Меню сайта
Статьи » Литература 19 века » Чехов А.П.

История создания и постановки пьесы "Чайка" Чехова

  • Статья
  • Еще по теме

«Чайка» — «комедия в четырех действиях» A.П. Чехова. Впервые опубликована в «Русской мысли» (1896, №12), вошла с последующими изменениями в сборник «Пьесы» (1897 г.) и издание А.Ф. Маркса (1901-1902 гг.).

Пьеса написана в Мелихове, что сказалось во многих реалиях и символах произведения. Впервые, как отмечают авторы комментария к «Чайке» в полном собрании сочинений и писем писателя, мотив подстреленной птицы появляется у драматурга еще в 1892 г. и именно здесь, в Мелихове. Одно из первых широко известных свидетельств о сочинении пьесы — письмо А.С. Суворину от 21 октября 1895 г. В дальнейшем в письме тому же адресату Чехов признавал, что написал пьесу «вопреки всем правилам» драматического искусства (ноябрь 1895 г.). В процессе работы «Чайка» претерпела характерную для Чехова-драматурга эволюцию: она освободилась от множества мелких, в основном бытовых деталей, многословия второстепенных персонажей. Жизнь, описываемая Чеховым в «Чайке», действительно поднялась на новую высоту (по словам Горького, до «одухотворенного и глубоко продуманного символа»). Символ чайки можно отнести не только к юной Нине Заречной с ее мечтами о сцене, но и к Треплеву — как трагическое предсказание его «прерванного полета». Между тем, символы у Чехова, как показала Э. Потоцкая, проходят в течение пьесы сложную эволюцию. Связанные со всем «подтекстовым сюжетом» — и «к концу пьесы символы, воплощавшие в себе конкретные мысли героев (чайка, Москва, вишневый сад), «дискредитируются», и положительные устремления героев высказываются прямо, без подтекста». Так, говоря «я — чайка», Нина Заречная уже поправляет себя: «Нет, не то... Я уже настоящая актриса...».

Исследователи источников сюжета «Чайки» B.Я. Лакшин и Ю.К. Авдеев среди прототипов образа Треплева в первую очередь называют И.И. Левитана (история его неудачного покушения на самоубийство, повторившаяся дважды), а также сына А.С. Суворина, действительно покончившего с собой. Среди возможных источников загадочной «декадентской пьесы» о Мировой Душе современными интерпретаторами называются сочинения Д.С. Мережковского, В.С. Соловьева, Марка Аврелия; само представление пьесы напоминает театральные опыты западноевропейской режиссуры, современной Чехову. В образе Нины Заречной можно обнаружить много общего с близкой знакомой Чехова Лией Стахиевной Мизиновой (история ее романа с И.И. Потапенко, черты которого в свою очередь автор придал Тригорину). Однако необходимо указать и на другое — многолетнюю и, скорее всего, безответную привязанность Мизиновой к самому Чехову. В образе Аркадиной многие «узнали» известную приму частной петербургской сцены, эффектную эмансипированную даму Л.Б. Яворскую (из ее письма Чехову, в частности, известно, что именно ей предназначал драматург свое произведение).

По свидетельству автора, в пьесу «Чайка» «когтем вцепилась цензура»: в основном претензии цензора И. Литвинова носили «нравственный» характер и касались оценки Треплевым отношений Аркадиной и Тригорина. С точки зрения писателей круга Чехова, правка эта (сделанная по указанию Литвинова) была минимальна. Зато гораздо более серьезные изменения пьеса претерпела во время постановки в Александринском театре по воле режиссера Евтихия Карпова и по желанию самого автора при подготовке издания в «Русской мысли». При создании окончательной редакции пьесы Чехов вымарывает те реплики, которые могли бы интерпретировать конфликт пьесы как личное столкновение Треплева с окружением (реплика «Я никому не мешаю жить, пусть же и они оставят меня в покое»), менее однозначными стали характеристики Аркадиной и Тригорина, уменьшился в объеме, стал более спокойным образ Медведенко. Последовав указанию режиссера Карпова, Чехов в журнальной редакции исключил повторное чтение Ниной монолога из треплевской пьесы перед гостями (в ответ на просьбу Маши, в сцене II действия).

