Меню сайта
Статьи » Литература 20 века » Цветаева М.И.

Марина Цветаева: биография и творчество (подробно)

  • Статья
  • Еще по теме

Марина Цветаева родилась в Москве 26 сентября 1892 года в высококультурной интеллигентной семье. Отец ее, Иван Владимирович Цветаев, филолог и искусствовед, был профессором Московского университета, стал в дальнейшем директором Румянцевского музея и основателем Музея изящных. Мать ее (вторая жена овдовевшего И. В. Цветаева, имевшего уже от первого брака дочь и сына), Мария Александровна, урожденная Мейн, происходила из обрусевшей польско-немецкой семьи, была натурой романтической и художественно одаренной. Она умерла от чахотки в 1906 г. еще молодой, оставив мужу двух дочерей — Марину и Анастасию.

Недолгое безоблачное детство М. Цветаевой протекало в уютном особняке в Трехпрудном переулке и калужском городке Тарусе, где семья проводила лето. С началом болезни мать с дочерьми в основном жили за границей: мать лечилась на курортах Италии, Германии, Швейцарии, девочки учились в тамошних частных пансионах. Отец разрывался между Москвой и заграницей. Красота окружающих мест и атмосфера полусиротства, отсутствие прочных дружб, привязанностей и обилие чужих людей вокруг — все это заставляло Марину уходить и себя, в свой внутренний мир, формировало натуру поэта — романтичного, самостоятельного в суждениях и поступках, всегда одинокого и пестующего свое одиночество.

Уже в шестилетнем возрасте М. Цветаева начала писать стихи по-русски, по-французски, по-немецки. Учась в московских частных гимназиях (в трех за пять лет — из-за неуживчивого, конфликтного характера), с головой ушла в книги и вымышленную жизнь их героев. Она познакомилась с московскими символистами и, влекомая желанием войти в манящий литературный мир, в 1910 г. на собственные средства издала первый свой сборник «Вечерний альбом» — исповедь души за последние два года; дерзко послала его В. Брюсову и М. Волошину. Своей непосредственностью и первозданностью полудетских впечатлений книга понравилась: Брюсов, правда, несколько пожурил за «домашность» тематики — слишком уж личностные, узкосемейные мотивы, зато Волошин даже посетил юную Цветаеву у нее дома и тем положил начало их многолетней дружбе: Цветаева впоследствии четырежды гостила у благословившего ее на путь поэзии Волошина в Коктебеле, в Крыму.

Там она и встретила Сергея Яковлевича Эфрона и в январе 1912 г. вышла за него замуж. В 1912 г. родилась дочь Ариадна. В эти пять-шесть лет жизнь Цветаевой складывалась необычайно счастливо: у нее была семья, материальное благополучие, интересное общение, душевный подъем. За свой счет были выпущены еще два сборника стихов «Волшебный фонарь» (1912) и «Из двух книг» (1913), где уже вполне обозначились основные темы всего творчества Цветаевой: любовь, Россия и «святое ремесло» поэта, проникнутые настроениями одиночества, отъединенности от окружающего и в то же время устремленности к жизни, живым людям, природе, счастью.

В литературе, в поэзии Цветаева оказалась «сама по себе», вне любых группировок. А в начале века на литературном поприще соперничали «старшие» (символисты) с «младшими» (акмеистами), шумно заявили о себе футуристы. Цветаева была не похожа ни на кого: хотя в ее ранних стихах и проскальзывала модная тема смерти, она, в отличие от символистов, не звала в отвлеченные «миры иные»; цветаевское же приятие жизни как страстного горения контрастировало с программно-патетической жизнерадостностью акмеистов; формалистическое новаторство футуристов было ей глубоко чуждо.

Цветаева была «самодостаточна»: она черпала вдохновение, тему и музыку стиха в своей собственной душе и не нуждалась в богемном окружении, теоретических спорах и эстетических манифестах. Уже в 1913 г. она начинала понимать себе цену и предвидела свой «звездный час»:

Разбросанным в пыли по магазинам

(Где их никто не брал и не берет!),

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черед.

