Образ Савелия ("Кому на Руси жить хорошо")

Глава «Крестьянка» создавалась Некрасовым в канун второго демократического подъема, когда истинное знание народной среды, сущности народного характера становилось особенно необходимым. К каким же выводам привело многолетнее изучение народной жизни Некрасова?

Еще ни в одной из глав эпопеи «Кому на Руси...» автор не утверждал так вдохновенно мысли, что в народной среде таятся неисчерпаемые источники нравственной красоты, стойкости, богатырской мощи и свободолюбия. Последнее с особенной силой раскрывается в центральном эпизоде главы «Крестьянка», рассказе о Савелии, богатыре святорусском. Совершенно закономерно, что именно в главе, характеризующей жизнь крестьянства, рассказанной женщиной-крестьянкой и тесно связанной с народным творчеством, появляется полубылинный (и такой конкретно-реальный!) образ «богатыря сермяжного», Савелия — одно из лучших и наиболее драматических созданий некрасовского гения.

С первых же слов Матрены о Савелии рождается ощущение богатырской его мощи. Огромный, «С большущей сивой гривою, / С большущей бородой» столетний старик не только «на медведя смахивал», но силой своей казался «страшней сохатого». Эпический, широко обобщающий смысл образа Савелия подчеркнут и в названии главы — «Савелий, богатырь святорусский». Каковы же истоки рождения этого образа и какое место он занимает в развитии идейного замысла поэмы?

Импульсы, стимулировавшие работу творческой фантазии Некрасова, очень разнообразны. Возможно, что мысль о введении в главу «Крестьянка» образа крестьянина-богатыря подсказана федосовскими плачами. Так, в плаче «Об убитом громом-молвией» нарисован образ Ильи-пророка, который спрашивает у бога разрешения спустить стрелу огненную в белу грудь крестьянина могучего. Слова поэмы:

А грудь? Илья пророк

По ней гремит-катается

На колеснице огненной...

Все терпит богатырь! —

несомненный отзвук федосовского плача.

Но не столько от книги, сколько от жизни шел Некрасов. Как выяснено в одном из интереснейших исследований, замысел главы о Савелии остро публицистичен. События, о которых рассказывается в главе «Савелий, богатырь святорусский», развертываются в северо-западной части Костромского края, о чем свидетельствуют названия: Корежина, Буй, Песочный монастырь, Кострома. Оказывается, что выбор места действия, так сказать, «костромская топография» не случайны в поэме. Придя в город («Губернаторша»), Матрена с удивлением останавливается перед памятником Сусанину:

Стоит из меди кованный,

Точь-в-точь Савелий дедушка,

Мужик на площади.

— Чей памятник? — «Сусанина».

То, что Савелий сравнивается с Сусаниным, — многократно отмечалось в литературе, но научные изыскания показали, что внутренняя связь образа Савелия с Сусаниным гораздо глубже и сложнее, чем это казалось. Именно в ней скрыта тайна рождения образа.

Костромские «приметы» главы имеют под собою особый смысл. Дело в том, что Иван Сусанин родился в тех же местах, в деревне Деревеньки Буйского уезда. Погиб он, судя по преданию, километрах в сорока от Буя, в болотах под селом Юсуповым.

Как известно, патриотический подвиг Сусанина был истолкован в монархическом духе, любовь к царю и готовность отдать за него жизнь объявлялись чертами, выражающими самую сущность русского крестьянства. В 1851 году в Костроме был поставлен памятник Сусанину (скульптор В. И. Демут-Малиновский). У подножия шестиметровой колонны, увенчанной бюстом Михаила Романова, коленопреклоненная фигура Ивана Сусанина. Бывая в Костроме, Некрасов не раз видел этот памятник.

Сюжетом главы «Савелий, богатырь святорусский», действие которой сосредоточено в глухом медвежьем углу, гуще костромских лесов и болот, поэт заявляет, что даже в самой глухой стороне просыпается мужик. Об этом говорит и образ Савелия — эпически обобщенный образ подымающегося на борьбу русского крестьянства.

Некрасов дает в поэме необычайно глубокий анализ особенностей крестьянского движения своей эпохи, крестьянской Руси в ее силе и слабости. Автор эпопеи обращает внимание на богатырскую мощь «богатыря сермяжного» (русского крестьянина), казалось бы, трудно совместимое с ней долготерпение и стихийный характер его бунтарства. Русский мужик терпелив. Молчаливо терпит Корежина дранье Шалашникова. О внутренней силе, гордости («Вот были люди гордые!») свидетельствует это умение сдержать нарастающий гнев, встать выше побоев и истязаний:

Как ни дери, собачий сын,

А всей души не вышибешь...

В этом терпении — не покорность и рабская кровь, а здравый смысл и сила духа.

Между корежинцами и Шалашниковым происходит своеобразное состязание в силе и стойкости, и грубая сила Шалашникова не в состоянии победить внутреннего упорства мужиков, силы их духа: «Дурак же ты, Шалашников!» — насмешливо заявляют корежинцы, потешаясь над барином. Однако

Крестьянское терпение

Выносливо, а временем

Есть и ему конец,

крестьянские «топоры лежат до поры». Заурядные натуры покоряются злу, но народная среда постоянно выдвигает людей, которые встают на борьбу с ним. Эти люди начинают понимать, что излишнее терпение зачастую перерастает в привычку, рождает психологию раба. «Перетерпеть-пропасть...» — формулирует эту мысль Савелий, вставший на путь протеста.

