Меню сайта
Статьи » Литература 19 века » Островский А.Н.

"На всякого мудреца довольно простоты": описание и анализ пьесы из энциклопедии

  • Статья
  • Еще по теме

«На всякого мудреца довольно простоты» — комедия А.Н. Островского. Время создания — сентябрь-октябрь 1868 г. Первая публикация: журнал «Отечественные записки», 1868, №11.

Эту пьесу принято определять как «общественную» комедию, написанную «в щедринской манере», критика оценила ее как «едкую сатиру на отживающее в России поколение», отметив черты новой манеры драматурга: «утрировки», «карикатуры», «шаржа», «фарса». Закономерно, что художественный тип Глумова был подхвачен и развит М.Е. Салтыковым-Щедриным в целом ряде сатирических обозрений: в цикле «В среде умеренности и аккуратности», в «Письмах к тетеньке», в романе «Современная идиллия» и пр. Только там, где у Щедрина доминирует «литературная злость», у Островского возникает лукавая усмешка по поводу «мудрецов» московского общества и ирония, направленная на «мудреца», вздумавшего поиграть в кошки-мышки с каждым из них в отдельности и с обществом в целом.

Особый «московский» колорит комедии «На всякого мудреца довольно простоты» (отзвук грибоедовского «Горя от ума») роднит ее с такими пьесами, как «Бешеные деньги» и «Последняя жертва». Оживленное, шумное, активное разноголосье триптиха московской жизни разительно отличается от стиснутой, сдавленной атмосферы пьес «из жизни захолустья», от содержательной духовности исторических драм, от широты и раздолья «волжского» цикла («Гроза», «Воевода», «Горячее сердце»), от насыщенной религиозности таких пьес, как «Бедность не порок», «Не так живи, как хочется», «Грех да беда на кого не живет».

Давая срез специфично московского общества, способного «заболтать» и окарикатурить любые общественно значимые идеи, Островский раскрывает его интересы, идеалы и возможности. «Идеи, попавшие в общество» (ср. у Достоевского: «идея, попавшая на улицу»), являются в комически-искаженном, смехотворно-сниженном варианте.

В жажде учительства богатого барина Мамаева легко угадываются идеи просвещенного консерватизма; в «прожектах» «очень важного господина» Крутицкого — убежденное, упертое, несгибаемое охранительство; в легковесной суетности «молодого, важного господина» Городулина — общественные воззрения русских либералов; в жалком поденщике бульварной прессы Голутвине — разоблачительный пафос героев «благодетельной гласности». Образ Мамаевой вводит тему типичной «московской тетушки», с помощью связей устраивающей карьеры многочисленных «красавцев-мужчин». Образы «московской барышни» Машеньки Турусиной, лукаво подтрунивающей над «ма тант» («Я буду грешить и буду каяться так, как вы») и светского оболтуса гусара Жоржа Курчаева, желающего жениться на ней, — довершают картину нравов московского общества. Все эти лица и составляют «кружок Турусиной», куда мечтает пробиться ведомый социальной завистью Глумов.

Образ «богатой барыни из купчих», начавшей «ханжить» под старость, — олицетворение самой матушки Москвы. Дача Турусиной — с приживалками, лакеями, воспитанницей-племянницей, множеством дальних родственников, приятельниц, знакомых и привечаемых «блаженных», «уродливых», странников («которые скитающие») — типичный уголок московской старины. Ее религиозные чувства — с легкомысленной жаждой пророчеств и «видений», с суеверным разбиранием примет — образец вырождения старорусской святости. В ее высказываниях легко узнается противостояние «старой Москвы» современному «вольнодумству» («Нынче принято ни во что не верить...»).

Глумов — единственный персонаж в драматургии Островского, сознательно избравший своим жизненным кредо философию цинизма. «Маменька, я умен, зол и завистлив», — говорит он, приступая к осуществлению своих планов. Эти «исходные» человеческие данные оказываются «необходимы и достаточны» для его целей. Дар наблюдательности и талант сатирика помогают ему успешно осуществлять «цинизм в действии». Решив выступить автором и режиссёром этой комедии, он набрасывает сценарий, наскоро распределяет роли (себе отводя, разумеется, главную роль) и берется за организацию «случайностей»: заставляет маменьку писать подметные письма, подкупает человека Мамаева ради «нечаянной» встречи с дядей, задаривает приживалок Турусиной, привлекает к заговору «пророчицу» Манефу — и все ради «теплого места и богатой невесты».