А в стихах 1916 г., в циклах «Стихи о Москве», «Стихи к Блоку», «Ахматовой», осознавала свое место в российской поэзии как московского поэта, соревнующегося на равных с петроградскими сородичами по ремеслу — Блоком, Ахматовой, Мандельштамом. Ее славословия и преклонение перед Блоком и Ахматовой были искренним чистым восхищением, лишенным какой-либо зависти и корысти, но были и выражением великого братства поэтов — равного с равными. Цветаева шествовала в мире поэзии рядом с собратьями и в гордом одиночестве.

Эта независимость, отъединенность пронизывала и всю ее жизнь. «Скажу по правде, — писала она впоследствии в одном из писем, — что я в каждом кругу — чужая, всю жизнь». Ее жизненным девизом стало: «одна — из всех — за всех — противу всех».

Такая отъединенность проистекала из нравственного максимализма, неуклонного требования и к жизни, и к людям соответствовать идеалу, абсолюту. Но требуемый абсолют — накал чувств, остроту переживаний, жгучую жажду жизни, следование правде своего естества — находила только в своей душе — и жизнь внешняя, со всеми ее историческими событиями и драмами, скользила мимо, не замечаемая. Цветаева-поэт сосредоточилась на самой себе: «Вся моя жизнь — роман с собственной душой»; «Мне ничего не нужно, кроме своей души!» В реальной же жизни поэтический эгоцентризм оборачивался полнейшей неприспособленностью, влек тяжелые удары судьбы.

Мимо прошла мировая война, мимо, не затронув струн души, прошел февраль 1917 г. Но отгородиться от времени, от истории не удалось: во вневременное бытие поэта вторгся быт — исторические события, сломавшие прежний благополучный уклад и отныне обрекшие Цветаеву на нескончаемое житейское неустройство. В апреле 1917 г. родилась вторая дочь, Ирина. Обуреваемая множеством творческих планов Цветаева надеялась, что быт как-нибудь устроится. Муж был на военной службе: сначала в качестве брата милосердия на санитарном поезде, затем — прапорщика запасного пехотного полка в Москве; а после Октября С. Я. Эфрон отправился на Дон в Добровольческую армию Л. Г. Корнилова. Наступили лишения, голод, служить в государственном учреждении, в Наркомате национальностей, Цветаева не нашла в себе сил — и осенью 1919 г. отдала дочерей в подмосковный Кунцевский приют. В феврале 1920 г., когда забрала из приюта и выхаживала заболевшую Ариадну, маленькая Ирина умерла в приюте от голода:

Старшую у тьмы выхватывая —

Младшей не уберегла.

В эти годы Цветаева продолжала жить в литературе и только для литературы. Ее поэтическая энергия становилась тем сильнее, чем непосильнее делалось внешнее, бытовое существование. В 1917—1920 гг. было написано более трехсот стихотворений, шесть романтических пьес, поэма-сказка «Царь-девица». Госиздатом были выпущены две книги Цветаевой: «Царь-девица» и сборник «Версты». В эти годы она чуждалась шумной московской литературной среды, общалась лишь с немногими близкими друзьями, редко выступала на поэтических вечерах.

Своеобразным откликом на революцию стали «русские» эпические поэмы: вслед за «Царь-девицей» — «Егорушка», «Переулочки», «Молодец», — написанные народным песенным языком, с неподдельными народными интонациями, подслушанными, как признавалась Цветаева, в очередях. Отклик на стихию революции, как бы поэт к ней ни относился, был неизбежен: «Признай, миную, отвергни Революцию — все равно она уже в тебе»,— писала Цветаева в 1932 г. в статье «Поэт и время». Сама она, пожалуй, находилась в некоторой оппозиции революции, но оппозиции не политической, а романтической.

Под влиянием личных обстоятельств, полнейшей неизвестности о судьбе мужа после поражения «белого движения» создается цикл «Лебединый стан» (не изданный при жизни Цветаевой), в котором романтизация белогвардейского офицерства — «лебединого стана» приобретает трагический оттенок:

Белая гвардия, путь твой высок:

Черному дулу — грудь и висок.