Премьера «Чайки» Чехова в Александринском театре в Петербурге 17 октября 1896 г. вошла в историю как один из самых громких провалов. Причины его объяснялись современниками по-разному. Между тем многие, в том числе и сам автор, ждали неуспеха. Предчувствовала его и опытнейшая М.Г. Савина, отказавшаяся от роли Нины Заречной. Однако аргументы о «неудачной» публике, настроившейся на комедию, смеявшейся невпопад (например, в сцене чтения треплевской пьесы, после слов «Серой пахнет. Это что, так нужно?»), сегодня не могут быть приняты всерьез. (И.И. Потапенко и В.Ф. Комиссаржевская впоследствии в письмах к Чехову стремились его уверить, что последующие спектакли имели «большой успех»). Тем более, что едва ли не единый приговор выносила пьесе и премьерная критика. «Дикая пьеса», «не чайка, а какая-то дичь», «соколом летать ты, чайка, не берись» — эти «афоризмы» театральных рецензентов «Чайки» общеизвестны. Как показали в своих исследованиях С.Д. Балухатый (публикатор текста «Чайки» с мизансценами К.С. Станиславского), В.Н. Прокофьев, впервые, обратившийся к режиссерскому экземпляру В. Карпова, а затем К.Л. Рудницкий и многие современные толкователи данного сюжета, конфликт автора «Чайки» с театром был неизбежен: вся режиссерская партитура Е. Карпова подтверждает это: пьеса ставилась как мелодрама о «погубленной Чайке», в духе популярных романсов, и даже игра Комиссаржевской (о которой Чехов сказал: «...словно была в моей душе») ничего решающим образом не могла изменить. Именно «чеховское» в пьесе казалось режиссеру лишним и мелким. Отсюда характерные купюры режиссера в тексте экземпляра для Александринской сцены.

В суждениях о пьесе критика придерживалась театральных трафаретов, исходя из того, что, по выражению Немировича-Данченко, было «от знакомой сцены», — отсюда недоумение даже такого театрального аса, как А.Р. Кугель. Чехов резко изменил само представление о том, что сценично, а что нет. «Новый язык» его драматургии был недоступен театру в этой первой постановке. Очень немногие критики (например, А. Смирнов, выступивший со статьей «Театр душ» в «Самарской газете» 9 декабря 1897 г.) поняли, что Чехов «центр тяжести в своей драме стремился перенести с внешности вовнутрь, с поступков и событий во внешней жизни во внутренний психический мир...». Между тем среди зрителей первой премьеры «Чайки», после которой автор, по собственному признанию, «вылетел из театра, как бомба», были и такие, как А.Ф. Кони, увидевшие в пьесе «саму жизнь», «новое слово» драматического искусства. С настоятельными просьбами разрешить постановку пьесы в новом театре — Художественном — обращается к Чехову В.И. Немирович-Данченко.

Премьере пьесы в Московском Художественном театре 17 декабря 1898 г. суждено было открыть новую эру в истории театрального искусства. Именно после этого решающего события ранней истории МХТ Немирович-Данченко сказал: «Новый театр родился». К.С. Станиславский при работе над пьесой, по собственному его признанию, еще не глубоко понимал Чехова, но творческая интуиция подсказала ему многое при создании режиссерской партитуры «Чайки». Сама работа над чеховской пьесой внесла серьезную лепту в создание метода Художественного театра. Театр осознал Чехова, по слову Мейерхольда, как свой «второй лик». Роли в этом спектакле исполняли: О.Л. Книппер — Аркадина, В.Э. Мейерхольд — Треплев, М.Л. Роксанова — Нина Заречная, К.С. Станиславский — Тригорин, А.Р. Артем — Шамраев, М.П. Лилина — Маша, В.В. Лужский — Сорин. Задача, когда-то поставленная В.И. Немировичем-Данченко — реабилитировать чеховскую пьесу, дать «умелую, небанальную» постановку была выполнена полностью. Премьерный показ был подробно описан как участниками и создателями спектакля, так и многими именитыми зрителями. «Русская мысль», где пьеса была опубликована, констатировала успех «почти небывалый». «Чайка» стала первым опытом полифонической организации всей структуры драматического действия.

Обаяние спектакля Московского Художественного театра, его неповторимая атмосфера (термин, вошедший в театральную практику XX в. благодаря «Чайке») многим обязаны и художнику В.А. Симову с его филигранной отработкой сценических деталей, привнесением на сцену «миллиона мелочей», которые, по словам Немировича-Данченко, делают жизнь «теплой». Последний вспоминал о впечатлении, произведенном «Чайкой» на публику: «Жизнь развертывалась в такой откровенной простоте, что зрителям казалось неловко присутствовать: точно они подслушивали за дверью или подсматривали в окошко». Режиссура применила в спектакле принцип «четвертой стены», оказавший особенный эффект в сцене представления треплевской пьесы. Очень нравился А.П. Чехову нервный стиль Мейерхольда, сыгравшего в Треплеве своего рода парафраз собственной творческой судьбы. Между тем, исполнительница роли Нины Заречной, по словам автора, увидевшего спектакль значительно позже, весной 1899 г., «играла отвратительно». Остался Чехов недоволен и Станиславским — Тригориным, расслабленным, «как паралитик». Не понравились Чехову долгие паузы (впоследствии их назовут «мхатовскими») и лишние звуки, «мешающие людям разговаривать», которыми обильно уснастил Станиславский партитуру спектакля с целью создания атмосферы подлинности происходящего на сцене. По воспоминаниям Мейерхольда, Чехов настаивал на том, что «сцена требует известной условности». Но общее впечатление было хорошим. В письме к Чехову Горький приводил отзыв одного из зрителей спектакля МХТ, назвавшего «Чайку» «еретически-гениальной пьесой». Успех постановки Художественного театра имел обратное влияние на Александринский театр, где бывший актер МХТ М. Дарский возобновил «Чайку» в 1902 г.

