Образ Бориса Павловича Райского в романе "Обрыв" Гончарова

Райский Борис Павлович — один из главных героев романа. Натура богатая, разнообразно одаренная, немного художник, музыкант, писатель, композитор, но главным образом — средоточие различных жизненных впечатлений во имя дальнейшей их художественной обработки (так сам Райский воспринимает собственное назначение). Борис Павлович — горячий проповедник страсти, одержимости в любых проявлениях. В начале романа герою около тридцати пяти лет.

Первоначально роман «Обрыв» Гончарова носил название «Художник», фигура Райского обозначалась в нем как главная. По замыслу, именно этот персонаж должен был олицетворять силу, которая, пробудившись, не может еще найти себе места в ломающейся действительности. Все три свои романа Гончаров не случайно рассматривал как трилогию — Райский в этом смысле заключающий персонаж после Александра Адуева («Обыкновенная история») и Ильи Обломова («Обломов»).

Среди литературных предшественников этого героя прежде всего необходимо назвать грибоедовского Чацкого. Своей кузине Софье Николаевне Беловодовой, отвечающей на его горячую проповедь, что он напоминает ей Чацкого, Райский говорит: «...Правда, я смешон, глуп... может быть, я тоже с корабля попал на бал...». «Сын Обломова», как писал о Райском сам Гончаров, может быть назван не в последнюю очередь и «сыном Чацкого», но с тем специфическим оттенком, который наложила на данный тип эпоха 1840-х гг.

В критике интересующий нас персонаж нередко сопоставлялся с персонажами Тургенева — чаще всего с художником Гагиным («Ася»), путешествующим с сестрой по Германии и иногда занимающимся пейзажами. Существенно, однако, не только сходство, но мало кем замеченное отличие. Райский по сравнению с Гагиным гораздо более целеустремленная личность, натура «нервная, страстная, огненная и раздражительная», хотя эти качества и не направлены в единое русло.

В финале задуманного Гончаровым романа Райский должен был прийти к мысли, что служение искусству есть служение человеку, и обрести себя именно в подобном служении. Так, по планам, должна была развиваться трилогия: романтическое воспарение Александра Адуева отвергалось, как и излишняя приземленность Петра Ивановича Адуева, «зачарованному сну» Ильи Ильича Обломова противопоставлялась сухая, обнаженная теория дела в лице Штольца, а в последнем романе должно было выразиться истинное пробуждение русского дворянина, сумевшего обрести истинный идеал. Но получилось задуманное лишь отчасти.

Талант окрашивает все начинания Райского, идет ли речь о незавершенной рукописи под названием «Наташа», где описывается первая любовь совсем молодого еще героя к столь же молодой и неопытной девушке, умершей впоследствии от чахотки, о портрете Софьи Беловодовой или о скульптурных эскизах. Искусство для этого героя — не цель, не жизненная необходимость, не средство к существованию, потому и не может герой ни на чем сосредоточиться вполне, и всякий раз какая-то новая мечта, неизведанный идеал манят его к себе, вынуждая оставлять начатое и приниматься за другое.

Райский в «Обрыве» скрепляет воедино различные сюжетные линии масштабного повествования, «провоцирует» самых разных персонажей на максимальное самопроявление. В этом своем качестве он опять же напоминает Чацкого, взбудоражившего московское общество своим приездом, попыткой вмешаться в судьбу каждого, с кем сводит его судьба в доме Фамусова.

С образом Райского связана еще одна важная тема, важная для всей русской литературы, — познание художником самого себя в системе различных противоречивых связей с миром. Гончаровым она унаследована у Пушкина («Египетские ночи»). Ставшая почти исключительно достоянием поэзии, тема эта была возвращена прозе именно Гончаровым. Испробовав свои силы в живописи, музыке, скульптуре, Райский интуитивно потянулся к литературе, к роману, наиболее полно и объективно выражающему жизнь во всех ее взаимосвязях и противоречиях. Но не будучи творцом в истинном понимании слова, герой представляет собой тип импровизатора, запечатленный Пушкиным в «Египетских ночах», — тип человека, воспламеняющегося от чужого чувства, мысли, слова. Так воспламеняет Райский равнодушие и «мраморность» его кузины Беловодовой, неясная ему философия жизни Марка Волохова, а более всего — таинственность Веры, в которой он ощущает загадочную замкнутость, понять и расшифровать которую никак не может.

