Литературная деятельность и творчество Дельвига: общий обзор

Антон Дельвиг (1798—1831) - лицейский друг Пушкина и Кюхельбекера, приятель Баратынского, все время был в центре литературной жизни 1820-х годов. Сначала это был Союз поэтов, затем «Вольное общество любителей словесности, наук и художеств» и «Вольное общество любителей россйской словесности», иногда называемое «ученая республика». Атмосфера салона С.Д. Пономаревой, где собирались члены Союза поэтов и «литературные столкновения осложнялись личным», способствовала вхождению Дельвига в литературную жизнь, определила его участие в «журнальной войне», которая началась в самом начале 1820-х годов на страницах журнала «Благонамеренный».

В центре этой борьбы — проблемы романтической поэзии, ее стиля. Объектом бурной полемики был и метафорический язык Жуковского, и поэзия гедонизма, и поэма Пушкина «Руслан и Людмила». Дельвиг чужд крайностей. Он не проходит мимо поисков Жуковского, ему близки античные мотивы поэзии Батюшкова, на время он сближается с поэтами-декабристами, хотя не принимает ни их программу революционных преобразований, ни гражданского пафоса их поэзии. Он рано осознал и почувствовал масштаб пушкинского гения, заявив еще в 1815 г.: Пушкин! Он в лесах не укроется: // Лира выдаст его громким пением...» Открытия Баратынского в области философской поэзии вызывают его одобрение.

А затем будет бурная, потребовавшая больших организаторских способностей и усилий, творческих и финансовых, деятельность по изданию одного из лучших альманахов 1820-х годов «Северные цветы» и созданию первого специального издания — «Литературной газеты». В отсутствии находящегося в ссылке Пушкина, а затем при его активном участии Дельвиг способствует формированию облика пушкинской эпохи, активно участвует в работе по консолидации ее творческих сил. На страницах его изданий пушкинский круг писателей самоопределяется. Одним словом, созданный в Лицее миф о Дельвиге-флегматике, «ленивце праздном» разрушается.

Поэзия Дельвига в этом контексте его общелитературной, издательской деятельности как бы отходит на второй план. Около 200 стихотворений, написанных в течение 1814—1830 гг., публикуются в самых разных изданиях, но не находятся в центре критической мысли. О них пишут, но вскользь, в ряду других и останавливаются перед ними в некотором недоумении. В них нет ни элегического психологизма, ни гражданской страсти, ни огня, ни хмеля индивидуального чувства, ни ярко выраженной поэзии мысли. Пластический мир античной идиллии, размеренно живущий в непривычных гекзаметрах, и необычная стилистика «русских песен», стилизованных под фольклор, не воспринимаются как формы времени.

В 1829 г. Дельвиг издает единственный прижизненный сборник — «Стихотворения барона Дельвига», куда включает всего 65 стихотворений. До смерти, в 1831 г., он создает еще несколько важных и программных произведений, но все-таки именно сборник стал итогом его поэтической деятельности. Развивая пушкинскую традицию номинации поэтического сборник — просто «Стихотворения», Дельвиг на первый взгляд лишает свое творение какой-то логики мысли. Отсутствует хронологическая последовательность (зрелые произведения соседствуют с юношескими, еще лицейскими; к концу сборника их число даже увеличивается), нет традиционных жанровых рубрик (идиллии, русские песни, романсы, сонеты, послания идут вперемешку), трудно выделить какие-то тематические подборки. Ощущение какого-то лирического хаоса; вот уж точно: «у каждого барона своя фантазия». Но при внимательном взгляде этот кажущийся хаос рождает чувство душевного и духовного простора, внутренней свободы, оригинальную идиллию человеческих отношений, не подвластную времени, взаимодействие национального и общечеловеческого социума.

Прежде всего останавливает внимание композиционное кольцо сборника — эпиграф и эпилог. Они соотносятся и отражаются друг в друге. Эпиграф на немецком языке — четверостишие из стихотворения Гете «Певец» получает в «Эпилоге» свое развитие и напоминает вольный перевод:

Так певал без принужденья,

Как на ветке соловей,

Я живые впечатленья

Полной юности моей.

Счастлив другом, милой девы

Всё искал душою я —

И любви моей напевы

Долго кликали меня.

Эти образы «Эпилога»: певец и его песни «без принужденья», соловей, живые впечатленья, мотивы дружбы и напевы любви — получают особый эстетический смысл в структуре всего сборника. Из 65 стихотворений около половины посвящены образу певца и его песен.

Около 20 раз в номинацию текстов входят обозначения, связанные с музыкой: «романс», «песня», «русская песня», «хор», «дифирамб», «застольная песня». Сквозным становится образ соловья, получивший наиболее яркое воплощение в известной песне «Соловей, мой соловей...» и конкретизировавшийся в судьбе рано умершего Веневитинова, прожившего «век соловьиный» («На смерть Веневитинова»). Носителями природной стихии и песенного начала становятся пташечка («Пела, пела пташечка // И затихла...»), ласточка («Что вьешься, ласточка, к окну, // Что, вольная, поешь?). Их вольный полет «за тридевять земель», «за синие моря», «на чужие берега» — воплощение внутренней свободы певца.

