Меню сайта
Статьи » Литература 19 века » Пушкин А.С.

"Деревня" (Пушкин): анализ стихотворения (подробный)

  • Статья
  • Еще по теме

Стихотворение «Деревня» Пушкина, анализ которого мы проведем, показательно для понимания того, что лирику трудно разделить по тематическому признаку. Рамки одной темы тесны для этой элегии. В ней найдена новая форма воплощения вольнолюбивых мотивов, но, кроме этого, создана картина сельской природы, а также выражены мысли об истории, литературе, творчестве.

Главным художественным средством в стихотворении «Деревня», по жанровой природе близком элегии (от греч. «печальная песня», жанровая форма в лирике, стихотворение, выражающее сосредоточенное размышление или являющееся эмоциональным монологом, передающим печаль лирического героя от сознания морально-политических несовершенств или от любовных неурядиц), является антитеза. Антитеза (от греч. «противоположение») — это открыто выраженное противопоставление, контраст, который не скрыт за другими соотношениями, а выявлен благодаря художественным особенностям произведения. В «Деревне» развернутая антитеза возникает между двумя частями стихотворения. Первая состоит из трех строф, опубликованных в 1826 г. под названием «Уединение». В них использован вольный ямб. В начальном четверостишии повторяется сочетание трех строчек шестистопного ямба с четырехстопным завершением, которое является постоянным в первой русской элегии, принадлежащей В.А. Жуковскому («Вечер», 1806). Как и в ней, лирическому герою, пребывающему на лоне природы, дороги приметы пейзажа — «мирный шум дубров», «тишина полей». О прохладе темного сада, ароматах цветов и сена, переливах воды в ручьях и озерах идет речь во второй строфе, продолжающей обрисовку сельской гармонии. Мысль о том, что в природе внимательному наблюдателю открывается не только красота, но и равновесие цветов, звуков, запахов, звучала у Жуковского. Оно не бросалось в глаза, было «тихим» («Как тихая твоя гармония приятна!..» — «Вечер»), но умиротворяло душу, заставляя верить в осмысленность бытия.

Взору лирического героя Пушкина во всем видятся «следы довольства»: луг уставлен скирдами сена, на озере белеет парус рыбаря, нивы распаханы, по берегу бродят стада, вращаются крылья мельниц, топятся печи в овинах, где сушится зерно.

Богатство и многообразие человеческого быта дополняют гармоничное сочетание цветов и звуков в природе (темный сад — светлые ручьи, лазурные озера — желтые нивы; тишина полей — шум ручьев). Все движется, переливается, составляет «подвижную картину». Над ней веет ветер, разносящий ароматы цветов и дым, вырывающийся из труб овинов.

«Рассыпанная» («Вдали рассыпанные хаты...») по земле жизнь заставляет лирического героя забывать о заблуждениях, внушенных ему столичным времяпрепровождением. Оно было роскошно, пиры сменялись забавами, его очаровывали великосветские цирцеи (Цирцея, или Кирка, — в греческой мифологи имя волшебницы, удерживавшей на своем острове Одиссея, — Гомер. «Одиссея», X), но там не было места для «трудов и вдохновенья». Душа ожила только в «пустынном уголке», успокоенная тишиной природы. Во внутреннем мире лирического героя воцаряется гармония, поток его дней «льется», он не обращает внимания на время, погрузившись в размышления. Для всех забвение внешнего существования кажется «праздностью», но в действительности интенсивная внутренняя жизнь — это труд, приносящий счастье. В первой строфе элегии не только начинается создание картины природы, которая станет антитезой тому, во что люди превратили мирный уголок, но и привлекается внимание к причинам отказа от суетности и ложных очарований:

Приветствую тебя, пустынный уголок,

Приют спокойствия, трудов и вдохновенья,

Где льется дней моих невидимый поток

На лоне счастья и забвенья.

 

Я твой — я променял порочный двор цирцей,

Роскошные пиры, забавы, заблужденья

На мирный шум дубров, на тишину полей,

На праздность вольную, подругу размышленья.

