Творчество Леонова: общая характеристика, основные произведения

Общая проблема, связанная с переосмыслением истории отечественной литературы XX века, в полной мере относится и к характеристике отдельных писателей. Сложно дать объективную оценку тем из них, кто был возведен в классики при жизни в тот период, когда к изображению действительности и человека принято было подходить «от должного». Таков Л. Леонов, которого не обвинишь ни в грубой конъюнктуре (как А. Фадеева или К. Федина), ни в творческом бесплодии (как М. Шолохова).

Написано о Л. Леонове очень много — и монографии, и статьи, более сорока кандидатских диссертаций, три докторские. При этом четкого представления о том, какой вклад он как художник сделал в отечественную литературу, все-таки нет. Очевидно, Л. Леонову удалось сохранить себя как писателя в значительной степени потому, что он не стал литературным чиновником. Общественная деятельность не пересекалась у него с творческим процессом, не влияла ни на выбор тем, ни на характер конфликтов.

Выступая перед студентами МГУ в 70-х годах, он подчеркнул те моменты, которые для него не свойственны: «Я никогда не пытался стать учителем жизни, давать категорические советы, сентенции, как спасти душу в условиях коммунальной квартиры, заслужить себе памятник в Черемушках. Мне никогда не удавалось создать общедоступный самоучитель святости. Я не мог никогда об этом думать и не умел это делать».

Писатель считал, что одна из серьезных причин его несовпадения с официальным курсом та, что он «не укладывался в вилку». Тяга к «достоевщине» путала авторскую позицию, требуемую соцреализмом. Не удавалось ему создать и полноценного положительного героя, почему-то выходили они всегда немного «подмоченными» — то комиссар гражданской войны вором становился («Вор»), то большевик-руководитель смертельно заболевал («Дорога на океан»), то и вообще бывший белогвардеец появлялся («Метель»). Критики по мере сил старались поворачивать писателя в нужное русло. Настаивали, чтобы поправился Курилов, Стратонова («Evgenia Ivanovna») трактовали как однозначно отрицательного героя, вторую редакцию «Вора» воспринимали с точки зрения социального звучания и т. д.

Попытаемся разобраться в том, что же сделано Л. Леоновым-писателем, чем интересны его произведения для постижения противоречий времени и национального характера. Творческий путь Л. Леонова не был безоблачным, но оказался долгим и плодотворным. Он охватывает семь десятилетий (с начала 20-х и до начала 90-х годов), за которые созданы романы, повести, рассказы, пьесы, написана масса публицистических статей. Наиболее значительные произведения в 20-е годы: повесть «Конец мелкого человека», романы «Барсуки»(1924), «Вор» (1927), «Соть» (1929); в 30-е годы: «Скутаревский» (1932—1933), «Дорога на океан» (1935), повесть «Evgenia Ivanovna» (1937), пьеса «Метель» (1939); в 40-е — пьеса «Нашествие» (1941), публицистика, повесть «Взятие Великошумска» (1944); в послевоенный период: роман «Русский лес» (1953), киносценарий «Бегство мистера Мак-Кинли» (1960), роман «Пирамида» (отрывки из него «Мироздание по Дымкову», «Спираль» печатались в 1974, 1979, 1984 годах, полностью книга вышла в 1994 году).

Ряд произведений, таких, как «Вор», «Метель», «Evgenia Ivanovna», имеют по две, а то и по три даты рождения, разделенные порой не одним десятилетием. Редакции романа «Вор» — 1927, 1959, 1982; пьесы «Метель» — 1939, 1962; пьесы «Нашествие» — 1941, 1964. Сам писатель говорил о трудности возвращения к собственным творениям. Вместе с тем внутренняя потребность заставляла по-новому прочитывать написанное и «пересоздавать». Л. Леонов возражал тем, кто считал, что "Вор" переделан по требованию Сталина. «Это была абсолютно моя авторская воля, — заметил он в одном из разговоров с литературоведом И. Ростовцевой. — Вторая редакция — это в лупу рассмотренные узлы „Вора“. В первой редакции главный герой Митя Векшин был романтизирован, что-то в нем было есенинское. Во второй — герой был изменен в худшую сторону».