На страницах сборника живут «вдохновенный певец» античный Дамон, Нелединский-Мелецкий, Плетнев, которому отвечает сам поэт («Ответ»), Веневитинов, переводчик «Илиады» Гнедич, Языков, Баратынский, неоднократно появляется Пушкин как символ бессмертия подлинной поэзии. Возникают имена Катулла, Шекспира, Геснера, Гёте, Руссо, каждый из которых воплощает свою концепцию бытия: любви, идиллии, гармонии, естественного человека. Подобная концентрация определенного мирообраза, его разных модификаций позволяет Дельвигу превратить поэтическое пространство сборника в пространство душевного простора и духовной свободы.

В этом пространстве «распространяется душа» поэта, устремляясь к истокам человеческого духа, первоосновам естества — мифологии и фольклору. Два жанра — античная идиллия и русская песня не просто соседствуют на страницах сборника; шесть идиллий и восемь русских песен — это своеобразный диалог культур и вместе с тем органическое единство. Античные идиллии Дельвига — история становления естественного человека, его природного бытия. «Дамон», «Купальницы», «Идиллия» (Некогда Титир и Зоя...»), «Цефиз», «Друзья», «Конец золотого века» (№ 1, 16, 22, 37, 45, 64 — в общей структуре сборника) воссоздают идиллическое пространство различных человеческих чувств, их природную чистоту. Это живые впечатления юности человеческой цивилизации. Тем острее воспринимается в последней идиллии завершение целой эпохи — золотого века. Показательно, что финал этой античной идиллии, как сообщает в примечании автор, «близкое подражание Шекспиру описанию смерти Офелии». Мифология и литература в своем соприкосновении и пересечении выявляют историю страстей, крушение иллюзий, разрушение идиллического первообраза.

Столь же значимо взаимодействие идиллического античного мирообраза с мелодиями «русских песен». Русские песни Дельвига критиковали за излишнюю стилизацию, литературность, за отход от фольклорных сюжетов, противопоставляя их якобы народным песням А.Ф. Мерзлякова, автора популярной песни «Среди долины ровныя...». Но, как справедливо заметил исследователь, «в народных песнях он искал национального характера и понимал его притом как характер «наивный» и «патриархальный»». Как и в античных идиллиях, для Дельвига в них важнее простонародности деталей и отдельных выражений воссоздание мира духовной жизни, души естественного человека. Мелодика стиха, обилие анафор, вопросительно-восклицательная интонация, образ героини как носительницы любовного чувства, обилие постоянных эпитетов (синее море, злая тоска, вещий сон, дремучий лес, черное горе, лютые звери, темная ночка, миленький дружок) воссоздают атмосферу живых и непосредственных эмоций.

В эпоху споров о народности Дельвиг в античной идиллии и русской песне выявлял первоистоки самой поэзии, ее естественные чувства. Мифологически-фольклорные корни в его сознании соотносились с проблемой не только национального, но и общечеловеческого характера. В атмосфере гражданской экзальтации он напоминал о богатстве народной души и подлинных человеческих ценностях.

Три стихии души — поэзия, любовь, дружба — определяют идиллический мир лирического героя Дельвига. Идиллии Дельвига — не идеализация и приукрашивание мира, а открытие его естества и подлинности. Поэт-идиллик воссоздает этот мир не с копии, а с оригинала. Он видит конец золотого века, рисует трагизм этого крушения, опираясь на шекспировские страсти, но остается неизменной его вера в общечеловеческие ценности души. Поэт-идиллик не замкнут в мире идиллии; его простор души открыт всем впечатлениям бытия.

В поисках языка национальной поэзии, опираясь на ее мифологические и фольклорные истоки, Дельвиг уже в конце жизни пишет «русскую идиллию» — «Отставной солдат», где пытается синтезировать форму идиллии (образы пастухов, наивность чувств, диалогическую структуру) с национальным содержанием: история солдата, возвращающегося с Отечественной войны 1812 г. на родину. Рассказ солдата об отступлении французов из горящей Москвы, полный реальных, почти натуралистических деталей:

А около лежат, как это стадо,

Замерзлые французы. Как лежат! <...>

Тот уткнулся

В костер горящий головой, тот лошадь

Взвалил, как шубу, на себя, другой

Ее копыто гложет; те ж, как братья,

Обнялись крепко и друг в друга зубы

Вонзили, как враги! —

разрушает идиллический мирообраз и наполняет его историческими реалиями национального бытия.

До конца жизни Дельвиг не расстается с излюбленными формами своей поэзии. К 1829 г. относятся его «русская идиллия» «Отставной солдат», античная идиллия «Изобретение ваяния» и одна из лучших «русских песен» — «Не осенний частый дождичек...», положенная на музыку М.И. Глинкой.

Поэт-идиллик формировал в русском художественном и общественном сознании особый мир тех человеческих ценностей, которые вечны и естественны. В «русских песнях» чувствуется большая напряженность в чувствах, драматизм обманутой и загубленной души, настроение грусти и тоски, но чутье изящного не покидает их автора в передаче мира естественного человека. Как и у других поэтов пушкинского круга, в идиллиях и песнях Дельвига определяющим является эмансипация души и индивидуализация лирического «я» поэта.

Источник: Янушкевич А.С. История русской литературы первой трети XIX века. - М.: ФЛИНТА, 2013