Хуан Рамон Хименес: биография и творчество поэта

Хуан Рамон Хименес рано начал писать и печататься, и сразу был признан. Однако ранний успех он пережил самым неожиданным образом.

Хименес появился на свет рождественской ночью 1881 г. на юго-западе Андалузии, в захолустном Могере, в старинном доме с мраморными лестницами и слугами. Отец, голубоглазый кастилец, был крупным виноделом («У матери, — вспоминал Хименес, — глаза были черные и в жилах текла мавританская кровь»).

Пятнадцати лет, полный надежд и свободный от забот, Хуан Хименес отправляется в Севилью учиться живописи. Там он начал писать стихи, которые довольно скоро были напечатаны в мадридском журнале. Начинающий поэт не только был замечен, но и оказался на гребне поэтической волны. В столице утверждала себя новая литературная школа — модернизм. Испанские модернисты, в большинстве не слишком глубокие дарования, с равным пылом исповедовали красоту и грешили красивостью, но молодой провинциал увлекся их аффектированной музыкальностью и культом красоты. Его приветствовали как единомышленника, и ободренный юноша отослал в столицу рукопись книги стихов «Облака». Там ее разделили пополам, одну часть назвали «Фиалковые души», другую — «Ненюфары», и в 1900 г. книги вышли в свет. Первая была набрана лиловым шрифтом, вторая — зеленым; к обеим Хуан Хименес до конца жизни сохранил стойкое отвращение. Ни стихотворное приветствие великого Рубена Дарио, ни поездка в Мадрид не вскружили ему голову, напротив, он отрезвел и ощутил нешуточность своего призвания.

Позднее Хименес придумал для себя формулу: «эстетическая этика» — нравственность художника в бескомпромиссной художественности. И попутно сформулировал правило: «Если дали тетрадь в линейку — пиши поперек» Еще тогда, на рубеже веков, зародилась в нем неприязнь к накатанным дорогам.

По возвращении в Могер его ждал удар — внезапна смерть отца. Сломленный утратой, Хуан Рамон Хименес оказался на грани душевной болезни, и ему пришлось лечиться. В это трудное время он рождается как настоящий поэт. В больнице он создает книгу стихов «Грустные напевы» (1902—1903 по словам Мачадо, «чудесную книгу несбывшейся жизни». Затем появляются «Далекие сады» (1903 — 1904) и «Пасторали» (1903 — 1905). О последней и, наверно, лучшей из его ранних книг больше, чем инертное «пасторали», говорят названия трех ее частей: «Печаль полей», «Долина» и «Пастушья звезда». С этих книг Хуана Хименеса начинается «серебряный век» испанской поэзии.

Из мадридских больниц Хименес возвращается в родное захолустье к обедневшей семье. За семь лет затворничества в Могере созданы 10 книг стихов; первую из них — «Зеленые листья» (1906) — он предварил словами: «Я подбирал букет — и вот остались листья. В них меньше аромата и больше свежести. Они первыми увидели небо и услышали птиц». Название одной из книг — «La soledad sonora» («Звонкое одиночество») — по-испански звучит, как утренний горн. «Моему «звонкому одиночеству», — писал позднее Хименес, — я учился в Могере у подлинных аристократов, единственно подлинных. У пахарей, плотников, каменщиков, гончаров, кузнецов, у тех, кто почти всегда работает в одиночестве, вкладывая всю душу в свой труд». Не зря Хименеса в Испании именуют Поэтом из Могера.

Встреча читателя со стихами Хименеса была радостью узнавания. После двух веков редко оживлявшегося застоя поэзия вернулась на испанскую землю, пропитанная ее красками и запахами. Хуана Хименеса отличала не только цветовая зоркость, естественная для художника, но и какое-то изначально цветное восприятие мира — звука, запаха и даже слова. Со стихами Хименеса в испанскую поэзию ворвались краски, а с ними — воздух. По его книгам можно составить каталоги испанских птиц, трав, деревьев. Но суть не в этих приметах, безотчетно рассыпанных по стихам. У Хименеса было редкое чувство языка, и новизна его стихов крылась в том, что их ясный гармонический лад строился на живом слове. Он признавался, что, правя стихи, наслаждается, когда заменяет вычурное обыденным. В широком смысле был создан язык новой испанской поэзии, и все те, кто говорил на нем и развивал его, обращались к Поэту из Могера, как обращаются к словарю.

Но первое, чем Хуан Хименес заворожил читателя, была музыка. Мелодии лились из книги в книгу, удивляли богатством и при этом дышали почти детской непосредственностью. Хуан Рамон Хименес был импровизатором. Импровизация коренилась в самой натуре поэта, в его мировосприятии — «растворении себя в мире» (это растворение он называл любовью). Его стихи — мгновенные отклики, и даже о полузабытом говорится в настоящем времени, все происходит сейчас и здесь. Но эта импрессионистская игра красок и настроений пронизана грустной, прощальной нотой — именно она связывает мгновения в непрерывность и дает стихам единство и глубину. Растворение в мире становится возвратом к себе.

В 1916 г. Хименес с женой поселяется на окраине Мадрида. Позднее он назвал свою новую жизнь «одиноким усилием». Литературная столица жила открыто и шумно, на верандах кафе. Хуан Рамон Хименес сторонился публичности, но при этом основал и выпускал литературные журналы, вокруг которых собралась молодежь. В 20-е гг. он «вывел в люди» многих молодых поэтов, порой полярных ему, но зато — для него это было главным — подлинных. Издательское дело давалось ему, лишенному практической сметки, трудно, но оказалось прочным: его журналы то умирали, то воскресали под новыми названиями. Некоторые из них живут и доныне.

