, за которой уследить человек не может.

Конечно, очень заманчиво, пользуясь этим приемом как повествовательным способом, дать самую непосредственную картину «души», но где поместить наблюдателя-рассказчика? Сам персонаж рассказать ничего не может. Присутствие посторонних при душевной работе возможно, однако оно нарушает непосредственность и, стало быть, достоверность. Таков повествовательный парадокс: открывается душа до предела, а заглянуть в «бездну» некому!

Нам скажут: но вот же Толстой вводит «поток», исподволь управляя им. О том, насколько Толстой отдавал себе отчет в принципиальных трудностях, связанных с «потоком», говорит тот факт, что использовал Толстой этот вполне уяснившийся ему прием очень ограниченно, в пределах эпизода, отдельных психологических зарисовок. Опыт писателей, пытавшихся развернуть «поток» в целое повествование, подтвердил наличие этих трудностей.

На рубеже XIX-XX вв. и особенно в начале нашего века целый ряд писателей, подобно тому как бывает это в науке, одновременно и независимо друг от друга пытались указанные трудности преодолеть. Получалось, или лучше сказать не получалось, у них в принципе одно и то же: минутные вспышки поразительной психологической проникновенности, освещающей самые затаенные уголки сознания, а между ними поистине поток, серый и скучный, лишенный объема, динамики, интереса. Наиболее одаренным и значительным среди этих экспериментаторов был англо-ирландский писатель Дж. Джойс(1882-1941),с именем которого обычно и связывают в литературе «поток сознания». Поскольку Джойс решил исчерпать "поток" поистине до дна, до самых сокровенных глубин, он представил в романе "Улисс" (1921) такую картину сознания своих персонажей, что напугал "цензуру нравов". Однако судья, которому этот роман поступил на рассмотрение, оказался человеком неглупым, он разобрался в замысле Джойса, увидев в его книге "попытку показать, как на всем пространстве сознания с его вечно передвигающимся фокусом отмечается, словно на грифельной доске, не только то, что составляет центр в наблюдениях человека за явлениями, его окружающими, но также и находящаяся в тени сфера прошлых впечатлений, вовсе недавних, только что полученных или извлеченных по ассоциации из-под сознания". Решив судьбу романа в пределах ему подсудных - с точки зрения закона и порядка, судья естественно оставил открытым вопрос критический: насколько "полная картина сознания" в самом деле удалась Джойсу?

Так, например, в романе есть замечательный эпизод из второй главы: в школе после уроков учитель объясняет неуспевающему ученику задачу: «- Поняли теперь? Сможете вторую сделать сами? – Да, сэр». И пока ученик списывает примеры, учитель, совсем еще молодой, думает про себя: «Такой же был и я, те же опушенные плечи, та же угловатость…" и т.д. В романе - разные персонажи, разные сознания, соответственно разные «потоки». Например, прохожий: он опасается встречи со знакомым и в то же время смотрит по сторонам: «Красивое здание. По проекту сэра Томаса Дина. Не идет за мной? Может быть, не видел…»

Сознания разные, разная по направлению и характеру работа сознания или, точнее, подсознания, но для автора трудность одна - вот так, на выбор, цитатами, отдельными строчками или эпизодами, получается живо и выразительно, а в масштабах целого повествования читатель, погруженный в «поток», утомляется, теряет ориентиры и вместе с этим самое главное - интерес к происходящему. Поэтому даже те, для кого Джойс - бесспорная классика, признают: сделать «поток сознания» универсальным эпическим методом ему не удалось.

С 1920-х гг., еще с тех пор, как в ленинградском альманахе «Новинки Запада» в 1925 г. были впервые опубликованы в переводе отрывки из «Улисса», у нас началась дискуссия вокруг Джойса и возможностей "потока сознания". Но именно потому, что судили чаше всего только по отрывкам, не все спорящие хорошо представляли себе, что значит переход от эпизода к целому роману, от приема к повествовательному методу в стиле «потока сознания». На это настойчиво указывал в своих статьях начала 30-х гг. разносторонне осведомленный в зарубежной литературе критик Д. Святополк-Мирский. Ему, читавшему Джойса, был ясен основной парадокс: динамика, достигаемая с помощью "потока" в пределах эпизода, совершенно теряется на протяжении романа - «Улисс» неподвижен.

За полемикой внимательно следил Горький. Он, в частности, с карандашом в руках читал статью Д. Святополка-Мирского о Джойсе, опубликованную в альманахе «Год шестнадцатый» (1933). Он сам в это время работал над "Жизнью Клима Самгина", и его глубоко интересовали как проблема кризиса либерально-интеллигентского сознания, так и средства ее художественного отображения. Нашел свое место в горьковской эпопее и "поток сознания". Прежде всего для характеристики Самгина и "самгинщины".

Конечно, "поток сознания" в литературе - это не обязательно кризис и распад. Ассоциативным путем работает всякое сознание, в том числе если движется оно к просветлению и цельности. Все зависит от общих целей и задач, которые руководят писателем.

Наши современные прозаики прибегают к "потоку сознания" в самых различных ситуациях, но это именно как один из приемов, одно из средств, а не повествовательный метод в целом. Эпизоды в стиле "потока сознания" есть в "Круге" Анара и в "Старике" Ю. Трифонова. А вот "поток сознания" одного из персонажей романа «Жажда» Миколаса Слуцкиса. Персонаж этот характеризуется как «неопомнившийся человек», точнее, сам он себя так определяет и стремится "опомниться": «Нет, не буду плясать под их дудку... Нечего гонять меня как собаку! Дождусь Мигле. Здесь. Если все они против меня. Мигле будет за. Она умная. Видит их насквозь. Гордая... Чуть тронул не ту струну... Наверняка торчит где-нибудь в кафе; клубы дыма, пятая чашка кофе, кто-нибудь из ее размалеванных старых подружек... Буду ждать".

"Поток сознания" вошел в литературу подобно тому, как в свое время вошли и стали вполне традиционными другие повествовательные способы – "приключения", «письма» и тот же «внутренний монолог». «Поток сознания» в литературе давно уже не новшество, но это не означает, будто возможности его исчерпаны. Как старый верный способ «приключений» оживает всякий раз, когда похождения персонажей увлекательны, так и этот прием способен служить писателю и быть интересным для читателей, если несет в себе серьезный смысл.

Источник: Литературный словарь. - М.: "ЛУч", 2007