"Свои люди - сочтемся": описание и анализ комедии, постановки

«Свои люди - сочтемся» - комедия А.Н. Островского. Свое первое крупное произведение Островский создавал около четырех лет. Отрывок будущей комедии «Несостоятельный должник», обработанный совместно с провинциальным актером Д.А. Горевым-Тарасенковым, был опубликован 9 января 1847 г. в «Московском городском листке» — за подписью «А.О. и Д.Г.». Полуслучайный соавтор драматурга в дальнейшей работе над пьесой участия не принимал, Островский продолжал трудиться над нею один и по новому плану. К середине 1849 г. комедия была окончена и под названием «Банкрут, или Свои люди — сочтемся!» отправлена на цензуру. Цензура запретила комедию для сцены под предлогом того, что все действующие лица — «отъявленные мерзавцы», а их «разговоры грязны».

Цензурный запрет не помешал устройству авторских чтений пьесы в различных литературных кружках и салонах (зачастую — совместно с близким другом и единомышленником драматурга, артистом Малого театра П.М. Садовским). На одном из таких чтений (3 декабря 1849 г., в доме М.П. Погодина) присутствовал Н.В. Гоголь, благосклонно отозвавшийся о пьесе. В 1850 г. Островский создал вторую редакцию пьесы, соответствующую цензурным требованиям: острые места были убраны или смягчены, в заключительную сцену введен квартальный, уводивший Подхалюзина «к следственному приставу по делу о сокрытии имущества несостоятельного купца Большова». Первая публикация: журнал «Москвитянин», 1850, №6, март. В этой редакции пьеса была опубликована в первом собрании сочинений Островского и дозволена к представлению.

Комедия «Свои люди - сочтемся» Островского вызвала единодушное одобрение русского общества, в авторе увидели продолжателя традиций национальной комедиографии. В.Ф. Одоевский выразил общее мнение, написав: «Я считаю на Руси три трагедии: «Недоросль», «Горе от ума», «Ревизор». На «Банкруте» я поставил нумер четвертый». Зачисление лучших оригинальных русских комедий в разряд «трагедий» нельзя счесть случайной оговоркой. Речь шла о глубоко национальной форме комического, не признающей стихии «чистого комизма» и тяготеющей к сложному сплаву комического с драматическим, трогательным или патетическим освещением событий. И.А. Гончаров указал на знание Островским «сердца русского человека и на искусное введение в комедию драматического элемента». Л.Н. Толстой писал о «мрачной глубине», которая слышится в «Банкруте» и «Доходном месте». А.А. Григорьев подчеркивал, что на дне комедий Островского скрывается «горькое и трагическое» содержание русской жизни. В русле этой традиции критика рассматривала главного героя комедии как «замоскворецкого короля Лира».

Шекспировскую тему отца, все отдавшего детям и прогнанного ими без малейшего сострадания, Островский разрешил в пределах национального, конкретно-исторического, характерного типа. Искания европейского духа драматург перевел в плоскость душевной жизни героя русской современности. Образ купца Большова он раскрыл как человека, в котором сквозь коросту социального «амплуа» прозвучал голос живой души.

Источником драматизма комедии «Свои люди - сочтемся» стала самобытная, самодостаточная, самовластная, самодержавная «самость» Большова, проявляющаяся в самодурстве, не знающем ни границ, ни пределов, ни меры. «Зерно» личности Большова — в словах приказчика Подхалюзина: «Коли им что попало в голову, уж ничем не выбьешь оттедова». В картинах семейной жизни раскрываются последствия его самодурного влияния на характеры и поведение домочадцев. В нежелании платить кредиторам — та же широта натуры героя: «Да я лучше все огнем сожгу, а уж им ни копейки не дам».

Задумав ложное банкротство, Большов измаялся в поисках оправдания своему мошенничеству: «Положим, что мы не немцы, а христиане православные, да тоже пироги-то с начинкой едим. Так ли, а?». Появление стряпчего Рисположенского, готового за гроши любую «механику подсмолить», чтение «Ведомостей» с сообщениями о расплодившихся банкротах, мягкое подталкивание Подхалюзина, — так развивается в пьесе мотив соблазна, «дьявольского наущения», помрачившего совесть Большова. Найдя «своего» человека в приказчике Подхалюзине, Большов решается на обман: «Там после суди, Владыко, на втором пришествии».