Влияние Хименеса на поэтов росло, но, пока ему подражали, он, верный своему правилу «писать поперек», искал новые дороги и вновь оказался впереди литературного движения. «По нему, как по компасу, наша нарождающаяся поэзия выверяла свой путь, — вспоминал Рафаэль Альберти, — к нему приникали, как к живому источнику вдохновения».

В 1916 г. Хуан Рамон Хименес составил свою первую антологию и расстался с прошлым, подведя под ним решительную черту: «Все написанное — черновик». Новый период начался книгой стихов «Вечные мгновенья» (1916 — 1917); эта и следующая книга «Камень и небо» (1917 — 1918) стали новым словом в испанской поэзии. Стих Хименеса изменился резко и неузнаваемо — отказ от рифмы, верлибры, бескрасочность и монументальная пластика образов. Лаконизм, к которому он и прежде тяготел, стал принципом — порой лирическое переживание спрессовано в две-три строки, и в этом поэт следовал андалузской народной традиции. Живопись сменил скупой, угловатый и точный рисунок, а музыка ушла в глубь стиха и стала тоньше и менее ощутимой.

Причина не в том, что мир для Хименеса перестал звучать и обесцветился. К поэту пришла зрелость, и музыку оттеснила поэзия мысли. Теперь Хуан Хименес за явлениями ищет их сущность. Видимый мир, изменчиво-многообразный для него, — мир, деформированный человеческим сознанием, искаженный в нем, и сознание, скрытые возможности которого неведомы, может и должно перестроиться так, чтобы человек ощутил вечность. Зримый мир, прекрасный и горестный, и мир сущностный, где всему есть смысл и оправдание, для Хименеса едины, но не тождественны — как солнечный спектр и световой луч. И поэзия для него подобна призме, она свидетельство, а поэт — свидетель этого единства. Сверхзадача Хименеса, его «одинокое усилие» художника — преодолеть сознание смерти, саму ее идею. Он называл это «необходимостью разума».

Вторая антология стихов (1922) сделала Хименеса известным всему испаноязычному миру; сам же он надолго замолкает, лишь изредка печатая стихи в периодике, порою анонимно. В действительности он работал непрерывно, но стихи этого времени увидели свет лишь после мировой войны.

Осенью 1936 г. Хуан Рамон Хименес покинул родину — и, как оказалось, навсегда. Тому были две причины. Гражданская война переполнила мадридские приюты, и Хименес, непритворно любивший детей, взял к себе двенадцать сирот. Материально он рассчитывал на свое многотомное собрание сочинений, которое начало выходить, и на лавочку народных промыслов, где его жена была одной из совладелиц. Но издание прервалось на первом же томе, а народу стало не до промыслов. Хименес оказался в отчаянном положении. В это время республиканское правительство, в расчете на международный авторитет поэта (в Латинской Америке даже существовало литературное содружество «Камень и небо» — по названию его книги), предложило ему пост культурного атташе в Нью-Йорке. Продав все, что нашлось в доме ценного, Хименес обеспечил своим сиротам трехмесячное содержание, бросил дом, библиотеку, архив, рукописи (все это потом было разграблено) и отбыл за океан. Семейный багаж состоял из двух чемоданов с бельем и двух обручальных колец.

Он покинул родину уже на пороге старости, и с падением республики для него начались борьба за существование, нужда, болезни и утраты. Свое шестидесятилетие он встретил на больничной койке, а в 1956 г. всего через несколько дней после присуждения ему Нобелевской премии похоронил жену. Последние два года его жизни были одиноким угасанием. Но до этого он работал не покладая рук и успел издать третью антологию. В архиве поэта остались сотни стихов и десятки книг, к сожалению, незаконченных или едва начатых.

Еще в начале эмиграции, скитаясь по Латинской Америке и собирая пожертвования для своих мадридских сирот, он говорил в лекциях о поэзии: «Поэт не может не петь вольно. Когда он поет вольно, он очищается, даже не помышляя о том, от любой скверны. Знание, опыт и логика его не выручат, и если рассудок помешает ему петь вольно, он запоет вымученно и черство. И лучше бы политику не принуждать поэта не петь или петь под диктовку, а самому пригубить эту вольную песню...

Стало расхожим мнение, что поэзия расслабляет, что это удел мечтателей, а не мощное проявление жизни. Но самые мощные страны всегда славились самой утонченной поэзией. Китай, Греция, Рим. Мощные народы знали всегда и знают сегодня, что поэзия, достигшая вершины, ведет в народ: чувство тем долговечней, чем оно естественней, чем оно ближе к народному.

Нет, поэзия не расслабляет. Слабость не в душевной глубине, а в поверхностном лоске, не в тонкости, а в изворотливости. Мы слабы, когда слабеет в нас поэзия жизни.

Когда люди хватаются за колья, это уже не люди, это колья. Давайте же доверять нашей подлинной силе».

Вероятно, Хуан Рамон Хименес мог бы повторить это и в Нобелевской речи, но ограничился тем, что переадресовал премию погибшим друзьям — Антонио Мачадо и Федерико Гарсиа Лорке. 

Источник: Поэты - лауреаты Нобелевской премии. Антология / Ред.-сост. О. Жданко. М.: Панорама, 1997