Достоевский "Хозяйка": краткое содержание и анализ повести

«Хозяйка» - повесть Достоевского, созданная в 1847 году. Впервые была опубликована в журнале "Отечественные записки". 

Краткое содержание «Хозяйки» Достоевского

Главный герой «Хозяйки» — молодой человек по имени Василий Ордынов. Он сирота. Он уже закончил университет, но у него нет желания поступать на службу, а потому он тратит небольшое наследство. Если жить экономно, его должно хватить на три года, и Ордынов работы не ищет. Он снимает угол на мансарде у вдовой чиновницы и почти ни с кем не водит знакомства. Он только читает и кое-что пишет.

Однако вдова вдруг уезжает в деревню, и Ордынов вынужден искать новое жилье. В сумерках он бродит по улицам Петербурга. На Ордынова, который до той поры жил, не имея касательства до другой жизни, этот другой мир производит сильнейшее впечатление, и он бродит по городу, словно лунатик.

Однажды вечером он заходит в церковь, где примечает странного старика с молодой женщиной, он идет вслед за ними... Дело кончается тем, что он снимает угол в их крохотном жилище и переезжает туда.

По какой-то неведомой причине Ордынов испытывает по отношению к этому старику по фамилии Мурин враждебное чувство, и ему хочется «спасти» его молодую жену по имени Катерина (Мурин утверждает, что она его дочь и у нее не все порядке с головой). Между Ордыновым и Катериной возникает странное, призрачное любовное чувство, а между Муриным и Ордыновым пробегает искра вражды. В конце концов Мурин обращается к Ярославу Ильичу, начальнику местной полицейской части, и просит его, чтобы он помог ему избавиться от жильца. Ярослав Ильич оказывается давнишним приятелем Ордынова. Тот прислушивается к увещеваниям своего знакомого, съезжает с квартиры и поселяется у одного немца, у которого он хотел снять комнату еще до встречи с Муриным и его женой. Если говорить о сюжете, то это всё.

Анализ «Хозяйки» Достоевского

Сюжет простой, но в нем есть многое из того, что помогает нам понять Достоевского.

Текст «Хозяйки» как бы построен в двух разных модальностях. Поиски Ордыновым жилья, все, что связано с его первой квартирой у чиновницы, его знакомство с немцем, взаимоотношения с Ярославом Ильичем — все это понятно любому читателю, здесь излагаются простые бытовые факты, которые находят под собой житейские основания. Но вот болезненные и странные фантазии и чувства остаются без толкования, автор заставляет читателя недоумевать и как бы игнорирует его — фантазии и чувства Ордынова остаются необъясненными.

В тексте «Хозяйки» описания эмоциональных состояний, окрашенные в необычайные тона, встречаются на каждом шагу. И тут читателя одолевает недоумение, он в затруднении — как ему отнестись к ним. Да и не только к ним. Можно ли определить чувство, которое возникает между Катериной и Ордыновым, как обычную любовь? Мы не знаем. Здесь отсутствует конкретика свойственного молодым людям чувственного влечения, одно за другим следуют сумбурные признания в любви, все наполнено какой-то мечтательной иллюзорностью.

Прочтя «Бедных людей», Белинский оценил талант Достоевского и сообщил миру о его писательском даре, но «Хозяйка» поставила его в тупик: «Не только мысль, даже смысл этой, должно быть, очень интересной повести остается и останется тайной для нашего разумения, пока автор не издаст необходимых пояснений и толкований на эту дивную загадку его причудливой фантазии» («Взгляд на русскую литературу 1847 года»).

Многие читатели, вероятно, согласятся с этими желчными словами. Однако «дивная загадка его причудливой фантазии» составляет плоть этого произведения. Без этого от «Хозяйки» останется лишь «кожа»: простенький рассказ о том, как молодой человек переехал в Петербурге с одной квартиры на другую.

Уже относительно «Двойника» Белинский отзывался жестко, отмечая, что в «Двойнике» «есть существенный недостаток. Это его “фантастический колорит”». «Фантастическое в наше время может иметь место только в домах умалишенных, а не в литературе, и находиться в заведовании врачей, а не поэтов» («Взгляд на русскую литературу 1846 года»).