Но это не была политическая фронда, это была лишь романтическая патетика, героизация обреченных, тоска о побежденных и поверженных. Поэт здесь следует формуле: «Прав, раз обижен».

Особый взлет творческих сил проявился в стихах о любви («Как правая и левая рука...», «Сказавший всем страстям — прости...», «Суда поспешно не чини...», цикл «Пригвождена...» и др.), в которых любовь предстает как противоборство плоти и души и в которых героиня всегда сильнее и нравственно выше своего избранника. А в циклах 1921 года «Ученик», «Марина», «Разлука», «Хвала Афродите» цветаевская поэзия достигает вершин, приобретая черты высокой трагедийности.

В июле 1921 г. до Цветаевой дошло известие о муже, которого разыскал за границей по ее просьбе И. Г. Эренбург: Эфрон после разгрома белой армии жил в Праге и учился в Пражском университете, получая, как и некоторые другие белые офицеры-эмигранты, небольшую стипендию от чехословацкого правительства за счет золотого запаса, вывезенного в Гражданскую войну из России. Она сразу начала хлопотать о разрешении выехать вместе с дочерью к мужу. А в советской России между тем умер Блок, расстрелян Гумилев. Все это, как и предстоящая разлука с родиной, тоской и болью отдавалось в напряженных стихах, рвавшихся из души поэта.

В мае 1922 г. Цветаева уже в Берлине, где кипела литературная жизнь, было много русских издательств, куда довольно легко приезжали советские писатели — отношения между Германией и Советской Россией, державой побежденной и державой, не победившей в мировой войне, после Рапалльского договора (1922) установились самые дружественные. Берлина Цветаева не полюбила, не приняла, для нее это был мир — «после России — прусский, после революционной Москвы — буржуазный, не принятый ни глазами, ни душой: неприемлемый», как писала впоследствии в воспоминаниях ее дочь А. С. Эфрон. Но в Берлине вышли два сборника стихов «Психея» (1923) и «Ремесло» (1923), здесь Цветаева тепло встретилась с немного знакомым ранее А. Белым, мимолетно — с С. Есениным и заочно, в письмах — с Б. Пастернаком. Последняя «встреча» переросла в горячую дружбу и целый эпистолярный роман.

С августа 1922 г. на три года Цветаева поселилась в Чехии. Жить в столице было не по средствам, и семья в поисках убогого дешевого жилья скиталась по пригородам Праги — близлежащим деревням. Бедность и непрактичная неорганизованность быта не мешали сосредоточенной внутренней жизни поэта. Цветаева всей душой полюбила Чехию, ее природу, горы, леса, полюбила Прагу, вселявшую в нее вдохновение. Самой заветной темой ее поэзии стала в то время любовь — абсолют человеческих чувств. Любовь воспринималась как бездонная категория: все, что не безразличие, не вражда, не ненависть, есть любовь. Любовь тысячелика, и поэт — «утысячеренный человек», как писала Цветаева, испытывает самые разные ее оттенки, влюбляется во все окружающее. Но одновременно в стихах проскальзывают и другие мотивы: тоска по Родине, предстающей в образе идеальном, быт и убогости быта, воплощающиеся в словах: «Жизнь — это место, где жить нельзя». Многое из написанного в 1922—1925 гг. вошло в последнюю изданную при жизни книгу «После России» (Париж, 1928).

Постепенно в цветаевской поэзии все большее место занимает крупный жанр — поэмы. «Поэма Горы» (1924) и «Поэма Конца» (1924) были написаны в пору увлечения Цветаевой К. Б. Родзевичем и обращены к нему (роман вскоре закончился разрывом и полным разочарованием в герое). В них Цветаева выразила свой романтический взгляд на чувства и страсти как высокое, духовное начало — бытие, противопоставив им быт — пусть даже этим «бытом» являются дом, семья, отношения с близкими людьми. «Домом» для Цветаевой была только ее душа, порывам которой как истинный поэт она всегда следовала.

