Ода "Вольность": анализ

Ода "Вольность", анализ которой мы проведем, — хронологически самое раннее стихотворение Пушкина, в котором поэт обращается к эпохе первой французской революции, называемой им эпохой «славных бед», т. е. временем одновременно великим и трагическим по своему историческому содержанию.

Непосредственно событиям Великой французской революции посвящена первая из двух исторических картин, которые поэт рисует в «Вольности». Обращаясь к тени Людовика XVI, поэт в его смерти усматривает нарушение «закона», совершенное не царем, а народом.

Хотя Пушкин характеризует Людовика XVI как «мученика», казненного "преступной секирой" палача, и квалифицирует его казнь как нарушение «закона» восставшим народом, поэт в то же время указывает и на то, что Людовик XVI сложил свою голову на плахе не безвинно. Его казнь имела причиной «славные ошибки» его предков. Обращает на себя внимание и другое — смерть Людовика XVI совершается не только при «молчании закона», но и при «молчании народа», служащем, по выражению Мирабо, «уроком королям». Вряд ли слова эти (о «молчании народа») следует понимать, как упрек, обращенный к народу, который не восстал против нарушения «закона» (равнодушно или сочувственно отнесся к казни короля). Скорее здесь можно заподозрить отдаленное предвестье грозного и трагического безмолвия и недоумения народа в финальной сцене «Бориса Годунова». Пушкин осуждает в «Вольности» нарушение народом «закона» (т. е. общественного договора между монархом и нацией), но вместе с тем в «молчании народа» он усматривает факт неприятия народом «кровавой плахи вероломства», на которой сложил голову осужденный не «законом», а самим же народом и его представителями Людовик XVI.

О «Вольности» существует обширная научная литература. Однако существенным недостатком всего того, что написано об этом замечательном стихотворении, долгое время было то, что оно рассматривалось по преимуществу всего лишь как политический документ, несущий на себе печать вызвавшей его к жизни эпохи. Вот почему, думается, прав Н. И. Скатов, который подчеркивает, что кроме политического эта ода имеет и другой, не менее важный — философский и нравственный аспект. Ибо в "Вольности" важны не только грозные и гневные инвективы против тиранов — Наполеона, Павла I и любых других «самовластительных злодеев», неизбежно осужденных на смерть самой историей и ее незыблемыми законами, и не только призыв к "падшим рабам" воспринять и обрести новое мужество в сопротивлении тирании, но и впервые проявившееся здесь искусство Пушкина смотреть на историю «глазами Шекспира», его строгая верность объективному движению и логике событий, умение взглянуть на них свободно и независимо, с высоты своего возвышенного исторического и нравственного идеала гуманности и справедливости.

Поэт не скрывает своей глубокой ненависти к русскому Калигуле — Павлу I, имя и самое жилище которого осуждены на забвение. И вместе с тем Пушкин с глубоким отвращением рисует образы «потаенных убийц», которые, опьяненные для храбрости вином, скрывая затаенный в их сердцах страх перед тем, что они намерены совершить, крадутся в комнату спящего императора, хотя объективно их действия и являются заслуженным Павлом историческим возмездием тирану.

Точно так же, обращаясь к событиям политической истории французской революции (и всецело концентрируясь в «Вольности» именно на этой внешней, политической ее стороне), Пушкин характеризует Людовика XVI как жертву истории. Людовик поник «развенчанной главой, он не «тиран», но «мученик», влекомый носителями политического беззакония на запятнанную кровью его и других жертв «плаху вероломства». И все же его смерть — неизбежная плата — хотя и не за его личную вину, а за «ошибки славные» его властолюбивых и жестоких предков. В то же время казнь его не случайно совершается при молчании не только «закона», но и «народа». Ибо одно беззаконное преступление влечет за собой другое — на смену казненному Людовику на трон всходит новый, более страшный властитель — Наполеон, готовящийся сковать порабощенных галлов, накрыв их своей порфирой.

Единственная гарантия избежать и деспотизма и своеволия тиранов, и анархию действующего стихийно, слепого в своей ярости и гневе народа — сочетание «святой вольности» каждого члена общества с «крепкими» и нерушимыми гражданскими законами, основанными на требованиях Равенства, Правды и Справедливости. В идеи, почерпнутые из лекций Куницына и из сочинений французских просветителей, Пушкин вносит глубоко личный смысл: вольность, в его понимании, связана со свободой всех членов общества и их правом на счастье. Но это право может обеспечить только закон. И притом закон не только политический (или юридический), но прежде всего закон нравственный, закон гуманности, от которого производным является и закон политический. Без опоры на нравственный закон вольность превращается в своеволие, а царь — в самовластительного злодея и тирана. Лишь тесная, органическая связь между политическим и нравственным законом, между личной свободой и "вольностью" граждан, между правами и обязанностями каждого члена гражданского общества на всех его ступенях — «наверху» и "внизу" - от "царя" до "народа" — может обеспечить нормальный, достойный человека общественный порядок.

Итак, и казнь "мученика ошибок славных" Людовика XVI, и смерть "тирана" Павла 1 в глазах Пушкина эпохи "Вольности" предстают в известном отношении как две, хотя и различные, но и в известном отношении сближенные по их глубинному смыслу исторические трагедии. Пушкин осуждает Павла I и усматривает в его убийстве законное историческое возмездие "самовластительному тирану". И вместе в тем он с ужасом и отвращением рисует фигуры его убийц, ибо самый факт убийства, хотя бы и убийства тирана, вызывает у него осуждение — прежде всего с нравственной точки зрения. С этой же нравственной точки зрения Пушкин готов сочувствовать Людовику XVI, сложившему главу за "славные" ошибки предков при трагическом "молчании" как "закона", так и "народа".

Источник: Пушкин. Достоевский. Серебряный век. / Фридлендер Г.М. СПб: "Наука", 1995