В третьей строфе лирический герой возвращается к намеченной в начале художественной цели, обрисовка пейзажа (прототипическими были впечатления от природы, увиденной поэтом в Михайловском, родовом имении, которое он посетил в юности) уступает место лирическому излиянию, характеризующему его интересы. Ощущая себя освобожденным от оков светского многолюдства, от влияния толпы, поклоняющейся злодеям и глупцам, он обретает истинное наслаждение в одиночестве: наедине с собой ищет ответы на свои сомнения в трудах историков и писателей («Оракулы веков, здесь вопрошаю вас!», оракул — лат. «прорицатель»). Там его нравственное чувство находит отклик, доставляющий радость, блаженство. Его правота подтверждается истинами, открытыми в другие эпохи. Независимо от времени для человека ценными остаются свобода, сочувствие, самостоятельность мышления— те гуманистические идеалы, которые воодушевляют творца: пробуждают душу от «сна угрюмого», «к трудам рождают жар». В них зерно истины, зреющее в нем, чтобы дать прекрасные исходы в творчестве.

Важнейшими для лирического героя представляются просветительские требования: он не просто стремится к пониманию трудов защитников народных интересов и проповедников разумных преобразований в обществе, но учится «закон боготворить», вслушивается в «застенчивую мольбу», готов обличать «величие неправое». Вторая часть стихотворения, из-за появления которой оно не было опубликовано полностью, содержит резкую критику главного порока социальной жизни в России — крепостного права. «Мысль ужасная» о нем омрачает размышления, побуждает забыть и о красотах природы, и о творческих планах. Ни одно из внутренних ощущений не заглушает стонов, доносящихся с «цветущих нив», не заслоняет зрелища «убийственного позора», заметного «везде», в целом «здесь», в России. Долготерпение народа и невежество «барства дикого» — те нравственные пороки, которые отдаляют человечество («друг человечества» — определение, значимое для просветительской характеристики взглядов лирического героя) от «избраннейшего» дня — «прекрасной зари» свободы. В завершающих строчках, как и в стихотворении «К Чаадаеву», звучит реминисценция из радищевской оды «Вольность», на что указывает и шестистопный ямб финала (в тексте элегии такие шестистопные строчки чередуются с четырехстопными, это чередование имеет нерегулярный характер, образуя вольный ямб).

Между первой и второй частями стихотворения «Деревня» (Пушкин), анализ которого нас интересует, существует развернутая антитеза. Ее основой становятся гуманистические идеалы лирического героя, которым противопоставлена картина рабства. Его «застенчивой мольбе» (внимать ей с участьем должен научиться каждый, кто способен освободиться «от суетных оков») необходимо выражение, которое может найти только поэт, кому дан «грозный дар», позволяющий «сердца тревожить». Таким образом, важным моментом в содержании стихотворения становятся размышления о роли художника в общественных схватках. Он не один из тех, кто в открытой борьбе сражается с самовластьем, а сознающий свою исключительность вития (оратор, красноречивый человек), взывающий к народам и царям, повышая действенность нравоучения, благодаря выразительной силе искусства:

О, если б голос мой умел сердца тревожить!

Почто в груди моей горит бесплодный жар?

И не дан мне судьбой витийства грозный дар?

В рассказе о приметах крепостной жизни особое значение имеют эпитеты, усиливающие реалистическое по своей достоверности и конкретности изображение действительности. Невежество — «убийственный» порок, ярем неволи «тягостен» для всех, владельцы душ — «дикие», «неумолимые», «бесчувственные»; рабы «измученные», покорные «насильственной лозе», обреченные склоняться «на чуждый плуг», не смеющие «надежд и склонностей в душе питать». Они труженики, «земледельцы», но их «собственность и время» присвоили себе, подобно завоевателям, помещики, превратившие их в рабов. Социальные различия возникли «на пагубу людей», доказательством чего становится представленное полотно. И его детали, и стилистические особенности не оставляют сомнения в том, что лирическому герою важно не только осудить беззаконие, но и выявить бесчувственность «злодеев», поднявших на ближнего «бич», не замечающих слез и стонов, мучающих «дев юных», «младых сыновей», их стареющих родителей. Лирическое излияние акцентирует эмоциональный накал переживания, рассказ превращается в гневное осуждение, независимо от смыслового плана. Оценивая его, Александр I, получивший от автора список элегии, отозвался о стихотворении неожиданно спокойно, как о выражении «добрых чувств». Действительно, в финале элегии лирический герой, ожидающий зари свободы, ее восход связывает с «манией» (действием) царя:

