В.А. Грехнев о литературном произведении

Не существует беспредметно-бесцельной игры воображения, по крайней мере, в мире искусства. Свободно раскованная, созерцательно-бесцельная игра фантазии — лишь предпосылка творческого движения воли, уже у истоков своих связанного с мыслью о произведении. Даже если эта мысль еще не вполне осознана художником, даже если еще и отдаленно не прорисовываются контуры будущего создания.

Пронизанное единым и мощным устремлением творческой энергии, литературное произведение призвано «заразить» читателя, захватив все его существо. Очистительный «вихрь» проносится в читательском сознании, вызывая восторг, и потрясение, и сильные порывы мысли, которая, быть может, никогда бы и не проснулась в столь неожиданных сцеплениях, обновляющих всю картину бытия. И этот-то «вихрь» и есть суть драгоценного воздействия художественного творения, не сравнимого ни с чем. Даже с действием самой реальности, чувственные и мыслительные стихии которой, как правило, рассеяны и не сфокусированы. А здесь они собраны в единый поток света и красоты, «поэзии» и «прозы» бытия.

С другой стороны, литературное произведение — это художественная мысль, созидаемая в виде словесно-эстетического «продукта». А это означает, что в нем запечатлелись устремления художника, которому важно не только выразить себя и «заразить» этой искренностью и глубиною самовыражения читателя, но и создать как бы закругленное подобие реальности, в котором гармонически соразмерны и уравновешены все элементы художественном постройки. И в этом смысле преобладание гармонии над диссонирующими началами бытия и как бы «очищение» их в световом потоке авторского идеала отделяют произведение от реальности (одновременно, разумеется, и соединяя с нею).

Есть произведения, которые становятся не просто духовными знаками целых эпох, но символами, столь глубоко проникающими в сущность человеческой природы, что с ними не способно соперничать ничто, никакие столетиями накапливаемые научные представления или мудрость житейского опыта. Это, например, «Илиада» и «Одиссея» Гомера, трагедии Шекспира, «Дон-Кихот» Сервантеса, «Божественная комедия» Данте, «Фауст» Гете, творения Пушкина, Достоевского и Льва Толстого. Эти произведения «останавливают» историю, слепое течение ее фактов и событий, тем самым прорываясь в вечность. С другой стороны, духовно высвечивая историю, они противостоят ее неодухотворенной обезличенной необходимости.
 

итературное произведение диалогично по природе своей в том отношении, что его мысль оживает только в духовном поле взаимодействия с читателем. Это истина известная, точно так же, как и правда о том, что мера проникновения в глубину литературного произведения прямо пропорциональна эстетической зоркости и духовной чуткости читателя. Но мы до сих пор забываем, что обеднение и примитивизация одного из участников этого диалога с неизбежностью влечет за собой духовное обнищание другого. В этой связи преобладание массовой культуры в конце XX столетия, насыщенной эпатажем и агрессивностью (может быть, от смутного ощущения того, что она бессмысленна и ничтожна на фоне истинного искусства), это преобладание — признак пугающего падения вкуса, если не предвестие гибели подлинного художественного творчества. Демагогические ссылки массовой культуры на то, что она отвечает потребностям читателя (зрителя, слушателя), столь же смехотворно ничтожны, как и она сама: ведь именно она сделала все, чтобы сформировать и умножить такого «собеседника». Нужно называть вещи своими именами: подобная культура — явление «рынка» и «торга» (как выразился Пушкин в послании Дельвигу), но уже не искусства.

Источник: Грехнев В.А. Словесный образ и литературное произведение: кн. для учит. Нижний Новгород: Нижегородский гуманит. центр, 1997