Меню сайта
Статьи » Литература 21 века » Улицкая Л.Е.

Анализ романа Улицкой "Казус Кукоцкого"

  • Статья
  • Еще по теме

Роман Л. Улицкой «Казус Кукоцкого» обладает особым обаянием, природу которого трудно понять и еще труднее объяснить. Автор так умело втягивает читателя в сферу жизневращения семьи Кукоцких, что героев зримо ощущаешь, переживаешь за их разрушенную любовь, одной фразой уничтоженное семейное счастье. И горестно осознавать, что совершил это не глупый самодур, а умный, добрый, благородный человек, что «лучший из всех людей служил столько лет самому последнему злу». Старый, но так и не решенный вопрос: возможность убивать живое во чреве — добро или зло? Он прав или нет — Павел Алексеевич, — положивший на жертвенный алтарь профессии свое личное счастье; злодей или гений в «образе и подобии»?

Фантастическое явно ощутимо в журнальном варианте заглавия — «Путешествие в седьмую сторону света». Позже Л. Улицкая заменит его более конкретным. «Казус — сложный, запутанный случай» (С. Ожегов), в юриспруденции — не предусмотренная законом ситуация.

Перед нами история семьи, только уж никак не среднестатистической советской семьи интеллигентов. Вряд ли обычна, например, ситуация, когда без документов из женской консультации, в чужом городе, рожает единственная дочь академика, главного гинеколога страны. Это понимает даже акушерка, увидев знаменитую фамилию в казенном листке. А главный герой прямо заявляет: «Какая странная, редкостно странная семья у нас».

Павел Алексеевич Кукоцкий — яркая, колоритная фигура. Резкими, широкими мазками создает Улицкая образ этого большого, надежного, крепкого человека. С конца 17 века все его предки по мужской линии были медиками, и их фамилия была известна не менее, чем Пирогова или Боткина. Блестящее образование дополняется особым, чудесным даром. При осмотре пациентов открывалось «внутривидение» клеточных структур, и тогда, как цветную картинку, видел он «и злокачественную опухоль с интенсивно лиловым оттенком, и сияющее светло-голубое облачко зародыша с первых дней беременности». Не терпящий мистики, он принял этот дар как полезное подспорье в профессии и даже встал на путь добровольного целомудрия, ибо выяснилось, что его дар был женоненавистником и аскетом. Единственное исключение мистический дар делает для Елены, которую доктор спас во время операции. Правда, маткой пришлось пожертвовать. В молодой и прекрасно устроенной изнутри женщине Павел Алексеевич ощутил совершенно родного и близкого человека.

Скоропалительный и неожиданный брак окажется очень счастливым. Доктор не просто удочерил, но «принял на сердце» дочь Елены Таню. Мастер «старомодной и сентиментальной женской прозы», Людмила Улицкая блестяще отвечает своим романом на вечные и трудные вопросы: что есть семья, ее скрепляющие начала, что делает брак счастливым? Сердечное восхищение друг другом. Суровый и жесткий, как подобает человеку его профессии, Павел Алексеевич, случалось, «скупал для дочери весь прилавок игрушечного магазина». Автор дает почти афористическую формулу счастливого брака: «Достоинства жены восхищали его, а недостатки умиляли».

Суровая атмосфера конца 30-х годов, военного лихолетья и послевоенные трудности у Л. Улицкой не просто фон, а первопричина тех необратимых процессов, что исподволь разрушают и внутренний мир человека, и семейные узы. Увлеченный конкретными медицинскими вопросами, Павел Алексеевич не обращал внимания на идеологическую трескотню вокруг, но события 49 года, кампания по борьбе с космополитизмом, удар 48 года по генетике и евгенике его отрезвили. Как академик и директор института, Кукоцкий находился «на таком служебном уровне, что от него требовались уверения в лояльности». Надо было хотя бы словесно поддержать мракобесие, но об этом не могло быть и речи, это значило бы лишиться самоуважения, преступив границы порядочности. Выход он нашел весьма оригинальный. Велел домашним объяснять свои неявки на собрания запоем. Он добровольно объявил себя горьким пьяницей, чтоб не участвовать во зле. И сошло: в Академии от него отвязались. «Ни к одному пороку в нашей стране не относятся так снисходительно, как к пьянству, — пишет Улицкая. Все пьют — цари, архиереи, академики, даже ученые попугаи».

Трагедию генетики в России, нелепые наветы на науку в конце 40-х и ее причудливое возрождение в конце века Улицкая передает через судьбу другого героя — Ильи Иосифовича Гольдберга — друга Павла Алексеевича с университетской поры до самой смерти. История его жизни изобилует арестами, нелепицей ситуаций, в которые он бесконечно попадает. Через гениальные прозрения « еврейского Дон Кихота» автор выводит читателя к самым серьезным социальным проблемам современности. У Гольдберга свое видение новой социогенической единицы, которая до революции называлась русским народом, а за годы советской власти кардинально изменила свои физические, психофизические и нравственные параметры. Сознательное истребление дворянской отборной части общества в гражданскую войну, высылка интеллектуальной элиты в 22 году, планомерное уничтожение лучших, работящих крестьян в эпоху коллективизации, изымание из генофондов честных, имеющих смелость высказать собственное мнение во время партийных чисток, учителей и просветителей в лице духовенства; вторая мировая война и ГУЛАГ, истребившие большую часть мужской популяции, дают жестокую картину вырождения нации.