Философская основа произведений, ироническая манера повествования затрудняют критикам (и читателям) прямое толкование написанного. Книги Л. Леонова прочитывали вполне в духе времени. В «Барсуках» видели не только безнадежность крестьянского выступления против новой власти, но и утверждение правоты этой власти. В «Соти» — оправдание Увадьева как нового типа руководителя, гимн преобразованиям. На таком прочтении произведений Л. Леонова как замечательных достижений литературы соцреализма и строилось леоноведение. Даже в некоторых последних работах анализ трагических коллизий в романе «Вор» как бы подтверждает истину о том, что «частнособственнические инстинкты калечат людские души». Ведущие леоноведы продолжали противопоставлять писателя тем художникам, чьи традиции он развивал. Так, В. Ковалев в книге «В ответе за будущее» (1989) утверждает, что стиль Л. Леонова «полемически противопоставлен тенденции к бесплотному, рафинированному интеллигентскому стилю символистов, с одной стороны, и подчеркнуто стилизованному языку ревнителей литературной архаики, вроде Ремизова, с другой».

Автор не ответствен за то, как интерпретируют его произведения. Но не менее очевидно, что многие произведения Леонова несут на себе печать времени. Дело не только в частностях, отдельных мотивировках, продиктованных необходимостью обойти цензуру: Федор Таланов в «Нашествии» возвращается из заключения, где он был не по политическим обвинениям; корни Грацианского в «Русском лесе» тянутся к царской охранке, чтобы облегчить объяснение самого типа подобного героя, вроде бы не характерного для советской действительности.

Уже в 20-е годы в поле зрения Л. Леонова оказывались и деревенский мир, и интеллигенция. Он был сыном поэта, внуком мелкого лавочника, в его доме и вырос на Московской окраине, в Зарядье. Учился в гимназии, участвовал в гражданской войне, прошел журналистскую школу в газете. В пору строгого классового отбора, ориентации на пролетарских авторов числился в ряду «попутчиков». Мужики, крестьянская психология воспринимались Л. Леоновым как адекватные природе. Интеллигенты привлекали своей способностью подняться над бытом (или сломаться под его давлением). Пытаясь снять все внешнее, наносное в характерах, Л. Леонов предпочитал изображать своих героев в ситуациях, когда они лишены привычной поддержки, остаются без «орнаментума», обнаруживая свою истинную сущность.

Несколько примеров. Мишка Копылев из «Необыкновенных рассказов о мужиках» (1927—1928) когда-то творил революционные преобразования в собственной деревне и теперь в страхе перед судом односельчан притворяется мертвым. Суд с телесным наказанием все-таки состоялся — подкараулили мужики Мишку в бане. Голым предстал он перед теми, кому нес «передовые идеи», подкрепляя их огнем и кровью. Жестокая порка выглядела не столько местью за прошлое, сколько уроком на будущее: «Чего же его губить за ребячий разум: муравей и тот своей кучи не рушит». Возвращение Мишки прочитывается как отказ от героического прошлого, да и от «прото-геройской поры», когда он «был только бабником и озорником».

Герой романа «Вор», утверждаясь в новой жизни, приспосабливаясь к ее законам, теряет человечность. Л. Леонов это перерождение из трибуна, «каким представал самому себе Векшин», обнаруживает во взаимоотношениях с теми людьми, которые любили Митю, верили в него, готовы были идти за ним (сестра Таня, Санька, Маша Доломанова и др.). В том, что в одиночестве, в тупике оказался Векшин, Л. Леонов не торопится обвинить ни обстоятельства, ни воровскую среду, окружающую героя.