На протяжении романа «Обрыв» Райский вызывает самые противоречивые чувства: он за все хватается, ничего не доводит до конца, хочет, чтобы творчество давалось ему без труда, о литературе, искусстве рассуждает свысока. Явно небескорыстно пытается герой разжечь страсть в своей кузине Беловодовой, а подлинной страсти не сумел заметить и оценить — бедная Наташа умерла так же незаметно, как и жила. Приехав в родительское имение Малиновку, он сразу же начинает смущать покой своей невинной кузины Марфеньки, стараясь пробудить в ней чувства, потом наступает очередь Веры... Герой буквально изводит ее, выпытывая тайны, чуть не обыскивая ее комнату, напрашивается сначала на любовь, а потом — хотя бы на дружбу... Однако автор постоянно подчеркивает привлекательные черты Райского: «Изменялись краски этого волшебного узора, который он подбирал как художник и как нежный влюбленный, изменялся беспрестанно он сам, то падая в прах к ногам идола, то вставая и громя хохотом свои муки и счастье. Не изменялась только нигде его любовь к добру, его здравый взгляд на нравственность».

Райский в романе «Обрыве» является подлинным идеологом страсти, он проповедует ее везде и всем, даже бабушке Татьяне Марковне Бережковой, к которой относится с нежным почтением и искренней любовью, не подозревая о глубоком внутреннем мире этой «милой старушки». Герой считает, что лишь в страсти — панацея от вековечного сна и застоя, пытаясь ею «заразить» окружающих, но сам себе он не может ответить на вопрос: что же есть страсть? Одно очевидно: для героя она является определенной системой мирочувствования, в которой важным элементом становится любовь, а все остальное предстает жизнью яркой, наполненной, стремительно и бурно несущейся вперед. Объяснить этого Райский не может, поэтому в романе Гончаров дает несколько очень тонких и точных пародий — они призваны как бы практически воплотить теоретические выкладки Райского. Это и городская «светская львица» Полина Карповна Крицкая, и Савелий с Мариной, дворовые люди Бережковой.

Райский пытается разорвать свое одиночество, и в отличие от персонажей Тургенева ему это удается: наступает в жизни героя момент, когда он может приносить реальную пользу своим близким, когда находится для него если не общественное, то, по крайней мере, человеческое поприще; драма Веры, словно воскресившая старую драму Татьяны Марковны, потребует от героя конкретных действий, чтобы забылся старый «грех» и не стал достоянием толпы новый. Драма учителя Козлова, от которого убежала жена, потребует участия Райского — прямого, действенного, выраженного хотя бы в том, чтобы предоставить своему старому другу кров и пищу...

Герой Гончарова — своего рода «мостик» между «лишними людьми» начала XIX в. и чеховскими героями. Его противоречия углубились и сконцентрировались к концу столетия в героях типа Войницкого («Дядя Ваня»), Тригорина («Чайка»), Иванова («Иванов»). Мираж дела и невозможность служить идеалу, разъедающий мозг и чувство анализ, неспособность к подлинному переживанию, осознание того, что из тебя мог выйти «Шопенгауэр, Достоевский», и неумение преодолеть суету повседневного существования... Личность, которой только еще предстояло отвоевать себе позиции в русской литературе на несколько десятков лет, Райский открывает череду героев-интеллигентов, одновременно раздражающих и вызывающих глубокое сострадание своим трагическим бездействием в общественной ли, в обыденной ли жизни.

Источник: Энциклопедия литературных героев: Русская литература 2-й половины XIX в. - М.: Олимп; ООО "Издательство АСТ", 1997