Меню сайта
Статьи » Теория литературы и др. » Теория литературы

Особенности романтизма и реализма (на примере французских авторов)

  • Статья
  • Еще по теме

Проблема личности, индивидуальной свободы воли - центральная проблема всего романтизма. Романтизм - это мировоззрение, основанное, так сказать, на культе личности, на культе героя, гения, одним словом, человека, не считающегося с необходимостью. Поэтому он был прежде всего восстанием личности против внешнего мира, против необходимости. (В философских терминах - это был бунт свободы личности против необходимости.)

Но ни один романтический бунт не окончился бесспорной победой индивида – напротив, это были либо поражения, либо подчеркнуто иллюзионистские, воображаемые победы, вроде концовок гофмановских повестей. Романтики с самого начала догадывались о всесилии внешнего мира, мира необходимости. И всякий раз, когда они об этом догадывались, их искусство приобретало глубоко трагические черты. Всесилие внешнего мира означало бессилие индивида, а бессилие индивида, в свою очередь, означало крушение всей философии романтизма, ибо она была основана на представлении о всесилии индивида. Отсюда проистекала и трагедия байроновского героя, и трагедия героев Гельдерлина, Гофмана и др.

У романтического бунта против реальности была одна весьма характерная черта. Сама эта реальность, внешний мир представал у них очень обобщенным, без деталей. В сущности романтики - и здесь я возвращаюсь к исходному пункту - почувствовали лишь одну, самую общую черту новой реальности - ее враждебность индивиду и ее странную силу. Они бунтовали не столько против конкретных проявлений буржуазности, сколько против этого общего закона. Потому-то так часто этот бунт носит подчеркнуто всеобщий, неопределенный характер. Попробуйте вразумительно объяснить, против чего ополчился байроновский Манфред, отчего так несчастен, например, Рене. Это бунт против чего-то неуловимого, непостижимого, но всесильного, бунт против власти каких-то высших необоримых сил над судьбой и волей человека.

Но вместе с тем у каждого романтика так или иначе пробивалось более конкретное представление об этом внешнем мире. Всем романтикам сразу бросалась в глаза бездуховность нового буржуазного мира, погоня за одними материальными благами. Все это сливалось для них в одно емкое понятие “прозы жизни” - в противовес поэзии, фантазии, мечте.

Конечно, оно свидетельствовало опять-таки об очень обобщенном понимании реальности. Романтики не стремились проанализировать глубже сущность того общества, которое они отвергали, они абсолютизировали только его “прозаичность” и за эту прозаичность отвергали его целиком, пытаясь уйти в сферы чистой духовной поэзии. Их цель - не познавать реальность, не бороться с ней, а попытаться поначалу попросту ее зачеркнуть. Романтизм – это искусство возвышенной иллюзии.

Все это нам надо будет постоянно иметь в виду и тогда, когда мы будем рассматривать творчество писателей нового поколения – тех, кого мы называем реалистами. Мы всегда должны помнить, что эти реалисты не родились уже реалистами, а все вышли из романтизма, как из своего детства и своей юности. Не случайно главная тема всех реалистов, особенно французских, - это тема крушения иллюзий, начиная от стендалевского Жюльена Сореля в "Красном и черном", от Бальзака (одно из главных его произведений так и называется – "Утраченные иллюзии") вплоть до позднего реализма, до Флобера или Теккерея. Название романа Флобера "Education sentimentale" - “Воспитание чувств” переведено на русский язык совершенно неверно. Оно ничего не выражает, оно никак не связывает этот роман с общим контекстом французской литературы XIX в. - его, конечно же, надо переводить буквально, как и по-французски – "Сентиментальное воспитание" (или даже "сантиментальное"). Уже в названии Флобер связывает судьбу своего героя с его воспитанием - воспитанием в сентиментальном, романтическом духе, выводит своего героя из романтизма.

На кровное родство реализма с романтизмом, на прямую преемственность между ними указывает и еще одно обстоятельство. Мы увидим с вами, что в отличие от романтизма реалисты очень детально анализируют внешний мир, эту самую буржуазную прозу. Но если внимательно читать, скажем, французских писателей 30-40-х годов, бросается в глаза то, как упорно они подчеркивают засилье посредственности в жизни буржуазного общества. Понятие "посредственность" - ключевое понятие французской реалистической прозы, и мы можем вспомнить в этой связи гофмановского Цахеса. Так что осознаем для себя тот факт, что реализм во многом был подготовлен романтизмом.