Из критики Белинского следует, что «дивная загадка его причудливой фантазии» была проявлена не только в «Хозяйке». Именно «фантастическое» и то, что находится «в домах умалишенных», были свойственны произведениям Достоевского с самого начала. Это коренные свойства его литературы.

Фантасмагорическими ощущениями, которые испытывает Ордынов, изобилует и поздний Достоевский. Свидригайлова из «Преступления и наказания», Ставрогина из «Бесов» преследует страшное ощущение черной жидкости, сочащейся из тела, их одолевает ужас смерти. Это соответствует ощущению Ордынова, что он проваливается в бездонную тьму.

«Невыносимое, уничтожающее счастье» Ордынова находит соответствие в том ощущении счастья, о котором говорят Мышкин из «Идиота» и Кириллов из «Бесов». Ордынов видит, как в мгновение ока воздвигаются громады видений, и это видение, когда «снится наяву неведомое грядущее», непосредственно перекликается с видениями Апокалипсиса, которые посещают Версилова из «Подростка» и некоторых других персонажей.

Для романов, написанных после «Преступления и наказания», свойственно одинаковое отношение к смешиваемым в одной модальности «внешним» фактам и специфическим «фактам»» душевного опыта персонажей. При этом видно, что зона внутреннего опыта все время расширяется. Таков был метод раскрытия человека Достоевским — метод, который не допускал последователей.

Белинский с раздражением писал о «Хозяйке» как о произведении непонятном, но вот Ницше думал совсем по-другому. В 1887 г. в руки Ницше случайно попал французский перевод «Хозяйки», и он ощутил сильное чувство «родства». Для Ницше это было первое знакомство с Достоевским, после прочтения «Хозяйки» он окунулся в его литературу с головой и даже говорил, что знакомство с Достоевским «было самой большой удачей в моей жизни».

Болезненность Достоевского и соответствующее ей восприятие, составлявшие основу творчества писателя, были присущи и Ницше, но «Хозяйка»» послужила самым подходящим произведением для актуализации сходной картины мира. Способ выражения внутреннего мира не был заимствован Достоевским из чужих книг. Его пугающая непознанность являлась продуктом его собственного опыта.

В то время Достоевскому было двадцать шесть лет, его родители уже умерли, он жил на съемной квартире в Петербурге один, вдали от старшего брата — единственного человека, с кем он мог поговорить по душам. Достоевский вел очень уединенную и стесненную жизнь — крошечное наследство и литературные гонорары, которые он имел обыкновение забирать вперед — вот всё, на что он мог рассчитывать. Он читал книги и писал книги, день и ночь поменялись у него местами. У него не было друга, который мог бы принимать на себя его множественные страхи, выслушивать бесконечные фантазии. Была ли это депрессия или что-то в том же роде, но у него развилась «болезнь нервов», сопровождавшаяся видениями и дурными предчувствиями. Он лечился, но лечение не принесло облегчения. Болезнь Достоевского сопровождалась «страхом смерти». 

Как я уже писал выше, герой рассказа «Господин Прохарчин» умирает, но, будучи мертвым, произносит странную фразу о том, что он еще воскреснет. Видимо, Достоевский не мог удержаться от искушения поведать о том, что он сам впадал в нечто, похожее на летаргический сон. Когда Ставрогин из «Бесов» впадает в отвратительное состояние бесчувственности, это тоже, по всей вероятности, является отражением опыта самого автора. Больной Достоевский смотрелся в зеркало интроспекции и с успехом использовал свое болезненное восприятие в писательских целях. Поскольку такой метод предполагает не искусственное выстраивание текста, а непосредственность, для здоровых людей это оказывалось загадкой. Однако именно в этом «незнании», в природной болезненности восприятия заключен секрет: Достоевский — не работающий по инструкции таксидермист, а потому сработанные им чучела птиц оживают и поднимаются в небеса.