В Чехии была начата поэма «Крысолов» — цветаевская вариация средневековой легенды о флейтисте из Гаммельна. Главная ее идея — Поэзия отомстила Быту: бюргеры, олицетворение Быта, не сдержали своего обещания Поэзии — не заплатили виртуозу-флейтисту, избавившему город от крыс. И тогда флейтист лишил бюргеров будущего — дивной музыкой выманил из города детей и утопил — даровал им вечное блаженство в синих водах озера.

В Чехии же в феврале 1925 г. у Цветаевой родился и сын Георгий (Мур — так его звали в семье), на которого она излила все неизрасходованные запасы материнской любви. В Праге у нее завязалась дружба с Анной Тесковой, писательницей и переводчицей, продолжившаяся затем в многолетней переписке. Чешский период, несмотря на неурядицы быта, был самым светлым временем из семнадцати лет пребывания Цветаевой за границей.

В ноябре 1925 г. Цветаева переселилась во Францию. Первую зиму жили в Париже у знакомых, остальные годы — в его пригородах (так было дешевле): в Бельвю, Медоне, Кламаре, Ванве. На летние месяцы — не ежегодно — выезжали на море, однажды Цветаева выезжала в Лондон и несколько раз в Брюссель с литературными чтениями. За годы жизни во Франции, как вспоминала Цветаева, французов она «не полюбила»: не находила в них сердечности, духовной отзывчивости. Но и с русской эмиграцией близости не нашла: в ней сразу почувствовали «не свою». Цветаева упорно оставалась вне всякой политики, не примыкая ни к правым, ни к левым эмигрантским кругам в их поисках путей «спасения» России. Она не стремилась «дипломатично» установить контакты с русским литературным зарубежьем, не присоединилась ни к одной группировке, поддерживая отношения лишь с теми литераторами, которые были ей по-человечески приятны. «Во Франции мне так плохо, одиноко, настоящих друзей нет», — жалуется она в письме Тесковой.

Извечное противостояние быта и бытия, которым пронизано поэтическое сознание Цветаевой, воплотилось в «Поэму Лестницы» (1926) — произведение о «пасынках большого города» Парижа, к которым Цветаева относила и себя. Поэт сочувствует всем жизнью униженным и оскорбленным, но и проклинает, провозглашает анафему недостойному человека прозябанию — убогой жизни, которая угнетает, убивает душу. Богатство и сытость бездуховных буржуа вызывают у нее ненависть:

Два на миру у меня врага,

Два близнеца, неразрывно-слитых:

Голод голодных — и сытость сытых!

В поэме появляется и философское звучание: против несправедливого миропорядка, цивилизации, отрицающей истинное, «природное», бытие, восстают сами вещи, сделанные человеческими руками, и требуют возврата в первозданное природное состояние, возвращения к началам бытия. В таком контексте образ лестницы в поэме имел не только реальное значение — черной лестницы нищего дома бедняков, но становился неким символом мечты о «лестнице» в рай. В финале поэмы всю бедность и все зло уничтожает пожар — символ очистительного огня, огненное вознесение.

Разительным контрастом быту — полной неустроенности, унизительной нищете в чужой и чуждой по духу стране — стал высокий взлет чувств в переписке трех поэтов: Цветаевой, Пастернака и Райнера Мария Рильке. Эпистолярный «роман троих» летом 1926 г. был для Цветаевой романтическим уходом от прозы, скудости жизни. Пастернаку была посвящена поэма «С моря», Пастернаку и Рильке — поэма «Попытка комнаты». На потрясшую ее смерть Рильке в канун 1927 г. Цветаева откликнулась стихотворением-реквиемом «Новогоднее», философско-поэтическими размышлениями-озарениями в «Поэме Воздуха».