Увижу ль, о друзья, народ неугнетенный

И рабство, падшее по манию царя,

И над отечеством свободы просвещенной

Взойдет ли наконец прекрасная заря?

Однако можно даже не вспоминать о том, в чем состояла суть «отчизны призыванья» («К Чаадаеву»), обрисованная в других стихах, посвященных вольнолюбивым устремлениям. Достаточно внимательно прислушаться к голосу лирического героя «Деревни», обращающемуся к сердцам, душам друзей человечества («Но мысль ужасная здесь душу омрачает...», «О, если б голос мой умел сердца тревожить!»), чтобы поставить элегию в один ряд с ними, выделив ее как открытый протест против устоев российского общества. Как и в оде «Вольность», главным является бунтарский пафос (непосредственно-эмоциональное отношение автора к реальности, по выражению В.Г. Белинского, «идея — страсть»), который очевиден при анализе художественных особенностей произведения. Его образный ряд, эмоциональное наполнение несут на себе отпечаток «грозных» предчувствий свидетелей векового угнетения народа, превратившегося для пушкинского поколения в оскорбительный архаизм (от греч. «древний»), «убийственный позор», доставшиеся в наследство и требующие немедленного вмешательства. У читателя «Деревни», захваченного тревогой лирического героя, страстностью его разоблачений, невольно должен был возникнуть вопрос, что случится, если молодые не увидят действий власти, устраняющих социальные недостатки. В элегии не дается ответа, как бороться с угнетением народа, ее художественная цель не включает призывов к мятежу. Настроение лирического героя далеко от отвлеченного бунтарства. Наряду с достоверностью детализированной картины сельского быта в стихотворении «Деревня» Пушкина присутствует и психологическая конкретика. Внутренний мир богат и разнообразен, но в нем заметна доминанта (от лат. «господствующий»): следование истине, покой, умиротворенность, величие, блаженство — самые значимые понятия, определяющие счастливое бытие, — недостижимы без освобождения от социальной и духовной неволи; человек должен быть хозяином своей судьбы, выбирая «праздность вольную», следование творческим стремлениям «свободной души» или борьбу за наступление эры «свободы посвященной», согласуясь с движениями своего сердца, прислушиваясь к тому, что «в душевной зреет глубине».

За выражением конкретной эмоциональной настроенности, окрашивающей в неповторимые тона образы каждого из стихотворений, где главной является свободолюбивая тематика, видна характеристика духовного мира их автора. Среди героев его лирических произведений — борцы за социальную справедливость, и в то же время «задумчивые певцы» («Вольность»), мыслители, ищущие истину, мирные ленивцы, погруженные в созерцание природы, забывающие на ее лоне о «роскошных пирах, забавах, заблужденьях» («Деревня»). Каждому из этих состояний автор готов сказать: «Я твой...» (там же), воплощая психологическую конкретику переживаний. Рассматривая его творчество, нельзя забывать ни частности, ни общее. Кроме того, в восприятии мира Пушкиным заметна такая динамика, что без контекста и временной перспективы стихотворение оценить невозможно. Политические аспекты вольнолюбия в начале 1820-х годов отходят на второй план, уступая место романтическому возвышению идеала свободы. Однако уже в 1827 г. появляются стихотворения, в которых дается итоговая оценка вклада своего поколения в исторический процесс.

Источник: Буслакова Т.П. Как анализировать лирическое произведение. - М.: Высш. шк., 2005

Понравился материал?
6
Рассказать друзьям:
Просмотров: 8314