В «Хозяйке» есть то, что позволяет лучше понять философию ее автора. В пору молодости Достоевского, в России 40-х годов XIX века, среди чуткой образованной молодежи получили распространение пришедшие с Запада филантропические идеи о мировой гармонии, о справедливости и носили характер новой религии. Достоевский тоже глубоко прочувствовал эти филантропические идеи — философию социализма — как новое христианство.

Этот «социализм» провозглашал и масштабную феминистскую программу: человечество — это содружество любящих друг друга братьев и сестер; союз мужа и жены — ограниченность и потому должен исчезнуть; вместо мужа и жены будут любящие друг друга мужчины и женщины, однако в настоящее время прекрасные и добрые женщины являются жертвами общества; этих женщин следует спасти.

Философия феминизма проглядывает уже в самом названии «Хозяйки». В будущем идеальном мире эта добрая хозяйка будет приветствовать многих мужчин и женщин в качестве «гостей». Аркадий из «Слабого сердца», написанного три месяца спустя после «Хозяйки», называет свою невесту тоже «хозяйкой», исходя из той же самой логики. 

Не один Достоевский был опьянен иллюзорным «социалистическим» учением, согласно которому братско-сестринская любовь согреет мир в своих объятиях. В Петербурге существовало несколько кружков, в которых юноши исповедовали «социализм». Главным таким кружком, объединившим несколько десятков молодых людей, руководил М. В. Петрашевский. Там были и такие люди, как М.Е. Салтыков-Щедрин и Н.Я. Данилевский, которые впоследствии оставили глубокий след в истории российской интеллигенции.

Однако и Петрашевский, и Щедрин, и другие члены кружка не могли не отдавать себе отчета в том, что «социализм», который они почитали за истину, слишком далек от жизни, слишком фантастичен. А потому они стали все больше склоняться к «реализму». Таково было веление времени. Из «мечтательной» интеллигенции 40-х годов был совершен переход к более прагматичной и реалистичной интеллигенции 60-х. Достоевскому были глубоко антипатичны и «реализм», и развившийся на его основе «политический социализм», он до конца оставался верен сороковым годам и «социализму как новому христианству». В какой-то мере Достоевский разочаровался в иллюзиях грядущего прекрасного мира братства, но окончательно избавиться от них он все-таки не смог.

Исследователь творчества Достоевского, А. Л. Бём еще полвека назад утверждал, что любовь Ордынова и Катерины есть проекция преклонения перед «материнством» (А. Л. Бём. «Драматизация бреда — “Хозяйка” Достоевского»). Восхищение «социализмом как новым христианством», которое сопутствовало Достоевскому всю его жизнь, имеет те же самые корни, что и восхищение материнством.

Похоже, А. Л. Бём был прав. Вера Достоевского в «социализм» была вызвана не интеллектуальным выбором определенной идеологии, а его внутренними эмоциональными потребностями. И потому он был похож на «алкоголика»: осознавая свое опьянение мечтой о прекрасном мире любви и братства, он, однако, не в состоянии отказаться от «наркотика». Если же искать еще более глубокие корни увлечения Достоевского «социализмом», то следует вспомнить об упомянутом мной состоянии «временной смерти».

Всю свою жизнь Достоевский мучился от болезненного отчаяния-одиночества и страха смерти, затаившихся в его теле. Ощущение успокоительной гармонии, проистекавшее из мечты о «социализме-христианстве», помогало ему унять боль. Воспоминание о «хозяйке» Катерине, которая с первого взгляда тут же постигала все твое сердце и посылала тебе теплые флюиды сочувствия, служили писателю еще одним средством врачевания души. Идея «социализма-христианства» реализовалась для него в этом конкретном образе.

В сознании Достоевского идеи были неразрывным образом связаны с эмоциональной стороной его жизни. Дважды два равняется четыре — такая «истина», воспринимающая космос как движение неорганической материи по направлению к смерти, была отвратительна Достоевскому и повергала его в ужас.

Источник: Словарь персонажей произведений Ф.М. Достоевского / Накамура Кэнноскэ; пер. с яп. А.Н. Мещерякова. - СПб.: Гиперион, 2011