Меню сайта
Статьи » Литература 19 века » Тургенев И.С.

Характер Базарова, вопрос о прототипе героя

  • Статья
  • Еще по теме

Присмотримся к характеру, затронувшему чувствительнейший нерв современности, вызвавшему бурю критических страстей, восторгов и брани, обрушившейся на его создателя. Речь идет о тургеневском Базарове. Нет, казалось бы, более красноречивого аргумента в пользу «отражательного» предназначения литературы, возведенного в абсолют. Базарова «узнали» тотчас не только апологеты его, вроде Писарева, но и его противники из стана разночинской демократии, усмотревшие в нем карикатуру на «новых людей». И те, кто увидел в нем карикатуру, не рискнули бы, разумеется, отрицать его связь (хотя бы и карикатурную) с социально-психологическим типом, уже вполне сформировавшимся в 60-е годы.

Но странное дело: сколько усилий было потрачено писавшими о романе «Отцы и дети» на то, чтобы непременно «разместить» Базарова по принципу «обратной» проекции в пределах какого-либо исторически конкретного ответвления революционной демократии. Писаревцы «тянули» его в свой стан; послереволюционным тургеневедением владел соблазн, спроецировав этот характер на историческую реальность, «разместить» его как можно ближе к «здоровому» ядру революционной демократии. Даже в Добролюбове, которого Тургенев терпеть не мог, готовы были увидеть базаровский прототип. И что же: все усилия были тщетны. Не «размещался» Базаров ни в центре, ни на периферии разночинской психологии и идеологии, ни в кругу «Современника», ни в когорте «Русского слова». Вечно в нем оставался некий смущавший критику избыток художественного смысла, который невозможно было понять в свете одной лишь «теории отражения». А между тем странно было бы и утверждать, что «отражательная» функция искусства в создании этого характера никак не задействована. Нет и не может быть сомнения в том, что в Базарове отразились какие-то существенные приметы демократического мироощущения 60-х годов. Но в живой целостности характера на эти приметы наслоилось сложное и необычное для психологии русского разночинства содержание. Тургеневский Базаров несет в себе художественную истину, которая, пересекаясь с мироощущением радикализма, в корне отрицает его, причем отрицает из глубины его собственных мировоззренческих посылок. И этой-то истиной мы обязаны не только логике отражения, но и логике художественного пересоздания, не только исторической реальности, но и духовной реальности тургеневского видения мира.

Художественный апофеоз Базарова, конечно же,— в его трагедии, но трагедия его не в том, в чем ее обычно усматривают, не в нелепой случайности его гибели. Впрочем, и сама эта случайность разве не посрамляет гордыню нигилистического ума? Базаров ведь если и «мыслящий тростник», то все же «тростник». Эту трагическую паскалевскую «формулу человека» Тургенев знал (он любил философию Паскаля и ценил ее сумрачную глубину).

И еще менее трагедия Базарова в преждевременности его появления на российской общественной сцене, как бы ни навязывали нам этот вариант истолкования. Однако тургеневский Базаров появился на свет как раз вовремя, именно тогда, когда для Тургенева сделался вполне очевидным роковой изъян разночинского доктринерства и нигилистического пренебрежения к жизни. «Системами дорожат только те, которым вся правда в руки не дается»,— писал Тургенев. И в этом утверждении был для него не только итог былых увлечений системой Гегеля (он ведь учился в Берлине у одного из самых даровитых учеников Гегеля — профессора Вердера), но прежде всего результат наблюдений над догматической идеологией разночинской демократии. «Полная истина» в применении к человеку означала для Тургенева и полноту мысли, не порабощенной доктринерством, и полноту судьбы, которая не должна быть принесена в жертву идее.

Тургенев не прибегает в романе к обнаженным и одномерным формам авторской оценки: ни апологетики, ни отрицания героя здесь нет и в помине. Авторская воля, материализованная в живой сложности характера, проступает лишь в том, что сам герои в смятении и муках, прикрывая кровоточащую душу маской горделивого скепсиса (за которым лишь угадывается героическая сдержанность сердца), сражается с неустранимыми потребностями «живой жизни» и с высшею из них, которая есть любовь. И нет ничего более сокрушительного для кичливого нигилистического рассудка, для деревянной доктрины, собранной из сомнительных силлогизмов, чем эта живая, идущая от естества (а не от какой-либо нелепой этики «разумного эгоизма») победоносная потребность любви, с которою в ослеплении борется тургеневский герой. Он побежден, он пал в этом ратоборстве, но это-то поражение его и есть его трагический апофеоз.

Трагедия Базарова, наконец, и в этом обилии жизненных сил, брошенных на жертвенник узкой идеи, в широте натуры, изначально не соразмерной плоскому и крохотному мировоззренческому кредо. Не замечательно ли уже одно то, что трагический Базаров явился на свет именно тогда, когда нигилистический радикализм в России был преисполнен наступательного самодовольства. Итак, если тургеневский роман и ответ на злобу дня, то это такой ответ, который сквозь пену и накипь времени с пророческой прозорливостью обнажает роковое противоречие и злотворный изъян российского радикализма, того идолопоклонства перед кумирами теории, системы и «пользы», которое в грядущем дорого обойдется русской мысли. Отталкиваясь от социальной поверхности, мысль Тургенева, создавая характер Базарова, идет в глубину, от современного к вечному. И это обнаружение вечной субстанции в том, что, казалось бы, всецело приковано к злобе дня, и заключает в себе источник той новой художественной правды, которая прошла незамеченной для современников, пребывающих «у времени в плену». Характер Базарова сотворен не по готовой «модели» действительности, а, скорее, в сфере сопряжения реального материала с авторским идеалом и сокровенным, устремленным в глубину жизни движением авторской мысли. И на вопрос, чему обязан своим появлением на свет тургеневский герои, можно ответить лишь так: и русской реальности 60-х годов, и неповторимому авторскому видению мира, и объекту и субъекту творчества, и жизненному материалу, и писательскому идеалу.

Источник: Грехнев В.А. Словесный образ и литературное произведение: кн. для учит. Нижний Новгород: Нижегородский гуманит. центр, 1997

Понравился материал?
1
Рассказать друзьям:
Просмотров: 3595