Меню сайта
Статьи » Литература 19 века » Лермонтов М.Ю.

Ранняя лирика Лермонтова: темы и особенности

  • Статья
  • Еще по теме

На первый взгляд, ранняя лирика Лермонтова более проста, более определенна, даже более однозначна по смыслу, чем дальнейшее его творчество. Лирика Лермонтова — это лирика романтическая. Поэтому герой ее не может не вступить в противоборство с миром, уже самим своим существом он отрицает обыденную жизнь. Естественно в этом контексте появление имени Байрона, романтического бунтаря, борца и защитника свободы, создавшего совокупностью произведений героя, посягающего не только на обычные человеческие законы, но и на разумность всего мироздания. Ранний лирический герой Лермонтова нуждается в литературных образцах и ассоциациях, он примеряет их к себе, питается ими, однако готов взбунтоваться и против их власти над своей душой.

...Байрона достигнуть я б хотел;

У нас одна душа, одни и те же муки;

О если б одинаков был удел!..

К* («Не думай, чтоб я был достоин сожаленья...» )

«Достигнуть» Байрона мыслится как некая сверхзадача, возможная и сулящая подлинное самоосуществление. Но вскоре появляются другие строки:

Нет, я не Байрон, я другой,

Еще неведомый избранник,

Как он, гонимый миром странник,

Но только с русскою душой.

«Нет, я не Байрон...»

Характерно, что утверждение своей личной непохожести ни на кого другого неотделимо здесь от осознания (скорее от предчувствия) национального сходства. Признаются «одни и те же муки», ищется один и тот же «удел», кажется, что одинаковы души, а все же — «как он», но «с русскою душой». Лермонтов еще, быть может, не готов признать, но уже догадывается, что русская душа не принимает характерную для байроновских героев степень отрицания, которая означает бунт против «творенья Бога своего». Правда, знаменательно, что в финальных строчках стихотворения выразилось самосознание лирического героя, которое объективно приближало его к богоборцу.

...кто

Толпе мои расскажет думы?

Я — или Бог — или никто!

Герой мыслит себя равным мирозданию, поэтому не может смириться перед ним, поэтому непреодолимым становится конфликт титанической личности с миром — центральный конфликт ранней лирики Лермонтова. Он порождает мотив неба и земли, их противостояния в сознании лирического героя. Масштаб личности лермонтовского героя не позволяет ему удовлетвориться землею. Все земное представляется ограниченным и даже ничтожным, земное смертно: это пугает, отталкивает и странным образом влечет к себе. В нескольких стихотворениях Лермонтов размышляет о смерти, не столько о ее метафизической, сколько о физической природе. Душа с ужасом смотрит на подверженную тлению плоть. Равно страшны герою конечность земного существования и ничтожество жизни. Сомнению подвергается возможность любить, верить, находить понимание, поэтому одиночество неизбывно для лирического героя.

Небо воспринимается прежде всего как антитеза земле. Стихотворение 1831 года «Ангел» запечатлело это противостояние. Земной мир — мир «печали и слез», томления, тоски по небесному; небо ассоциируется с «тихой», «святой» песнью, с блаженством, с безгрешностью. Душа, услышавшая песню ангела, полная «желанием чудным», не может забыть на миг приоткрывающуюся гармонию мироздания:

И звуков небес заменить не могли

Ей скучные песни земли.

Однако небо в ранней лирике Лермонтова предстает не только как некая объективная данность. Его образ словно вынашивается, оберегается сознанием, небо становится своеобразной частицей души, уставшей от холода, безжалостной, ничтожной земли. Душа хранит и одновременно созидает воспоминания об ином бытии:

Хранится пламень неземной

Со дней младенчества во мне.

«Отрывок»

Я здесь был рожден, но нездешний душой...

«Зачем я не птица...»

В уме моем я создал мир иной

И образов иных существованье...

«Русская мелодия»

В ранней лирике такое мироощущение не позволяет лермонтовскому герою видеть красоту, живую жизнь природного бытия. Он слишком сосредоточен на своем страдании, одиночестве, разрыве с миром, чтобы замечать что-либо вне себя.

Как давно отмечено исследователями, герой Лермонтова пребывает между небом и землей:

...мир земной мне тесен,

(Богу.— Е. А)

К тебе ж проникнуть я боюсь...

«Молитва» (1829)

Он между ними, поскольку как земля, так и небо не познаны в полной мере, до конца недоступны герою.

Я меж людьми беспечный странник,

Для мира и небес чужой.

«Я не для ангелов и рая...»

