"Спит ковыль. Равнина дорогая...": анализ стихотворения Есенина

«Спит ковыль. Равнина дорогая...» написано в июле 1924 г. в Баку под впечатлением короткого посещения родины. Нельзя расстаться с частью своего сердца, вырвав из него прежнюю любовь — вот в чем убеждает это стихотворение.

На первый взгляд это стихотворение — еще одно признание милой родине в любви, пронесенной поэтом через все невзгоды, мучения и дальние края. Никакая другая родина — а ведь Закавказье в 1925 г. тоже было «советской Родиной»! — кроме той, где вырос, любил, страдал, не может согреть душу.

Может, «хорошо живется на Руси», что поэт ее так любит? Ответ на риторический вопрос второй строфы, скорее всего отрицательный, особенно если заметить, что в ней перефразировано название поэмы Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо?». Но «знать, у всех нас (русских людей) такая участь: радоваться, свирепствовать, мучаться в этой жизни и, несмотря ни на что, любить свою родину». Никто «не разлюбит отчие поля» даже перед уходом из этой жизни — «под окрик журавлиный».

И на пороге четвертой строфы вдруг высвечивает скрытый смысл стихотворения «Спит ковыль. Равнина дорогая...». Все оно полно неземной отрешенности, это умиротворенное прощание с любимой родиной перед смертным уходом. Картины природы первых трех строф залиты серо-седым лунным светом: серебристо-седой ковыль, «свинцовой свежести полынь», бархатисто-серые вербы, тускло-серые ночью листья тополей. И лунный свет, который в прежних стихах воспринимался поэтом как неживой, мертвенный и страшный, теперь ничуть не пугает и кажется лишь таинственным. И природа, понимая поэта, прощается с ним: «плачут вербы, шепчут тополя», кричат журавли...

И выявленный таким образом скрытый план позволяет теперь по-иному взглянуть на четвертую строфу и увидеть в ней пересечение смыслов. Поэт пишет:

И теперь, когда вот новым светом

И моей коснулась жизнь судьбы,

Все равно остался я поэтом

Золотой бревёнчатой избы.

Этот «новый свет» традиционно литературоведами понимается как советское — социалистическое и индустриальное — переустройство страны. Но это также и неживой свет луны — «новый» для поэзии Есенина, не изливавшийся ранее в его стихах — предвестник скорой смерти. И провозглашая свою поэтическую верность деревянной, избяной Руси, поэт делает это не только перед лицом надвигающейся Руси стальной, но и в предчувствии приближающейся смерти. А может, грядущая стальная Русь — та же смерть для поэтического дара Есенина?

Эта «новь», которую несет с собой следующее поколение, «чужая юность», как сильный враг вытесняет поэта даже с его родины, заполоняя «мои поляны и луга». В этой «нови» поэту места не находится, и ему остается только мирное, без борьбы, упокоение, умиротворенный уход.

Но и все же, новью той теснимый,

Я могу прочувственно пропеть:

Дайте мне на родине любимой,

Все любя, спокойно умереть!

Поэт готов умереть, но ему не под силу разлюбить родину, как бы она ни менялась, какие бы невзгоды ему ни посылала. Это гимн неизбывной любви к России.

Источник: Русская литература XX века: Пособие для старшеклассников, абитуриентов и студентов / Под ред. Т.Н. Нагайцевой. - СПб.: "Нева", 1998