Как мы видели уже раньше, в самой романтической литературе исподволь начинался этот поворот к реальности, вспомним того же Гофмана, байроновского "Дон Жуана". И, конечно, обращение к реальности расшатывало самые основы романтизма, пробивало непоправимые бреши в воздушных замках его фантазии, и от этого не спасала даже романтическая ирония, - напротив, она-то, как правило, и свидетельствовала о беспочвенности романтических иллюзий.

В то же время это крушение воздушных замков и иллюзий несло в себе новые, непривычные, неожиданные для романтиков поэтические возможности - приближение к презренной прозе жизни, как оказалось, не убивало поэзию, а придавало ей новые измерения, новую духовность и новую трагичность; наиболее проницательные писатели-романтики начинали осознавать глубокую эстетическую необходимость единоборства с прозой жизни. Искусство не обязательно должно парить над этой прозой, чтобы оставаться настоящим искусством. Оно может оставаться искусством, не покидая сферы реальности, как бы прозаична и далека от поэзии она ни была. Уже романтики начинали находить глубокое эстетическое удовлетворение от контакта с этой прозой, начинали осознавать неизбежность нового, по сути своей глубоко общественного, гражданского искусства.

Повторяю, эти открытия озарили далеко не всех, а самых проницательных романтиков. Романтическое направление в его классическом выражении было не глубинным течением, а, так сказать, течением воздушных струй, парением над реальностью. Не познавать реальность, не бороться с ней, не изменять ее, а попытаться ее попросту зачеркнуть - уйти от нее в далекий мир прошлого, предварительно идеализировать его или уйти во внутренний мир индивида, причем не просто индивида, а художника. Все истинно романтические герои - это так или иначе автопортреты романтических авторов, воплощения авторских представлений об идеальном человеке - будь это герой Новалиса, Шатобриана или раннего Байрона.

Но вот появились гофмановские придурковатые князья и расчетливые советники, байроновские венценосцы н их придворные прихлебатели, скоттовские религиозные фанатики, появились исторические панорамы у Гюго, язвительные зарисовки современности у Гейне - романтизм стал задыхаться в безвоздушном облачном пространстве и ощутил жизненную необходимость вернуться на землю, к реальности. Он понял, что просто отрицать буржуазную реальность - этого мало, это уже неубедительно, надо было в ней разбираться.

К этому желанию, рожденному самой необходимостью дальнейшего развития искусства, подводило могучее течение, рожденное развивающейся действительностью. Утверждение и развитие буржуазной эпохи поставило общество перед необходимостью более экономичной организации производства, а для этого необходимо было более глубокое и всестороннее изучение законов, управляющих развитием общества, производства и природы. Не случайно, что именно в этот период получают могучий стимул развития естественные и точные науки: середина XIX в., например, - это эпоха дарвинизма в естествознании. Не случайно это период зарождения политической экономии как науки - Смит и Рикардо (два англичанина) придали этой науке классическую форму.

Стремление к строгой научности познания, подкрепляемое конкретными результатами естественных наук, дало, в свою очередь, толчок развитию материалистической философии. Если эпоха романтизма была одновременно и эпохой господства идеалистической, объективистской философии (Кант, Фихте, Шеллинг), то к середине XIX в. идеалистическая философия должна уже потесниться и уступить место философии объективной и в конце концов материалистической.

Объективная философия выступает в этот период прежде всего в форме эмпирической и позитивистской теории познания. Наиболее ярким выразителем этого течения в философии стали в 30-40-е годы Огюст Конт во Франции и Джон Милль в Англии. Опираясь прежде всего на результаты естественных наук, позитивисты провозглашают, что новая промышленная эпоха требует не философских спекуляций в сферах духа и религии, как это делали идеалисты в философии и романтики в литературе, а конкретного изучения реальных фактов, находящихся перед глазами.

