"Москва кабацкая": описание и анализ цикла стихов Есенина

«Москва кабацкая» — цикл стихов С.А. Есенина. Впервые четыре стихотворения цикла были напечатаны в подборку, представляя собою как бы единое стихотворение с посвящением А. Кусикову, в сборнике «Стихи скандалиста» (Берлин, 1923 г.). Впоследствии поэт неоднократно изменял состав цикла и его расположение. В июле 1924 г. Есенин издал в Ленинграде отдельную книгу стихов «Москва кабацкая». Вошедшие в нее 16 стихотворений составляют четыре части: «Стихи — как бы вступление к «Москве кабацкой», «Москва кабацкая», «Любовь хулигана», «Стихотворение как заключение». Тема эта продолжала волновать поэта на протяжении многих лет: он настойчиво твердил, что «внутренне пережил «Москву кабацкую» и не может отказаться от этих стихов».

«Москва кабацкая» — свидетельство острого душевного кризиса и одновременно поиска выхода из него. В пьяном разгуле пытается утопить герой этих стихов мучительные раздумья, вызванные ощущением полного выпадения из привычного — деревенского — бытия («...Заливаю глаза вином, / Чтоб не видеть в лицо роковое, / Что б подумать хоть миг об ином»). Но стремление замкнуться в себе («себя сгубить в угаре пьяном») приводит к потере внутренней устойчивости. Начинаются метания: брань неожиданно сменяется словами нежными и грустными, сожаления о навек утраченной юности — буйным разгулом. Лирическое переживание движется «судорогой буйных чувств». Но демонстративная грубость не оскорбляет: циничные фразы появляются там, где боль становится невыносимой («Наша жизнь — простыня да кровать. / Наша жизнь — поцелуй да в омут»). В этих выкриках — жалость к самому себе, стремление грубостью прикрыть от чужого нескромного взгляда свою душевную рану.

Широко распахнутое и оттого легко ранимое сердце открывается в стихах: «Что-то всеми навек утрачено. / Май мой синий! Июнь голубой! / Не с того ль так чадит мертвечиной / Над пропащею этой гульбой». Эти слова определяют тональность цикла. В них — и тоска по невозвратимому, и резкое отвращение к кабацкому угару, и «нежная дрема» воспоминаний, истлевающих «в дыму голубом». И еще острое желание вырваться из кабацкого омута, тяга к душевному здоровью, надежда на спасение. В цикле «Любовь хулигана», входившем в «Москву кабацкую», эта надежда связывается с пришедшим к герою стихов большим светлым чувством: «...Теперь вот растут слова / Самых нежных и кротких песен». Исчезает болезненная надломленность, «хулиганство» оказывается отброшенным: эта поза становится ненужной, когда начинает восстанавливаться утраченное душевное равновесие и мир открывается взору во всем своем богатстве: «Теперь со многим я мирюсь/ Без принужденья и утраты. / Иною кажется мне Русь, / Иными — кладбища и хаты». Но надежда на спасительную силу любви оказывается иллюзорной, чувство оборачивается чувственностью, и страстное признание («Мне бы только смотреть на тебя, / Видеть глаз злато-карий омут») сменяется печальным вздохом («Мне грустно на тебя смотреть. / Какая боль, какая жалость!»; «Я душой стал как желтый скелет!»). Вместе с тем, духовный кризис запечатлен в стихах поразительной — новой для самого поэта — образной силы.

А.К. Воронский обвинил поэта в культивировании «своей дисгармоничности, противоречивости». Не менее резкими были и суждения других критиков. О «вялом стихе, словесном безвкусии и беспомощности тематической» Есенина писал И. Груздев; «типичным лириком-индивидуалистом» назвал поэта Инн. Оксенов; А. Ромм отказывал ему в оригинальности и творческой самостоятельности. Однако, как заметил А. Лежнев, «Москва кабацкая» для Есенина — «книга болезни и перелома», о переломном ее характере писал и И. Машбиц-Веров.

Источник: Энциклопедия литературных произведений / Под ред. С.В. Стахорского. - М.: ВАГРИУС, 1998