Сценическая история «Чайки» в советский период была непростой. «На отношении к Чехову, — пишет Б. Зингерман, — особенно видно, как художественная культура, которая недавно казалась интимно-понятной, без которой не мыслилась современная жизнь, вдруг на какое-то время стала чрезвычайно далекой, чтоб не сказать чуждой». Пьеса в 1940-е гг. ставилась редко: спектакль-концерт А.Я. Таирова (Нина Заречная — А.Г. Коонен) и постановка Ю.А. Завадского в Театре имени Моссовета с известной в прошлом киноактрисой В. Караваевой в главной роли. Даже такие спектакли, как постановка Новосибирского «Красного факела», были отмечены печатью литературоведческих клише В.В. Ермилова, делившего героев Чехова на положительных и отрицательных.

В 1950— 1960-е гг. наблюдался мощный подъем интереса театра к Чехову. Этот натиск современной режиссуры сопровождался часто отрицанием мхатовского канона и упрощенно-социологического подхода к Чехову. Наиболее знаменит в этом смысле спектакль «Чайка», поставленный А.В. Эфросом в театре имени Ленинского комсомола в 1966 г. Режиссер увидел в пьесе столкновение «устоявшегося» и «неустоявшегося», «острейшую конфликтность», «смертельную борьбу рутинеров, захвативших власть в искусстве», против Треплева, на защиту которого явственно вставал автор спектакля. Постановка резко порывала с традицией лирического спектакля, отказывая многим героям Чехова в сочувствии, провозглашая «некоммуникабельность» как норму взаимоотношения людей.

Гамлетовские мотивы «Чайки» вышли на первый план в постановке Б.Н. Ливанова во МХАТ (1968 г.). (Впервые идея «Чайки» как «шекспировской пьесы» Чехова была выдвинута Н.Д. Волковым.) В этом романтическом спектакле, игравшемся в принципах дочеховского театра, поражала красота исполнителей ролей Нины и Треплева (С. Коркошко и О. Стриженов). Приниженными, опошлившимися выглядели персонажи «Чайки» О. Ефремова, поставленной в «Современнике» в 1970 г. В 1980—1990 гг. наметился переход к объемной полифонической трактовке пьесы (таковой стала «Чайка» О. Ефремова во МХАТ в 1980 г.), где режиссер фактически обратился к ранней редакции пьесы.

«Чайка» стала основой балета на музыку Р.К. Щедрина, поставленного на сцене Большого театра с М.М. Плисецкой в главной партии (1980 г.). Пьеса несколько раз экранизировалась (например, отечественный фильм Ю. Карасика 1970 г. и зарубежная киноверсия пьесы С. Люмета 1968 г.).

В зарубежном театре «Чайка» стала известна еще при жизни Чехова (в частности, благодаря переводам Р.М. Рильке). Ее сценическая жизнь в Англии и Франции началась с 1910-х гг. (Самая первая постановка чеховской «Чайки» на английском языке, по свидетельству П. Майлса, относится к 1909 г. — это был спектакль репертуарного театра Глазго.) Первым переводчиком пьес Чехова на английский язык был Джордж Колдерон. В 1936 г. «Чайку» ставил в Лондоне известный русский режиссер Ф.Ф. Комиссаржевский. В роли Нины выступила Пегги Эшкрофт, в роли Тригорина — Джон Гилгуд. На Западе в послевоенный период Чехова признают самым популярным русским драматургом. «Чайка» становится зеркалом, отражающим театральное время. Спектакль Тони Ричардсона с Ниной — Ванессой Редгрейв вносил в английскую чеховиану резкие, диссонансные ноты. Во Франции «Чайку» открыл для театра выходец из России Ж. Питоев, показавший пьесу парижской публике в 1921 г. (до того режиссер работал со своей труппой в Швейцарии и неоднократно обращался к драматургии Чехова, сам занимался его переводами). Режиссер стремился сосредоточиться на внутренней жизни персонажей. Как и в 1922 г., так и в новой редакции 1939 г. роль Нины исполняла Людмила Питоева. Впоследствии во Франции к пьесе обращались Саша Питоев, Андре Барсак, Антуан Витез. В 1980 г. на сцене «Комеди Франсэз» «Чайку» поставил чешский режиссер Отомар Крейча — в этом спектакле на первом плане была метафорически интерпретированная тема свободы творчества. В 1961 г. в Стокгольмском театре «Чайку» ставил известный кинорежиссер Ингмар Бергман.

Источник: Энциклопедия литературных произведений / Под ред. С.В. Стахорского. - М.: ВАГРИУС, 1998

Понравился материал?
20
Рассказать друзьям:
Просмотров: 16185