"История о великом князе Московском" (Курбский): жанровые и сюжетные особенности

"История о великом князе Московском" (Курбский) представляла собой две относительно самостоятельные, но связанные общим авторским замыслом части — "кроницу" и мартиролог. В «кронице» говорилось о происках сатаны, а в мартирологе прославлялись избранные. Система конфликтов "Истории" такова, что внешнее противоборство царя и разумных избранников Божиих имеет в своей основе внутреннее противостояние Бога и дьявола, Христа и Антихриста, идолослужителей и правоверных христиан, мучителей и святых мучеников.

Внешний конфликт определяется сразу. Он практически лишен экспозиции. Предыстория царствования Грозного оказывается одной из главных причин последующих трагических событий. Все эпизоды царствования Ивана Грозного связаны между собой сюжетно, как причина и следствие. Гордые и законопреступные бояре, которые потворствуют дурным склонностям молодого великого князя, становятся прямыми виновниками многих несчастий. Юный монарх не знает сострадания к своим подданным, и в результате Божье наказание обрушивается на Святорусскую державу: великий пожар уничтожает Москву. Гнев Всевышнего может быть утолен только покаянием. В это время и появляется праведный Сильвестр, обратившийся к Ивану со спасительной проповедью. Поучение благочестивого протоиерея приносит добрые плоды, и на месте лукавых царедворцев оказываются мудрые наставники, в том числе государственный муж Алексей Адашев.

В соответствии с концепцией Курбского, здесь заявляет о себе определенная историософская логика. Напомним, что совпадение Божьей воли и свободного выбора людей обеспечивает, по мнению автора, процветание царства. Эпоха Избранной Рады отмечена знаками Божьей милости. Подтверждением этого становится удачный казанский поход. Так, конструктивная роль повести о взятии Казани вполне оправдана с идейной точки зрения. На протяжении всей повести Иван окружен разумными советниками. Кульминацией рассказа о взятии Казани становится описание победоносного штурма.

Но после того как завершилась война, царь начинает отступать от мудрых советов — и почти каждая попытка слушать наставления «льстецов», говорящих от имени дьявола, приводит к несчастьям Русской земли. Сразу после завоевания Казани Грозный произносит, казалось бы, ничем не обоснованные угрозы в адрес своих верных воевод и советников. Для Курбского это было знаком приближающейся трагедии. На протяжении всей биографической части борьба Бога и дьявола связана с нравственными метаморфозами царя Ивана, избравшего, в конце концов, пространный путь греха.

Иной тональностью отличается повесть о Ливонской войне. Она присоединена к предыдущей с помощью цепочки отдельных эпизодов, в которых рассказывается о том, что происходило в окружении царя незадолго до вторжения на Запад. Здесь, кстати, Курбский осудил решение Ивана воевать в Ливонии, поскольку главная угроза исходила якобы от крымского хана. Грозный снова не принял разумные советы своих «думцев» и не вовремя ополчился на ливонских "икономахов" (еретиков, отвергавших иконопочитание).

Важную смысловую роль играет сцена, в которой Курбский представил беседу плененного рыцаря с русскими военачальниками. Речи «ленсъ маршалка Филиппа» (ландмаршала Шалль фон-Белля) используются с публицистическими целями, поскольку позволяют затронуть столь любимую историософскую тему Курбского — о причинах падения царств. Здесь заявляет о себе не простое сочувствие противнику, но восхищение его «разумом» и «словеством».

Сентенции Филиппа по душе самому Курбскому, который считал этого «светлого» мужа заслуживающим особого уважения и «почести». Курбский и его товарищи даже умоляли царя «чрез епистолию», чтобы ландмаршалу сохранили жизнь (по мнению публициста, в том могла быть большая польза для Отечества). Но развязка оказалась иной. Иноземец обратился к царю с обличительными речами, которые вызвали приступ гнева у нового Нерона. Грозный приказал казнить пленника. Курбский поясняет: царь не смог сдержать своей ярости, «понеже уже лют и бесчеловечен начал быти». Еще одно страшное предупреждение. Так нарастает трагический пафос «Истории о великом князе Московском». События движутся неотвратимо в одном направлении.