Цветаева всегда культивировала в себе чувство близости, духовного братства с собратьями по «святому ремеслу — Поэзии», где бы они ни находились. В 1925 г. написала статью на кончину Брюсова, задумала, но так и не осуществила замысел поэмы в память Есенина, в 1928 г., не обращая внимания на осуждение эмигрантских литературных кругов и последовавшие для нее лично неприятности с опубликованием некоторых стихов, приветствовала приезд Маяковского в Париж. Маяковский мало знал творчество Цветаевой и, можно сказать, не интересовался им. Но Цветаева, несмотря на «невзаимность», по словам А.С. Эфрон, всю жизнь хранила к нему «высокую верность собрата». В 1930 г. после самоубийства Маяковского она посвятила ему стихотворный цикл-реквием. Постоянным спутником Цветаевой был «ее Пушкин» — и в 1931 г. под влиянием чтения книги П. Н. Щеголева «Дуэль и смерть Пушкина» она создает небольшой цикл «Стихи к Пушкину» — «страшно резкие, страшно вольные, ничего общего с канонизированным Пушкиным не имеющие, и всё имеющие — обратное канону».

Почти все созданные в зарубежье произведения Цветаевой публиковались в пражском журнале «Воля России», в парижских «Современных записках» и милюковской газете «Последние новости». Но гонорары были скромные; время от времени выручали благотворительные вечера, на которых Цветаева выступала для заработка; в течение нескольких лет состоятельные соотечественницы даже собирали для нее ежемесячно небольшую сумму. Муж Цветаевой, С. Я. Эфрон, переменил несколько занятий (актер-статист в кино, журналист), болел и не мог обеспечить семью. С конца 1920-х годов он стал склоняться к мысли о возвращении в Россию, а с 1931 г. сделался одним из активных деятелей организованного «Союза возвращения на родину». Семья впала в тяжелую нужду: «Дочь вязкой шапочек зарабатывает 5 франков в день, — писала в письме Цветаева, — на них вчетвером... живем, то есть просто медленно подыхаем с голоду». Пражский журнал закрылся, стихов печатали мало, и тогда, как писала Цветаева В. Н. Муромцевой-Буниной, «началась проза».

В тридцатые годы проза стала занимать главное место в творчестве Цветаевой, но причиной этого были не только «бытовые» обстоятельства («Стихи не кормят, кормит проза»), но и перемена ее душевного состояния — сердце остывало, душа уставала. Как и многие другие писатели русского зарубежья, она обратилась к прозе автобиографической, к воспоминаниям детства, которые она хотела сохранить от забвения. Так родились очерки-воспоминания «Отец и его музей», «Мать и музыка», «Дом у Старого Пимена» и др. Печальные события — кончины современников — вызывали очерки-реквиемы «Живое о живом» (Волошин), «Пленный дух» (Андрей Белый), «Нездешний вечер» (М. Кузмин). Прозой — очерками «Мой Пушкин» и «Пушкин и Пугачев» — пополнилась цветаевская «пушкиниана». Создавались литературно-критические статьи «Поэт и время», «Искусство при свете совести», «Эпос и лирика современной России» и др. Наконец, публиковались отрывки-эссе из дневников Цветаевой, был написан по-французски эпистолярный роман «Флорентийские ночи».

Во всей цветаевской прозе виден поэт: ее воспоминания отличаются лирической субъективностью и не всегда соответствуют реальности; очерки о писателях-современниках и литературно-критические статьи проникнуты чисто цветаевским восприятием людей и творчества, максимализмом нравственных и эстетических оценок; дневниковая и эпистолярная проза наполнена мыслями и образами, почерпнутыми из стихов. Если стихи Цветаевой были образом ее души, то проза была картиной мира, но картиной глубоко личностной и субъективной. Это была цветаевская правда о мире.

Особенно тяжелым периодом эмигрантской жизни Цветаевой стали 1937—1939 гг. В марте 1937 г. уехала в СССР дочь, А. С. Эфрон, работавшая вместе с отцом в «возвращенческом движении» и помогавшая нелегальной переправке добровольцев-интернационалистов на гражданскую войну в Испанию. В сентябре 1937 г. спешно выехал в СССР С. Я. Эфрон: он (вместе с Родзевичем, соратником по «Евразийскому клубу») оказался причастен к убийству в Лозанне отказавшегося от дальнейшей работы на НКВД старого революционера И. Рейсса (Порецкого) и похищению руководителя РОВС («Русского общевоинского союза» — организации бывших офицеров-белогвардейцев) генерала Е. К. Миллера. В статьях, опубликованных в связи с этими событиями в «Современных записках» и «Последних новостях» (здесь статья называлась «Агенты Ежова за границей»), фигурировало имя Эфрона.

