Творчество Апухтина, поэтические традиции в его творчестве

Дебютировавший уже в конце 1850-х гг., в читательском сознании А.Н. Апухтин (1840—1893), однако, присутствует как поэт 1870—1880-х гг. Предугадав основные тенденции развития поэзии конца века, на протяжении первых полутора десятков лет своего творческого пути он был сравнительно мало известен (что самого поэта, именовавшего себя дилетантом, заботило мало): читатель «дорос» до его поэзии и открыл ее для себя позже, когда она стала ощущаться созвучной общему настроению.

Неслучайны жанровые предпочтения Апухтина. Его литературную славу составили прежде всего романсы. И внутренний мир, и сама природа романсных стихотворений изначально и принципиально ориентированы на претекст, на поэтику «отсылок». Романс всегда содержит намек на фабулу, которая, однако, скрыта от читателя и лишена ситуативной конкретики:

Ночи безумные, ночи бессонные,

Речи несвязные, взоры усталые...

Ночи, последним огнем озаренные,

Осени мертвой цветы запоздалые!

(«Ночи безумные...», 1876)

В романсных текстах, как правило, отсутствует не только сюжетная определенность, но и «осязаемая» наполненность образов. Автор умалчивает, в чем причина страданий лирического героя, кто он, чьи «взоры усталые» ловит и о чем ведутся «речи несвязные»; при этом умолчание не воспринимается как загадка, ребус или художественная недоработка автора. В нерасшифрованности его образного поля таится не интрига или драматическое «завлекание» читателя в сюжет, а типовая стратегия романсного жанра, рассчитанного на читательскую рецептивную активность. Материалом же для интерпретационного наполнения сюжета становился не только бытовой опыт, но и предшествующая литература. Романсные мотивно-тематические комплексы читатель ощущает как давно знакомые, много раз встреченные раньше. Такому восприятию, обогащенному памятью, помогают устоявшиеся поэтизмы, узнаваемые образы, даже «целые блоки освещенных традицией образов», которые, по наблюдению М. В. Отрадина, «моментально настраивают нас на определенный строй эмоций и переживаний».

Романс культивирует поэтику клишированных мотивных комплексов. Характерные для этого жанра всевозможные «чистые упованья», «думы несвязные», «туманные дали», «сумрак былого» призваны, отослав читателя к предшествующим текстам, сформировать многосоставное, суммарное образное единство. При этом оно не подменяет индивидуально-конкретную образность безликими абстракциями, напротив: романс воспринимается особенно личностно, обретает интимно-ценностный характер уже благодаря тому, что из большого количества возможных претекстов читатель воскрешает наиболее для него дорогие. Такая поэтика отсылок, узнавание знакомого в новом тексте определяют «свернутый» характер романсных образов, сводя их к роли знака.

Но ретро-ориентация характерна и в целом для всего массива апухтинской поэзии, проникнутой безысходной печалью. Лирический герой Апухтина, как правило, ощущает себя стоящим перед неизбежной гибелью, концом — и только силой воображения воскрешает угасшее чувство, восхищение природой и миром. Едва ли не единственной возможностью гармонизации мира выступает апелляция к классической лирике, с Пушкиным в центре ее. Фактически главная тема творчества Апухтина — ностальгическая тоска по этому миру. Проявляясь не только в романсной поэзии Апухтина, но и в другом излюбленном им жанре — новеллистических стихотворений, — она приобретает порой сложный, причудливый характер.

Таков цикл-диптих 1880-х гг.: «Письмо» (1882) и «Ответ на письмо» (1885). Он состоит из двух самостоятельных стихотворений, не объединявшихся автором в единый текст при публикациях, но на уровне рецепции, составлявших несомненное единство (так называемый «читательский» цикл). Это эпистолярный диалог двух людей, женщины и мужчины, находящихся в разлуке и связанных, как выясняется, сложными отношениями. Жанр письма часто использовался Апухтиным как литературная форма, позволявшая выстраивать «затекстовую» фабулу с опорой не на повествовательность, а на собственно лирические принципы.

Первое, женское, письмо представлено как отправленное из Петербурга куда-то на юг; второе — с юга в Петербург. Об этом читаем в рефлексивном постскриптуме первого стихотворения, посвященном размышлениям о будущей судьбе послания:

Пусть к Вам оно летит от берегов Невы...

Эти реминисцентные «берега Невы» — единственная на протяжении цикла топонимическая конкретика - возникают вторично в ответном письме:

Письмо мое — упрек. От берегов Невы

Один приятель пишет мне, что Вы...

Поставленное в сильную стиховую позицию (рифма и перенос), дважды повторенное, это выражение выделяется, как бы освещая собой весь цикл и вписывая его в «онегинскую» перспективу (ср. у Пушкина: «Онегин, добрый мой приятель, // Родился на брегах Невы...»). Актуализируясь, перекличка с пушкинским романом далее обыгрывается и становится сюжетопорождающей. К «Евгению Онегину» отсылает читателя представленная в цикле сюжетная ситуация: двух признаний в любви (неразделенной и бесперспективной) персонажей, «разведенных» обстоятельствами, временем — так же, как и пушкинских героев с их «невстретившимися» во времени порывами навстречу друг другу.

Но и более того: эта «онегинская ситуация» последовательно разрабатывается Апухтиным с опорой на принципы поэтики пушкинского романа. Это игра с чужим словом (обилие реминисценций); сюжетная недосказанность, событийно открытый финал; ситуативная симметрия (зеркальность писем героев и получаемых отповедей); система оппозиций и общий принцип двоичности.

При всем этом персонажи Апухтина лишь относительно напоминают Евгения Онегина и Татьяну Ларину: перенося пушкинскую коллизию в конец XIX в., Апухтин в «неоонегинском» сюжете экстраполирует и характеры. Героиня уже не только пишет письмо первой, но активно ведет интригу, причем ее «...грызет и мучит совесть». Герой же — более пассивен, «свернут», ретроспективно-вторичен. И сцена женского соперничества в апухтинском цикле как бы вытесняет собой пушкинскую линию соперничества мужского: дуэль замещена обменом враждебными взглядами и мысленным диалогом героини и ее соперницы.

Художественный замысел, таким образом, связан не только с напоминанием о пушкинском романе и утверждением онегинской ситуации как извечной; качества и особенности, делающие персонажей «героями своего времени», выясняются для читателя прежде всего благодаря отчетливой проекции их на пушкинский роман.

Источник: История русской литературы XIX века: в 3 т. Т. 3 / под ред. О.В. Евдокимовой. - М.: "Академия", 2012