Подобное досье на советский народ тянет на четвертый срок даже в эпоху «оттепели», — понимал Кукоцкий. И действительно, скоро Гольдберг отправится по знакомому северному маршруту, успев, однако, переправить за границу рукопись «Очерков по геноэтнографии». В них его аспирантка описывает опыт новосибирских генетиков по одомашниванию черно-бурых лис. Став послушными и доверчивыми, научившиеся лизать руку, дающую корм, лисицы лишились прелести меха. Гольдберг делает вывод: «чем более послушен человек, тем менее ценна его личность».

Выжить другу и его семье помогает Павел Алексеевич. И не только ему. С давнего времени он оказывал помощь двоюродной племяннице, неродной тетке, старой хирургической сестре, потом к ним прибавились подруги и родственники жены, Василисины старухи, по мнению которой, он был почти святым: «всем помощь подавал — и злым, и добрым, как господь бог. Даже последним преступницам, погубительницам жизни». Вот из-за последних больше всего пострадал Павел Алексеевич.

Как обладающему качествами государственного человека ему было предложено составить проект мирного здравоохранения по материнству и детству. Первым шагом для улучшения положения женщин он считал отмену постановления 1936 года о запрещении абортов. Подпольные аборты преследовались, и несколько сотен тысяч женщин сидели в лагерях по этой статье. В клинике почти половина экстренных операций была связана с последствиями самых диких способов прерывания беременности.

Нешуточная ссора разгорелась в семье Кукоцких, когда по соседству умерла, «ковырнувшись», дворничиха Лиза, а сердобольная Таня привела в дом осиротевших детей. Одна из них, ее одноклассница Тома, забитая мышевидная девочка, невольно станет причиной рухнувшего счастья в семье.

Это самый сложный, напряженный сюжетный узел романа, здесь сошлись все противоречия. Доктор Кукоцкий, так ратовавший за бедных несчастных женщин, вдруг оказался один — против всех. Чванливый сановник со Старой площади разглагольствует об интересах нации, потерявшей на войне миллионы, и необходимости восполнения народонаселения. Старый друг — эрудит, ссылаясь на Цицерона, кричит, что баб этих надо казнить, потому что они крадут у государства солдат. Не понят он и в семье. «Убивать беззащитных детей преступно», — считает Елена и, само собой, богомольная Василиса. «Себя-то они тоже убивают», — парирует Павел Алексеевич. Но последним его аргументом в этом споре станут сказанные им в запальчивости слова, что у Елены нет права голоса. Она не женщина, у нее этого органа нет.

Что-то надломилось в Елене, разрушилась их близость, возникло отчуждение. До конца жизни не простит он себя и не поймет: «Как угораздило это сказать ей: «не женщина»? Это она-то, предел женственности, само совершенство». Теперь он по-настоящему запьет. Счастливый период их брака окончился. Останется просто брак, как у многих, где ни радости, ни счастья, а лишь механическая привычка.

А причина ссоры вскоре ликвидируется как бы сама собой. После смерти вождя аборты разрешат. Государство, убившее миллионы своих граждан, позволит самим женщинам решать судьбу жизни, завязавшейся в их чреве. Но проблема осталась, автор ее не снимает. Сталин запрещал аборты, гибли женщины, они ни в чем не были свободны при формально провозглашенных правах. После его смерти женщины сами стали убивать, он дал им такую свободу. При жизни судьбы всех были в его руках — и рожденных, и только зачатых. В недрах сюжета, где все вращается вокруг оси: зародыш — ребенок — человек, подняты глобальные проблемы: нравственность и наука, профессиональная и человеческая состоятельность, культура и невежество, жизнь и смерть, и все так причудливо сплетается в кружеве человеческих судеб.

Счастливый билет — прием в семью Кукоцких получила Тома. Серенькая и малоспособная, она переживет всех, кроме хозяйки, заявит на все права, а больную Елену выселит в темный чулан. Жадная и недалекая, она одна в конце романа счастлива и довольна — своим замужеством, кандидатской диссертацией о вирусных заболеваниях вечнозеленых. А яркая, умная, талантливая Таня, разуверившись в науке, где так тонка грань между экспериментом и убийством, в состоянии душевного кризиса уйдет из дома. Она найдет себя в любви к Сергею, его музыке, подарит Кукоцким дочь Женю и умрет во время второй беременности от врачебной ошибки и небрежности. Женя в финале рожает сына, Иосиф Гольдберг радуется правнуку и собирается из Гарварда в Москву навестить внучку, жалея лишь о том, что не дожил до сей светлой минуты его любимый друг Пашка.. Хорошо знакомая нам по русской и зарубежной классике форма семейной хроники (С. Аксаков, М. Салтыков-Щедрин, М. Горький, Т. Манн, Роже Мартен дю Гар) Л. Улицкой видоизменена за счет выведения сюжета за пределы бытийного пространства.