При этом позитивизм, хотя и был во многом похож на материализм, исходил из агностической концепции непознаваемости мира. Согласно этой концепции, человеческому сознанию все равно не постигнуть глубокие первопричины явлений, не предвидеть точные следствия этих явлений. А если это так, то задачей человеческого разума является только внимательное и систематическое изучение современного состояния общества, конкретного социального опыта, реальных фактов.

Однако агностическая исходная посылка позитивистов, мысль о том, что мир непознаваем в его начале и конце, в то же время была явно полемически заострена против идеалистической философии. Именно эта последняя претендовала на монопольное знание причин явлений и их последствий, именно она искала движущие силы бытия в сферах, находящихся вне реального мира - будь это божественная воля (религия, мистика), будь это некая объективная идея (Гегель), будь это субъективное "я" индивида (Фихте). Позитивисты утверждают, что это все в сущности спекуляции, ненаучный метод познания. Допустим, передо мной какое-то явление или сумма явлений Моя задача прежде всего досконально изучить это явление, этот факт, взаимосвязь разных явлений между собой - позитивисты словам не верят. Только опираясь на знание фактов, человек может сделать какие-то ближайшие выводы относительно того, как ему использовать свои знания.

Нетрудно увидеть, сколь практична была эта философия, как она была направлена против всяких домыслов, спекуляций - это философия утверждавшегося на реальной почве буржуа, которому нет дела до высоких идей, которого интересует только чисто практическая сторона вопроса. Отсюда и основные характеристики этой философии - эмпиризм, т. е. обращение только к практическому опыту, и позитивизм, т. е. обращение только к существующим фактам.

Но позитивистская философия - это только одна сторона дела, одна реакция на предшествующее господство идеализма. Вдобавок, это философское течение, связанное прежде всего с естественными науками, науками о природе - физикой, биологией. Параллельно с этим укрепляется чисто материалистический интерес и к общественным наукам, и к жизни общества, и к социальным вопросам.

Характерно, между прочим, что интерес к социальным вопросам родился тоже фактически еще внутри романтического мироощущения. Я имею при этом в виду не только таких писателей и поэтов, как Байрон, или Гейне, или Гофман, или Беранже, а уже философию. Мы помним, что многие романтики, энергично критикуя рационалистическую философию Просвещения, выделяли в ней Жан-Жака Руссо, поскольку он импонировал им своим призывом вернуться к природе, к патриархальности бытия. Обострение социальных противоречий внутри буржуазного общества заставило многих мыслителей романтизма вспомнить о другой стороне учения Руссо - о его резкой критике отношений собственности. И вот, когда эти отношения приняли особенно отчетливые формы, появляется группа мыслителей, которые продолжают идеи Руссо, пытаются найти пути к смягчению этих конфликтов, к устранению системы эксплуатации. Благородная мечта о справедливом обществе, где никто не будет обойден жизненными благами, лежит в основе социальных учений французов Сен-Симона и Фурье, англичанина Оуэна.

Этих мыслителей принято называть утопическими социалистами. Социалистами - потому что в своих сочинениях они исходили из стремления создать общество, где человек получал бы все по своему труду, где не было ни незаслуженно богатых, ни несправедливо бедных. Утопическими - потому что они исходили из представления об идеальном обществе будущего, весьма мало связанного с современностью. Там же, где они пытались наметить какие-то реальные пути к установлению такого общества, обнаруживался глубоко утопический, нереальный характер этих планов Сен-Симон полагал, что к социалистическому обществу скорее всего может привести союз просвещенных промышленников и религии; Фурье предлагал основывать на необжитых еще землях маленькие коммуны, пример которых заставил бы устыдиться неразумных соотечественников и отказаться от буржуазного накопительства.

Что-то подобное мы уже с вами слышали - помните американских трансценденталистов и их Брук-фарм. Это был, как мы знаем, отклик на учение европейских утопических социалистов. Нетрудно увидеть, что утопические социалисты были в сущности истинными романтиками в социологии; только в отличие от классических литературных романтиков они воодушевлялись не мечтой о царстве грез, царстве абстрактной духовности, а мечтой о царстве социальной справедливости. Но это была мечта, со всеми ее неземными атрибутами.