Подхалюзин потому легко завоевал доверие Большова, что в разговоре использовал понятные тому категории («душа», «совесть», «чувство», «сердце») и смог заверить, что всего этого у него в избытке. Любопытно, что Подхалюзину, собравшемуся в деле ложного банкротства «попользоваться чем-нибудь лишним», тоже пришлось себя уговаривать. И только уговорив себя, что в этом «греха нет никакого», он смог заполучить все, что хотел: и дом, и лавки, и хозяйскую дочь Липочку.

«Сговорчивость» персонажей с собственной совестью — следствие усвоенной с детства «торговой науки». В семейной жизни, в делах сватовства, в любовных устремлениях Липочки и Подхалюзина — тот же въевшийся отпечаток торгового дела, дающий комическую подсветку действию пьесы. Обрядовое родительское благословение молодых, искаженное «экономической подкладкой», оборачивается фарсом. Серьезность родительского проклятия (в последнем действии) сходит на нет в смехотворной семейной сваре: драматическое напряжение разряжается в «ничто». И только для Большова, обманутого Подхалюзиным, прошедшего через «страм» и унижение долговой ямы, потрясенного бесчувственностью дочери, кончилось время «торгов». Пробуждение личности в образе связано с пробуждением совести — сознания и чувства греха. Выпрямление искаженной торгашеством человеческой личности — в осознании того, что «Иуда — ведь он тоже Христа за деньги продал, как мы совесть за деньги продаем...».

Менее всего в этот момент купец Большов напоминает гневного Лира, бросающего вызов миропорядку. В отличие от своего шекспировского «прототипа», Большов не возвышается до осознания законов бытия, а смиряется со своей участью. Даже Подхалюзина «пробило» смирение неукротимого Большова: «Жаль тятеньку, ей-Богу, жаль-с!». Надев «старый сюртук, которого хуже нет», он едет «поторговаться с кредиторами». Жизнь купеческого сословия предстает в комедии как «торжище», искажающее естественную человечность героев. Позднее Островский писал, что взгляд на жизнь кажется ему в этой комедии «молодым и слишком жестоким». В этой «жесткости» взгляда нет приговора человеку, но есть строгая справедливость его моральной оценки.

Расцвечивая своих персонажей пестрым узором «характера» и «характерности» (принадлежности к сословию, времени, роду занятий), драматург показывает купца и приказчика, мальчика на побегушках и спившегося подьячего, купеческую дочку на выданье и хлопотливую маменьку, замоскворецкую сваху и нелепую ключницу — в их типичности. Но вместе с тем за грубой оболочкой социальности он выявляет, делает зримой — индивидуальную душевную жизнь своих персонажей. Найденный склад и тон «цветной» старомосковской речи, полнота и богатство речевых характеристик персонажей — рекомендуют Островского как «драматурга слова», воссоздающего объемный и красочный замоскворецкий быт. «Пословичное» название и «говорящие» фамилии войдут в арсенал излюбленных приемов Островского. Постоянным приемом Островского станет показ определенного художественного типа в перспективе роста, в динамике его становления: мальчик Тишка — приказчик Подхалюзин — купец Большов (ср.: Бородкин — Русаков в «Не в свои сани не садись», Белогубов — Юсов в «Доходном месте», Вожеватов — Кнуров в «Бесприданнице» и пр.). Способом разрешения конфликта навсегда останется торжество художественной правды над «голой обыденной действительностью». В первой комедии Островского «Свои люди - сочтемся» заявлены многие темы, идеи и образы, развитые в его дальнейшем творчестве: «самодурство» и «закон домостроя», «торги» и «торговая психология», «свое» и «чужое», «закон совести», «душа» и «характер» в человеке.

В связи с цензурным запретом на сценическое исполнение «Своих людей...», первые постановки комедии были осуществлены любительскими силами. В некоторых из них участвовал автор, исполняя роль Подхалюзина (в домашнем спектакле в доме С.А. Пановой, в театре у Красных ворот). Первый публичный спектакль состоялся в Иркутске в ноябре 1857 г., но, попав под запрещение, был снят со сцены. В Александрийском театре (Петербург) премьера состоялась 16 января 1861 г., в Малом театре (Москва) — 31 января 1861 г. (пьеса шла во второй редакции). В спектакле Малого театра П.М. Садовский создал образ Подхалюзина, ставший классическим. Без цензурных искажений пьеса впервые была сыграна 30 апреля 1881 г. в театре А.А. Бренко «Близ памятника Пушкину» (Москва). Наиболее значительной постановкой в сценической истории комедии явился спектакль А.А. Гончарова в театре имени Маяковского (1974 г., Москва).

Источник: Энциклопедия литературных произведений / Под ред. С.В. Стахорского. - М.: ВАГРИУС, 1998