Такая оторванность от земного бытия и пренебрежение им неестественны. Лермонтов угадывает, что для человеческой природы подобное мироощущение — почва для демонических настроений:

Как демон мой, я зла избранник,

Как демон, с гордою душой...

Герой чувствует, что бесцельное странничество может обернуться демонизмом, но он с вызовом принимает это бремя.

Однако есть в ранней лирике Лермонтова стихотворение, которое позволяет внести определенные коррективы в высказанную характеристику,— «1831-го июня 11 дня». Необычное для лирического стихотворения своей протяженностью, оно синтезирует мотивы ранней лирики и подчеркивает их внутреннюю взаимосвязь. Герой, признавший свое родство с демоном, сказавший о себе «Я... зла избранник», «Я холоден и горд», в этом стихотворении обнажает внутреннюю, потаенную сторону своей души. Стихотворение начинается исповедальными строчками:

Моя душа, я помню, с детских лет

Чудесного искала...

Человеческая душа совмещает в себе отчуждение и влечение к чудесному, она познала «обольщения света», но лелеет и «таинственные сны». Демоническое, бунтующее мироощущение Лермонтовым здесь представлено изнутри. Герой — наедине с собою, он не пред миром, который может заметить слабость и не разглядеть духовного величия. В этой ситуации он непосредственен, высказывая сиюминутные ощущения, и аналитичен, безжалостно выявляя, что стоит за масштабной, почти титанической личностью. В его сознании противостоят друг другу мгновение и вечность, но это противостояние величин, нуждающихся во взаимодополнении. Вечность влечет к себе:

Как часто силой мысли в краткий час

Я жил века и жизнию иной,

И о земле позабывал

Однако субъективное пребывание в вечности «смущается печальною мечтой»: лермонтовский герой осознает, что все образы, порождаемые бесконечным космосом, знаменуют «ад иль небо», а душа человека тоскует и по «существам земным». Герою ведомы и «боренье дум», и «желание блаженства». Их единство, даже нераздельность, и олицетворяет эту полную противоречий земную жизнь, которая необходима герою, его человеческому существу. «Мысль о вечности», «гармония вселенной» познаны чувством и думою. «Я» героя исполнено желанием действия, борьбы («Так жизнь скучна, когда боренья нет»); оно не ведает покоя («желанье и тоска тревожат беспрестанно грудь»), томимо трагическим предчувствием («Я предузнал мой жребий, мой конец...»). Можно сказать, что все ведущие мотивы лермонтовской лирики действия — борьбы, вечности, свободы — воли, жажды бытия, одиночества, смерти нашли место в этом стихотворении. В итоге лирический текст стал воплощением того духовного состояния, которое проявилось фрагментарно, отрывочно в других текстах, которое подчас казалось демоническим, как будто выводящим героя за пределы человеческого бытия. В этом же стихотворении осмысление вечности и мгновения, неба и земли, жизни и смерти, переживание сладкой мечты и утраты в их взаимодействии и предстает как сущность человеческой жизни: «лишь в человеке встретиться могло священное с порочным». Лермонтов не только выявил собственно человеческую природу всех этих пребывающих в «борении» «дум», но и сформулировал проблему выражения сложнейших духовных состояний:

Я к состоянью этому привык,

Но ясно выразить его не мог

Ни ангельский, ни демонский язык:

Они таких не ведают тревог,

В одном все чисто, а в другом все зло.

Начиная с середины 1830-х годов границы романтического художественного мира Лермонтова раздвигаются. Можно, правда, сказать, что романтическое пространство само по себе обширно и даже бесконечно, романтическое сознание обращено к мирозданию и его Творцу. Однако сами создания Творца интересовали романтического поэта достаточно выборочно: поэт-романтик мог позволить себе видеть лишь то, что хотел. Лермонтовский же герой, наделенный обостренной чувствительностью, жаждал бытия и общения. Гордящийся своей избранностью и одиночеством, он догадывался о невыносимости его бремени. Такой герой потенциально был готов занять новую для него позицию. Находясь прежде вне мира, теперь он примеряет его к себе. Он готов и желает видеть земной мир изнутри, а возможно это лишь тогда, когда личность признает себя равной не только мирозданию, но и другому человеку, если она духовно созреет для того, чтобы умалить себя.

Источник: Русская литература. XIX век. От Крылова до Чехова: Учеб. пособие. Сост. Н.Г. Михновец. - СПб.:"Паритет", 2001

🔍 смотри также:
Понравился материал?
14
Рассказать друзьям:

другие статьи появятся совсем скоро

Просмотров: 11793