Проповеди и "слова" Серапиона Владимирского

В эпоху татаро-монгольского нашествия книжники пытались понять причины катастрофы, по-своему объяснить исторический смысл бедствий. Одним из самых ярких проповедников той поры был владимирский епископ Серапион Владимирский. Он выступал как толкователь событий. Его проповеди представляют собой непосредственный отклик современника, написаны по «горячим следам», отмечены трагическим пафосом. Серапиону Владимирскому принадлежит пять «Слов». Одно из них, первое, было написано около 1230 г., остальные — позднее, в 70-ые гг. XIII в. Обычно исследователи относят эти памятники к торжественным поучениям, образцам высокого литературного искусства. Однако жанровая природа произведений владимирского епископа была, вероятно, более сложной. Риторика и возвышенный слог поучений сочетаются с их ярко выраженной дидактической направленностью. Скорее всего, проповеди Серапиона Владимирского являются переходной формой между эпидиктическим красноречием и учительными текстами.

Основная мысль Серапиона Владимирского очень проста. Стихийные бедствия и ужасы татаро-монгольского нашествия — наказание людям за их грехи. Тем не менее, как отмечает проповедник, Бог напоминает христианам о своей милости: все раскаявшиеся получат прощение и смогут избежать посмертных мук. Эта мысль близка концепции «Слова о нашествии иноплеменных» 1068 г., вошедшего в состав «Повести временных лет», или наставлениям летописца, который комментировал рассказ о гибельном походе князя Игоря на половцев в 1185 г. (Лаврентьевская летопись).

Согласно Серапиону Владимирскому, неправедная жизнь людей служит источником несчастий. Причина всякого зла — в свободной воле. "Слова" Серапиона Владимирского были призваны искоренять пороки общественной и частной жизни и в этом смысле приобретали то узкопрактическое значение, какое имело именно дидактическое красноречие.

Одним из главных грехов своей паствы Серапион считал приверженность языческим верованиями и обычаям. Так, проповедник осуждает тех христиан, которые связывали суеверное почитание утопленников с культом водной стихии. В соответствии с этими воззрениями, между мертвецом и силами природы существует магическая связь. Если тело утопленника остается непогребенным, то это обстоятельство остается надежным средством против излишних дождей. И наоборот, похоронить утопленника — значит обезопасить себя от засухи. Эти предрассудки Серапион Владимирский разоблачает и видит в них бесовское наваждение. Язычество и суеверия губят души людей.

Не менее последователен епископ и в осуждении всякой неправды, уклонения от заповедей христианства. Несправедливость, стяжание, ростовщичество навлекают на людей Божий гнев и служат причинами гибели государств. Предвосхищая русского публициста 40-ых гг. XVI в. Ивана Пересветова, Серапион Владимирский обличает неправый суд и злоупотребления сильных мира сего. По мысли Серапиона, в чем он также близок Пересветову, среди иноверцев закон «правды» пользуется большим уважением, чем среди некоторых христиан. Но именно в православии «правда» и «вера» должны быть соединены. В достижении этой гармонии между повседневной жизнью и нормами религиозной практики Серапион видит главную цель.

В самые мрачные годы татаро-монгольского нашествия среди духовного одичания и отчаяния епископ призывал к человечности, смиряя страсти толпы. Проповедник признавал право церкви судить язычников и волхвов, но решительно выступал против самосуда. Серапион Владимирский знал, что вместе с преступившими закон часто гибнут и невиновные.

Ораторское искусство Серапиона Владимирского

Проповедник не ограничивался сухими наставлениями. Его поучения отмечены ораторским накалом, высокими патетическими интонациями, яркой образностью. Рассчитывая на эмоциональное воздействие, Серапион умело пользовался целым набором риторических средств. В этом смысле «Слова» Серапиона Владимирского продолжали традиции торжественного красноречия.

Нетрудно заметить, что основным композиционным приемом служит градация. В краткой вступительной части проповедник, как правило, говорит о том, что люди, несмотря на увещевания, по-прежнему продолжают следовать дурным обычаям. Своего высшего эмоционального напряжения речь достигает в центральной части, посвященной описанию самих бедствий. Здесь намеренно используются многочисленные вопросы и восклицания, созвучия, синтаксически параллельные конструкции, повторы. В заключении Серапион Владимирский подводит краткий итог сказанному и непосредственно в риторической форме обращается к своим слушателям с призывом к покаянию.

Наряду с риторическими приемами, проповедник активно соединял живое учительное слово с примерами из Священного Писания. Обращение к образцовым текстам, обилие прямых заимствований, скрытых цитат и текстуально близких к источнику оборотов и выражений — важный признак торжественного поучения.

Другой приметой риторического мастерства Серапнона была яркая образность. Бедствия Русской земли проповедник изображает как явление поистине вселенского, космического масштаба. Об этом свидетельствует, в первую очередь, Самая ранняя проповедь, в которой описание грозного стихийного бедствия, гибельного землетрясения, находится в одном ряду с рассказом о нашествии врагов.

У Серапиона Владимирского можно обнаружить весь арсенал идейно-художественных средств древнерусской книжности, в том числе широко распространенную в литературе того времени ретроспективную историческую аналогию: бедствия Русской земли проповедник сравнивает с катастрофами прошлого (всемирный потоп, гибель гигантов, уничтожение содомлян, египетские казни).

Кроме того, напряженность "Слова..." Серапиона Владимирского усиливается намеренным нагнетанием призывов и суровых отповедей, ритмизацией текста. Во всем видна книжная выучка автора. Однако система словесно-стилистических средств подчинена дидактическим задачам. Проповеди Серапиона Владимирского отличаются, таким образом, идейной и художественной целостностью, а пафос его творчества созвучен настроениям всей древнерусской литературы эпохи татаро-монгольского нашествия.

Источник: Древнерусская литература XI-XVII вв.: учеб. для вузов. / Под ред. В.И. Коровина. М.: Владос, 2003.