Русская эмиграция отвернулась от Цветаевой, из-за враждебного отношения французов пришлось съехать с квартиры и поселиться в отеле. От прямой нищеты спасала лишь помощь нескольких лучших друзей: трогательную заботу проявляли Марк Слоним и Н. А. Бердяев. Жизнь в полной изоляции была невыносимой, отъезд в СССР был, таким образом, предрешен.

Больше полугода Цветаева ничего не писала, жила в ожидании визы неустроенно, разбирала и готовила к отправке свой архив. Молчание закончилось осенью 1938 г. В сентябре 1938 г. от Чехословакии была отторгнута Судетская область и поделена между Германией, Венгрией и Польшей, а в марте 1939 г. Германия оккупировала Чехословакию. Эти события глубоко потрясли Цветаеву. Она написала свой цикл «Стихи к Чехии» (из двух частей — «Сентябрь» и «Март») — «лебединую песнь» на чужбине. Эти стихи исполнены высокого гражданского чувства гнева и горечи за попранную справедливость.

В июне 1939 г. Цветаева с сыном приехали в СССР. Жили всей семьей в подмосковном поселке Болшево. Но в августе была арестована дочь, работавшая у арестованного еще раньше М. Е. Кольцова, в октябре был арестован (расстрелян, по данным И. В. Кудровой, 16 октября 1941 г.) муж. Цветаева скиталась по чужим углам, небольшие деньги зарабатывала только переводами, носила передачи дочери и мужу. В январе 1940 г. возник разговор об издании книги стихов Гослитиздатом на основе прежних сборников, но подготовленная Цветаевой книга была «загублена» критиком К. Зелинским. Цветаева тряслась над здоровьем Мура (пять болезней за одну зиму), боролась с бытом, получала какие-то крохи от профкома литераторов при Гослитиздате. Начало войны сломило ее волю к жизни...

В августе 1941 г. Цветаева с Муром эвакуировались в город Елабугу на Каме, были поселены в чьей-то чужой избе. После неудачных попыток устроиться на какую-нибудь работу 31 августа, в воскресенье, когда все ушли из дому, Цветаева повесилась. Еще в 1938 г. с величайшей страстностью Цветаева выразила мысль о том, что человека держит на земле его необходимость другому:

Что для ока — радуга,

Злаку — чернозем —

Человеку — надоба

Человека в нем.

Но саму ее ничто к этому существованию уже не привязывало, она оказалась никому не нужной и считала, что даже сыну только затрудняет жизнь. Возможно, решение уйти из жизни не было вызвано отчаянием и безысходностью только тех трудных дней. Сама Цветаева считала, что к таким решениям человек идет долгим путем: говоря о самоубийстве Маяковского, она писала, что самоубийство «не там, где его видят, а длится оно не спуск курка...»

Могила Марины Ивановны Цветаевой оказалась затерянной. Сын, Георгий Сергеевич Эфрон, погиб на фронте в 1944 году. Дочь, Ариадна Сергеевна Эфрон, вернулась из заключения и ссылки в 1955 году и в течение шести лет боролась за издание книжки стихов Цветаевой и все последующие еще отпущенные ей годы (до 1975) — за восстановление памяти о матери, за то, чтобы ее стихам «настал черед». Эта книга наконец-то увидела свет в 1961 г., через двадцать лет после смерти поэта. И с того момента началось медленное, но неуклонное возвращение поэзии М. И. Цветаевой к читателю.

Источник: Русская литература XX века: Пособие для старшеклассников, абитуриентов и студентов / Под ред. Т.Н. Нагайцевой. - СПб.: "Нева", 1998

Понравился материал?
8
Рассказать друзьям:
Просмотров: 23110