Итак, обращение к социальным проблемам внутри романтического мироощущения было знамением нового времени. На примере учения социалистических утопистов можно наблюдать этот процесс заземления романтической мечты, обращения се к проблемам реального общественного бытия. И тут самое время сказать о том, что романтизм, романтическая литература не умерла, когда родился критический реализм.

Наряду с Бальзаком, Стендалем и Мериме, властителями умов во Франции середины века, были также такие сугубо романтические писатели, как Жорж Санд, Виктор Гюго, Мюссе, и слава их не только спорила со славой их реалистических собратьев, но дожила и до наших дней.

Однако романтизм нового типа во многом отличен от романтизма периода его повсеместного господства в европейской литературе - от романтизма начала века! Прежде всего романтизм Жорж Санд, Виктора Гюго - это уже искусство, вплотную обратившееся к социальной проблематике, искусство, проникнутое глубочайшим и благороднейшим состраданием к отверженным. Другое дело, что при всем при этом эти писатели остались утопическими мечтателями, как и их пленные вдохновители - Сен-Симон и Фурье. Они пытались исправить злых богачей моральными проповедями, устыдив их примерами благородства и самопожертвования людей из народа, бедняков. Но это нисколько не умаляет искренность и благородство их романтического протеста, их сострадания к париям, отверженным. Таким образом, во Франции романтизм на новом этапе обратился к наболевшим социальным вопросам и обнаружил тогда свою удивительную жизнеспособность, свою неотразимую притягательную силу. Он оказался достойным конкурентом новорожденному реализму - романтическая литература не только продолжала успешно сосуществовать с реалистической, но и могла вступать с ней в увлекательные эстетические споры. "Вы изображаете людей такими, какие они есть, а я изображаю их такими, какими они должны быть", - эти слова Жорж Санд с поразительным достоинством дважды повторила своим блистательным коллегам-реалистам - сначала Бальзаку, потом Флоберу, и против правомерности такой точки зрения трудно было что-либо возразить.

Прикоснувшись к живительному источнику реальности социальной жизни, романтизм обрел новую силу и новую убедительность. Не презрение к толпе, а сочувствие к ней - эта точка зрения открыла для романтизма новые возможности. В эпоху, когда критический реализм обратился к беспощадному анализу человеческой природы, романтики взяли на себя задачу поддерживать в человечестве веру в себя после всех этих разоблачений, хранить незамутненным идеал человеческого существования.

"Человек при желании может быть лучше" - это кредо позднего социального романтизма, проникнутого верой в возможности человека. Таким образом, реализм не зачеркнул собою романтизм. Да этого и не могло произойти с романтизмом, потому что романтическая мечта об идеале присуща человеку вообще и во все века, и это постоянно чувствовали и писатели нового поколения - реалисты. У Бальзака в самых беспощадных его реалистических романах можно обнаружить романтические ноты. Стендаль в своем творчестве отдает значительную дань романтической мечте о сильных, гордых и прекрасных людях. Тайную тоску по романтическим идеалам мы находим и в безжалостных флоберовских романах.

В практичной, деловой Англии романтизм, не сумев выделиться в стать сильное течение в середине века, прочно обосновался внутри реализма - сколько бы потеряли от своей прелести романы Диккенса, не будь в них диккенсовских чудаковатых идеальных героев, щедро и вопреки жизни вознаграждаемых в конце писателем

Итак, существует, как мы видим, тесная взаимосвязь романтизма и реализма. Она обусловливается прежде всего тем, что оба они решают одну и ту же философскую дилемму: взаимоотношение индивидуальной свободы, воли и объективной необходимости. Только если романтизм пытался испробовать свободу воли, то реализм окончательно понимает, что чистая свобода воли невозможна, что необходимость - это объективный закон бытия. Если романтизм пытался отвергнуть объективный мир, мир необходимости, то реалисты наминают этот мир исследовать. В конечном счете, в центре этих мироощущений стоит личность, но уже личность, взятая в неразрывном диалектическом взаимодействии с внешним миром.

Источник: Карельский А.В. Метаморфозы Орфея. Вып. 1: Французская лит-ра 19 в. / М.: Российский гос. гуманит. ун-т, 1998

Понравился материал?
0
Рассказать друзьям:
Просмотров: 4935