"Крейцерова соната": анализ произведения Толстого Л.Н.

Семья, которая прежде была спасением для рефлектирующего толстовского героя, соединяя его с природным космосом, в философско-художественном мире позднего Толстого теряет свою прежнюю ценность. Она основана на «плотской любви» и включена в социум, где нарушены христианские законы, и потому и в ней, современной семье, торжествуют власть одного человека над другим, насилие сильного над слабым. В повести «Крейцерова соната» (1887 — 1889) брак показан как соединение и борьба двух эгоизмов, освященный церковью разврат, как жажда наслаждений вместо совместного строительства жизни и воспитания детей, животное продолжение рода вместо духовной работы и подлинной любви. Героя повести Позднышева и его жену соединяет только физическая близость, этой цепью они скованы и ненавидят друг друга.

Категория любви — важнейшая в толстовской концепции жизни и смерти; в этом смысле Толстой близок русским религиозным философам конца XIX — начала XX в. В русской философской мысли этого времени понятие бессмертия (преодоления смерти) связывалось со стремлением человека к целостности бытия, нераздельной частью которого является эрос (Вл. Соловьев). Толстой видит проблему смерти и бессмертия иначе. В Послесловии к «Крейцеровой сонате» он утверждает, что человек создан для служения — Богу и людям, это служение несовместимо с браком, потому что Богу угодна лишь братская, деятельная любовь на благо других. Только такая, неизбирательная любовь избавляет от страха смерти, разрешает «дилемму личности» в «благоволении» ко всем людям, в отданности «Всему». Плотская же любовь, любовь-предпочтение — смертная, ибо тело смертно. В такой любви проявляется животное, неконтролируемое разумом начало, которое вне добра и зла. Это стихийное начало, тем не менее, у Толстого двойственно: оно есть «блаженство жить», оно смертно и вместе с тем поэтично, в стихии пола коренится творческое начало, с ним связаны красота, музыка, искусство. Поэтому в двух толстовских повестях о любви 1880-х гг., «Крейцеровой сонате» и «Дьяволе», заметно противоречие в изображении чувственной любви: система идей (выраженная с полной ясностью в Послесловии к «Крейцеровой сонате») не совпадает с планом изображения, оказывается более узкой и одномерной, чем смыслы, порождаемые образно-символической системой. Так, в «Крейцеровой сонате» в описании концерта, где звучит соната Бетховена, происходящее с героями выходит за рамки осуждаемой чувственности; музыка — не просто искусственное возбуждение нервов, она становится проводником непонятного, тревожащего расширения души. Этот транс в беспредельное, корни которого в бессознательном, пугают Толстого, он стремится совладать с этой двойственностью, подчинить ее морали. Трагическая борьба духа и плоти становится и над-повествовательным сюжетом, она видна в писательской стратегии, колебаниях автора. В повести «Дьявол» (1889— 1890) стихия пола и страсти властвует над человеком, но она так притягательна и так естественна, что борьба с ней превращается в самоуничтожение героя. Толстой не закончил повесть, не смог выбрать из двух одинаково трагичных вариантов финала: в одном из них герой выбирает разум — убивает себя, чтобы не подчиниться диктату пола, в другом остается в плену страстей и убивает источник греха и вожделения — женщину.

Источник: История русской литературы XIX века: в 3 т. Т. 3 / под ред. О.В. Евдокимовой. - М.: "Академия", 2012