Вторая часть романа (условно назовем ее мистической) не выглядит «вытолкнутой из общего повествования, отторженной, постоянно сбивающейся в невмятицу» (Г. Ермошина). Она обусловлена особым психическим состоянием героини, ее развивающейся болезнью, предсказана вещими снами Елены, провалами памяти, потрясениями чувствительной души.

Первое перемещение героиня переживает после смерти деда во время болезни ветряной оспой. «Некая бормашина вгрызается в середину лба и выносит из времени». Было видение двери — в скале из известняка, скорее, дверного проема, за которым — другое помещение, другое пространство. У Улицкой «христианская кончина, мирная, безболезненная и непостыдная» внутри нас, она не приходит извне, это мы плавно переходим в некое иное, третье состояние. «Смерти нет», — запомнит Елена слова бабушки. Есть раздел двух сред и преодоления границы между ними.

Путешествие героини по среднему миру полно аллегорий, они углубляют философскую проблематику романа. Автор размышляет о многовековой эволюции человечества, о его вечном странничестве. На первой ступени у Улицкой пушистые существа, «побольше белки, поменьше зайца» с шестью миллилитрами крови, которой они готовы пожертвовать ради оживления разбившегося Манекена. Он еще не вполне homo sapiens, но может им стать — красивым, умным, умеющим строить и рисовать, иметь детей. Мозг дебила меняют время и вмешательство Высшего Разума. Вначале его полушария покрыты темной блестящей пленкой, которая со временем отпадает, рассасывается и проступают блекло — серые, с розовой сетью сосудов, здоровые участки мозга.

Человечество рождает себя, проходя множественные ступени — уровни, и это тяжелая работа и долгий путь. Ведут людей за собой в этом странном путешествии Иудей и Бритоголовый, легко узнаваемые персонажи романа. Люди науки. У них в руках свет, особый, чудодейственный, он питает и согревает путников, придает им силы в тяжких испытаниях. Миновав пустыню, они должны пройти через заполненный серым туманом гигантский провал по мосту — лабиринту, построенному « не то сумасшедшим троллем, не то безумным художником». Рассматриваемая часть романа содержит в себе художественный шифр всей жизни Елены — земной и запредельной, прошлого, настоящего и будущего семьи Кукоцких. Останется в пустыне тетка — толстуха, обремененная младенцами во чреве. Начавшиеся роды выявят в ней главную пациентку Бритоголового, ради которой он сражался с медицинскими чиновниками, коллегами, друзьями, даже со своей семьей. Измученной «непосильной работой, голодом, родами, одиночеством, ответственностью, безденежьем», ей одной он оставит свой чудодейственный свет. А она горько плачет, ибо в муках рожденные, да и не рожденные ею дети, покидают ее. В какой-то иной, высший мир окажется званым Иудей, уносящий с собой в качестве пропуска мысли, планы, книги, доклады, глупые подвиги, тюремные труды, благородные поступки, и все это обернется потрясающим открытием для Кукоцкого, что намерения  — не только дорога в ад. Они характеризуют нас и могут оправдать перед Высшим судом. Отдавший всего себя Музыке как служению Красоте воспаряет ввысь Длинноволосый, он же — возлюбленный Тани — Сергей, мучительно переживший потерю любимой.

А на влекомом, обетованном берегу, исходной точке путешествия по жизни и инобытию, встречает Бритоголовый сначала мудреца в лице Л.Н. Толстого, отказавшегося от всего при жизни написанного, ибо оно — одно заблуждение. «Ложен стыд за родное, невинное, богом данное тело, которому соединяться с другим безвинно, блаженно и благостно». Любовь осуществляется на клеточном уровне и в своем совершенном действии обозначает отказ от себя самого во имя того, что есть предмет любви.

Прозревшая Василиса прощает Павлу Алексеевичу его «злодейство» и происходит, наконец, встреча двух обновленных мучительными поисками истины душ. Преображенные мысли и чувства, тела и души слились в супружеском объятии, расположившись друг в друге вольно и счастливо, рука к руке, буква к букве. И хватило меж ними места и для маленьких тел, оставшихся в проекте, нерожденных лишь волею тяжелых обстоятельств корявой жизни, и его великому особому Дару, что их любви никогда помехой не был. И никакой мистики. Вполне реальное, не узко женское — всечеловеческое — понимание автором вечных ценностей бытия.

Источник: Соловьева Л.В. Русская проза рубежа тысячелетий: Учебное пособие. — Елабуга: издательство ЕГПУ, 2006

🔍 смотри также:
Понравился материал?
45
Рассказать друзьям:

другие статьи появятся совсем скоро

Просмотров: 22249