Претензии критиков вызвало сюжетное решение в «Дороге на океан» — герой-большевик, руководитель должен быть показан в деле, а автор «наградил» его смертельной болезнью. Но в том-то и заключался замысел — оставить Курилова наедине с его болезнью, «чтобы посмотреть, чем он окажется». Путь раскрытия характера, избранный Л. Леоновым в «Воре», «Дороге на океан», «Evgenii Ivanovne», связан с уверенностью в том, что «самый страшный поединок, который может вестись, вероятно, это поединок с самим собой».

Конфликты — социальные, мировоззренческие, нравственные — в произведениях Л. Леонова происходят часто внутри семьи, хотя решаются отнюдь не семейные проблемы. У людей из одного гнезда оказываются разные характеры и подход к жизни, противоположны представления о счастье. Встречаются как чужие братья Рахлеевы в «Барсуках», бросает обвинения в душевной глухоте сын отцу в «Скутаревском», несовместимы позиции братьев Сыроваровых в «Метели». Эти столкновения выходят далеко за личные рамки. В их основе разное отношение и автора и его героев к прошлому и будущему, к природе, пружиной их развития являются чувства долга и страха, любви и самобоязни.

На примере «Русского леса» хорошо видно, как сюжетные линии развиваются параллельно, а конфликтные столкновения обеспечивают постоянное эмоциональное напряжение. Но до самого финала сохраняется ощущение незавершенности, невыясненности. Вихров знает цену Грацианскому, но не идет на окончательный разрыв. Грацианский строит свою карьеру на разоблачениях Вихрова «от имени и во благо народа», но тоже не добивает противника. «Следствие» над Грацианским затягивается на десятки страниц. Само распутывание тайны, выявление истинных стимулов деятельности героев-антагонистов и составляет содержание произведения.

Начиная с ранних рассказов и до последнего романа Л. Леонов активно использует многозначные емкие символы, выведенные в заглавие, организующие все повествование, — океан, метель, лес. Исследователи, анализировавшие поэтику Л. Леонова (В. Хрулев, В. Химич, Г. Исаев), отмечали в ранних произведениях сказовую форму повествования, на протяжении всего творчества — широкое использование пародии, иронии. Ирония автора порой прячется за восприятием персонажа: «Открылось, что царь больше не царь, а заместо царя — епутаты. Говорили, будто попов больше не надо и бога не надо, так как на поверку оказалось, что бога нет, а заместо бога просто дыра в никуда». Стремления персонажей говорить ученым языком не нуждаются в комментариях, но в самом характере умозаключений, аргументов просвечивает авторская ирония: «Так вот и живем, а цивилизации по-прежнему никакой. Напротив, поясницу, например, еще больше ломит». В поздних произведениях ирония помогает автору подчеркнуть недостаточность, упрощенность представлений об окружающей природе. С горькой насмешкой пишет Леонов о тех, кто надеется в предстоящей мировой катастрофе избежать общей участи, рассчитывает на то, что «местные начальники... успеют без паники наличными средствами уладить дело». В ироническом контексте особенно режут ухо превратившиеся в стереотипы бывшие высокие понятия: «столбовая дорога человечества», «путь к звездам», «светлое будущее». Трагическая версия апокалипсиса в последнем романе тоже пронизана ироническим подтекстом.

Материалы Всесоюзной научной конференции по творчеству Л. Леонова, прошедшей в 1989 году, убеждают, что большая часть исследований о нем устарела. К леоноведению можно отнести слова, сказанные им самим о литературе 30-х годов: «Ко всему, что литература делала в эти годы, надо прикладывать определенный коэффициент. Нам было трудно. Надеюсь, что литературоведы будут оглядываться на прошлое с чувством сострадания и отчаяния».

Источник: Гордович К.Д. История отечественной литературы ХХ века: Пособие для гуманитарных вузов. - СПб.: СпецЛит, 2000