"Один день Ивана Денисовича": анализ произведения Солженицына (3 вариант)

Появление в ноябрьском номере «Нового мира» за 1962 год рассказа тогда еще никому не известного писателя Александра Солженицына произвело эффект разорвавшейся бомбы. Публикации предшествовала долгая история создания и пути произведения к широкому читателю. Задуманный автором еще зимой 1950/51 года на работах в Экибастузском особом лагере, рассказ в целом сложился лишь к 1959 году и имел первоначальное название «Щ-854 (Один день одного зека)». Однако напечатать его в журнале «Новый мир», редактировавшемся тогда Александром Твардовским, оказалось непросто: для этого потребовалось решение Политбюро ЦК КПСС и настоятельное требование самого генсека Н. Хрущевы. Данный факт многое говорит о роли, какую играла литература в те далеко не простые времена.

Рассказ поразил не только своей темой — описанием жизни обычного заключенного советского концентрационного лагеря. Для многих оказался открытием сам факт существования подобных лагерей в стране, победившей гитлеровскую Германию! Впрочем, о том, что не все побывавшие в немецком плену были предателями — мысль очевидная для нас, но далеко не бесспорная в то время, — сказал еще М. Шолохов в гениальном рассказе «Судьба человека». Правда о репрессиях, о страданиях невинных людей в сталинских лагерях доходила до многих через родственников, соседей, кто-то и сам прошел унижения и муки лагеря... Важнее было то, что эта правда была разрешена официально: власть перестала бояться саму себя и своих граждан.

Впрочем, если бы произведение всего лишь приоткрыло завесу над страшной и очень важной для многих темой, оно бы имело лишь политическое значение и быстро забылось. Значение рассказа было в другом: он стал поистине новым словом в советской литературе. Во-первых, поразил (некоторых критиков — неприятно) сам главный герой «Одного дня Ивана Денисовича» — простой русский мужик, не интеллигент и не выдающаяся личность, не политзаключенный и даже не герой-идеолог, способный внятно и аргументированно изложить свою позицию. Более того, несмотря на то, что автор принципиально отказался напрямую выражать свою позицию в произведении, было ясно, что Иван Денисович Шухов противопоставлен и рафинированному представителю столичной богемы Цезарю Марковичу, и дерзкому и отважному кавторангу Буйновскому, причем авторские симпатии явно были на стороне неприметного и скромного каменщика, носящего на груди буквенночисловой код Щ-854. И несмотря на то, о главном герое произведения повествовалось в третьем лице, все происходящее в рассказе дано словно бы его глазами, преломлялось в его восприятии. Этот эффект достигался автором за счет использования приема несобственно-прямой речи: внутренний монолог героя никак не отделялся от речи повествователя, они плавно перетекали друг в друга. Данный прием не просто уравнивал в правах «всезнающего» автора и его героя — точка зрения на происходящее приобретала черты, характерные именно для народного восприятия жизни, литература училась глазами своих героев воспринимать мир.

Поразил и язык новой прозы: многие слова, встречающиеся в рассказе, пытливый читатель мог найти, к примеру, в словаре В. Даля («озор», «внимчиво», «духовитый»). Но откуда в русский язык пришли такие образования, как «зек», «шмон», «доходяга», что за новые значения приобрели всем известные «кум», «косить», «развод»? Что общего они имеют с тем могучим языком отечественной литературы, которой мы привыкли гордиться, языком Пушкина и Толстого? Однако это были слова родного языка, только такие же «беззаконные», как и герои рассказа, как и сам автор, чудом прорвавшийся в официальную литературу. 
Наконец, рассказ ответил, может быть, на один из самых острых и болезненных вопросов всего XX века — как выжить человеку в роковых обстоятельствах, сохранить свое лицо тогда, когда сами условия жизни ломают тебя, калечат твою душу? Другими словами, можно ли остаться свободным человеком в условиях абсолютной несвободы? И здесь в лагерной прозе 60—70-х годов сложились две противоположные точки зрения. Первая из них принадлежала Варламу Шаламову — писателю со страшной судьбой, автору трагичнейших «Колымских рассказов». «Лагерный опыт целиком отрицательный, до последней минуты, — утверждал он. — Человек становится только хуже». Другими словами, писатель был уверен, что невозможно, пройдя лагеря, смерть, унижения, сохранить в целости свою душу, вернуться не искалеченным, не сломленным. Александр Солженицын же был убежден в обратном: «В лагере растлеваются только те, кто уже и на воле растлевался или был к тому подготовлен». Мы должны понимать, что и то, и другое убеждение — не головные, они куплены ценой страшного опыта, в буквальном смысле выстраданы. 

Источник: В мире литературы. 11 класс / А.Г. Кутузов, А.К. Киселев и др. М.: Дрофа, 2006