Случайность — пружина водевильной интриги, на ней держится весь водевильный механизм действия. Но жизнь оказывается «водевильней» затеянной интриги, неожиданней и «случайней» сочиненного сценария. Она подбрасывает Глумову все новые и новые задания. Мамаеву нужно отвлечь от жены поклонников, и он просит Глумова поухаживать за женой. Мамаевой, в свою очередь, необходим пылкий молодой обожатель, чтобы освежить свои чувства. Крутицкому нужно написать трактат «о вреде реформ вообще», а Городулину — спич о «благодетельности» реформ. Турусиной необходимо какое-нибудь «предзнаменование», без которого она не решается выдать замуж племянницу. Нужно, чтобы Мамаева не узнала о сватовстве к Машеньке, чтобы Жорж Курчаев не вызвал на дуэль (или просто — не побил), чтобы Глутвин прекратил шантажировать... Одно лепится к другому, нагромождается, растет и в любую секунду этот возведенный «на острие игры» замысел Глумова может обвалиться, как карточный домик.

Одной «грубой, беспардонной лести» оказалось недостаточно, чтобы «подделаться к тузам». Глумову пришлось бесстыдно лицедействовать (глумотворствовать, «глум творить»), накапливая вслед за «подлостью в манерах» и «подлость в душе». Изливая в дневник накопившуюся за время общения с «тузами» злобу и желчь, ведя «летопись людской пошлости», Глумов и сам превращается в пошляка. Мгновенная смена личин характеризует Глумова как бессовестного шута, исполняющего лакейскую должность при сильных мира сего. (Шут — лицо, презираемое Островским, изображаемое им в качестве низменного прихлебателя при дворце царя («Василиса Мелентьева»), воеводы («Воевода, или Сон на Волге») или одуревшего от богатства купца («Горячее сердце»).

Желая «использовать» людей («пользоваться их слабостями»), герой очутился в положении человека, которого вовсю использовали те самые люди, которых он презирал и считал дураками. Глумов «перемудрил», и жизнь посмеялась над ним: отомстила руками оскорбленной им женщины, случайно прочитавшей записи в его дневнике. Играя в этой комедии роли «злого умника», «фата», «героя-любовника», «либерала», «консерватора», «жениха», разыгрывая попеременно то Чацкого, то Молчалина, он в итоге оказался водевильным «простаком». «На всякого мудреца довольно простоты», — предупреждает Островский молодых людей, желающих вступить на стезю бессовестной игры с жизнью. Глумова эта игра привела к «достойному» венцу его карьеры: должности «секретаря» при богатой старухе.

Первая общественная комедия Островского — «Доходное место» — предваряла эпоху либеральных реформ, вторая — подводила ее итоги, вылившиеся в «обширную говорильню». На смену герою-идеалисту пришел герой, воплотивший «безыдеальный» дух времени. Живописуя нравы московского общества, Островский показал человеческое преломление общественных идей и убеждений: как «общественный порок», обретая человеческий облик, становится «личным пороком» персонажа.

Первая постановка пьесы состоялась 1 ноября 1868 г. на сцене Александринского театра (Петербург); премьера в Малом театре (Москва) — 6 ноября 1868 г. В XX веке пьесу ставили многие режиссеры: В.И. Немирович-Данченко (1910 г., МХТ), С.М. Эйзенштейн (1923 г., Первый Рабочий Театр Пролеткульта, Москва), А.М. Лобанов (1958 г., театр Сатиры, Москва), А.И. Ремизова (1968 г., театр имени Е. Вахтангова, Москва), Г.А. Товстоногов (1985 г., БДТ имени М. Горького), М.А. Захаров (1989 г., театр имени Ленинского комсомола, Москва). Зарубежные постановки: театр «Юнити» (1945 г., Кардифф), спектакль А. Кука (1956 г., Нью-Йорк; под названием — «Дневник подлеца»), театр «Феникс» (1963 г., Лондон).

Источник: Энциклопедия литературных произведений / Под ред. С.В. Стахорского. - М.: ВАГРИУС, 1998

Понравился материал?
24
Рассказать друзьям:
Просмотров: 26100