Исследователи неоднократно пытались определить наиболее важный переломный эпизод публицистического повествования: одни ученые считали кульминационным моментом рассказ о возвышении Избранной Рады и последующих гонениях, другие — сцену беседы царя с Вассианом Топорковым. Однако этими значимыми и во многом поворотными фрагментами "Истории о великом князе Московском" конфликт не исчерпывается. В данном случае он приобретает только большую остроту, но при этом продолжает усиливаться и далее. Речь идет, разумеется, о стадии развития действия, которая подготавливает настоящий апогей конфликта. Решающим этапом повествования у Курбского становится рассказ о «новоизбиенных» мучениках.

Историю Ивана IV Курбский строит в соответствии с пророчествами о приходе в мир Антихриста, опираясь на текст "Богословия" Иоанна Дамаскина. Грозный является для того, чтобы губить неповинных людей, каждый шаг приближает его к новым преступлениям. Именно этот замысел получает свое развитие, когда публицист подводит печальный предварительный итог царствования Грозного. В этом смысле можно только согласиться с замечанием В.В. Калугина, который подчеркивает: "Мартиролог является естественным продолжением хроники, образуя с ней единое целое". С помощью особой композиционной связки публицист соединяет мартиролог и хронику. Рассказ о преследованиях Сильвестра и Адашева завершается пространным авторским рассуждением на тему законопреступных гонений. Здесь Курбский вспоминает историю Иоанна Златоуста, которого преследовал Феофил, говорит о нарушении церковных канонов. Мотив последнего суда, на котором будут явлены все злодеяния "льстецов" и гонителей, оказывается своеобразным "мостиком" между единой сюжетной частью и мартирологом.

И в то же время нельзя не заметить, что вторая часть «Истории о великом князе Московском» отличается от "кроницы" как по характеру повествования, так и по композиционному оформлению. Точка зрения историка сменяется здесь точкой зрения агиографа, для которого рассказ о событиях прошлого не может быть самоцелью.

Мартиролог распадается на самостоятельные фрагменты, и, что в данном случае особенно важно, для него нехарактерна прагматическая мотивировка событий. Причинно-следственная обусловленность эпизодов уступает место хроникальному способу изложения: автономные фрагменты объединяет не логика событийных связей, но только общность темы, отдельные смысловые мотивы и личность главного героя.
Сообщение о мученической кончине христиан разделено на несколько рубрик. Первая — о гибели представителей княжеских династий, вторая — "о побиении болярских и дворянских родов", третья — мартиролог духовенства, включающий отдельные повествования, посвященные митрополиту Филиппу Колычеву и Феодориту Кольскому. Внутри каждой рубрики эпизодические сообщения присоединяются друг к другу с помощью однотипных авторских указаний: «Тогда же убиен от него...»; «Потом убьен от него» и др. Мартиролог, как это стало ясно, лишен точной («абсолютной») хронологии. Композиционная свобода и принципиальная незавершенность второй части повествования отвечали специфике агиографического канона. Подобно списку посмертных чудес в житии, мартиролог не замкнут в пространстве и во времени. Не разрывая художественную ткань произведения, он организуется по принципу «анфилады» и в равной мере открыт прошлому, настоящему и будущему. Курбский точно воспринял эту особенность агиографического жанра.

Сам принцип "нанизывания" отдельных свидетельств отвечал замыслу писателя: незамкнутость мартиролога выражалась в том, что кажущаяся завершенность самостоятельных сообщений о мученической кончине христиан легко могла быть нарушена дополнениями и перестановками. Автор не исключал того, что его сведения неполны и могут уточняться.

Своеобразным историософским ключом и мартиролога, и "кроницы" становится итоговый монолог автора, изобилующий библейскими цитатами. Заключительная часть "Истории о великом князе Московском" насыщена отсылками к «Откровению» Иоанна Богослова и посланиям "небопарного" апостола Павла. Именно здесь Андрей Курбский впервые так ясно и развернуто говорит о посмертной участи мучеников и мучителя.

В жанровом отношении «История о великом князе Московском» (Курбский) уникальна, поскольку не имеет точных аналогов в древнерусской литературе. Здесь соединяются воинская повесть, житие, мартирий, плач, дидактическое поучение. Для решения небывалой задачи Андрею Курбскому потребовались совершенно новые художественные средства.

Источник: Древнерусская литература XI-XVII вв.: учеб. для вузов. / Под ред. В.И. Коровина. М.: Владос, 2003.