Русский мужик терпелив, но, однажды решившись, уже не страшится препятствий. Доведенные до предела издевательствами «немца-управителя» терпеливые корежинцы, безмолвно согласившись рассчитаться с ненавистным Фогелем, проявляют удивительную решимость и единодушие в действиях. Инициатива принадлежит Савелию. Это он первый легонько толкнул плечом Христьяна Християныча к яме. И достаточно этого легкого толчка, искры, чтоб разгорелось пламя народного гнева, дружно заработали под реплику «Наддай!» девять лопат...

Утверждая нравственное право народа на борьбу, на расправу с угнетателями, восхищаясь силой и решимостью корежинцев, Некрасов, однако, показывает и обреченность подобных вспышек крестьянского гнева. Савелий с товарищами

В землю немца Фогеля

Христьяна Християныча

Живого закопал.

«Что ж дальше?» — спрашивает Матрена, и Савелий отвечает:

Кабак ... острог в Буй-городе,

...Лет двадцать строгой каторги,

Лет двадцать поселения».

Убив Фогеля, корежинцы возбудили против себя действие силы, стоящей за спиной Фогеля, страшной силы самодержавно-помещичьего государства, с которой не могут справиться даже богатыри, если они одиночки. Старик Савелий размышляет:

Куда ты, сила, делася?

На что ты пригодилася?

— Под розгами, под палками

По мелочам ушла!

Поэтому богатырь святорусский и любит повторять: «Недотерпеть — пропасть...» Да, стихийные и разрозненные крестьянские бунты не приведут к Избыткову селу. Это знает Некрасов и все-таки с громадным поэтическим вдохновением говорит о мощи и свободолюбии, о громадной потенциальной силе гнева русского мужика.

В рассказе Савелия есть слова:

Потом... бежал я с каторги...

Образ крестьянина — бунтаря, народного мстителя за вековые обиды первоначально был задуман еще резче. В рукописях остался эпизод, в котором рассказывается, как Савелий, третий раз бежав с каторги, «порядочно на воле погулял». Скитаясь зимой в тайге, он наталкивается на избу, в которой остановились какие-то ненавистные ему чиновники, и, осуществляя свою месть, Савелий сжигает своих врагов.

Принято считать, что отказаться от введения этого эпизода в поэму Некрасова заставила оглядка на цензуру. Но хочется заметить и другое. Есть в нарисованной картине что-то жуткое, бросающее зловещие блики, зловещую тень на облик Савелия, противоречащее некрасовской концепции народного характера. Русский мужик скорее благодушен, чем жесток, продуманная и преднамеренная жестокость не характерна для него. Да, доведенные до предела, в порыве праведного гнева корежинцы закапывают в землю Фогеля. Но психологический рисунок тут иной. Лопаты корежинцев работают под действием стихийного порыва, они выполняют волю коллектива, хотя каждый из участников расправы внутренне смущен жестокостью этой справедливой (ведь «осьмнадцать» лет терпели!) воли:

Друг другу не глядели мы

В глаза...

Опомнились и «переглянулись» они лишь тогда, когда дело было сделано. Думается, что не оглядка на цензуру, а художественное чутье заставило поэта отказаться от введения в окончательный текст поэмы фрагмента «А двери-то каменьями...», противоречащего гуманным основам натуры героя.

Нет силы, способной сломить Савелия. «Лет двадцать строгой каторги, / Лет двадцать поселения» лишь укрепили в нем природное свободолюбие, выразившееся в словах: «Клейменый, да не раб!» Став и столетним стариком, он всеми мыслями прикован к прошлому, размышляет о судьбе крестьянства, «о горькой доле пахаря», о путях борьбы и даже в монастыре, куда ушел, виня себя в смерти Демушки, молится «за все страдное русское крестьянство». Правда, в конце жизни Савелий приходит подчас к горьким и безотрадным выводам.

Терпи, многострадальная!

Нам правды не найти, —

говорит он Матрене, а к крестьянам мысленно обращается со словами:

Как вы ни бейтесь, глупые,

Что на роду написано,

Того не миновать!

Но столь характерные для идеологии патриархального русского крестьянства фатализм и религиозность живут в Савелии рядом с не утихшим за долгую жизнь гневом и презрением к тем, кто не способен на борьбу:

Эх вы, Аники-воины!

Со стариками, с бабами

Вам только воевать!

Образ Савелия соотнесен в поэме не только с Иваном Сусаниным, но и с образами русского былевого эпоса. Он — богатырь святорусский. Этой поэтической параллелью утверждается богатырство народа и вера в его неизбывные силы. Давно установлено, что в характеристике Савелием мужика (Ты думаешь, Матренушка, Мужик — не богатырь?...) слышится отзвук былины о Святогоре и тяге земной. Святогор-богатырь чувствует в себе силы необъятные.

Кабы я тяги нашел,

Так всю бы землю поднял! —

говорит он. Но, попытавшись поднять суму переметную с тягой земной,

И по колена Святогор в землю угряз,

А по белу лицу не слезы, а кровь течет...

В поэме:

Покамест тягу страшную

Поднять-то поднял он,

Да в землю сам ушел по грудь

С натуги! По лицу его

Не слезы — кровь течет.

Образ Святогора помогает выразить мысль о силе и слабости русского крестьянства, о его могучих, но еще дремлющих силах и неразбуженности, несформированности его социального сознания. К наблюдению Сравнение русского мужика со Святогором присутствует в поэме как рассуждение Савелия. Савелия, сознание которого характеризуется не дремотностью, а напряженной многолетней мучительной работой мысли, результатом которой стало презрение к Аникам-воинам, не способным на борьбу, сознание, что лучше каторжное клеймо, чем духовное рабство. А потому образная параллель Святогор — русский мужик никак не может быть распространена на самого Савелия, тоже богатыря святорусского, но иной, не дремотной, а действенной силы. 

Источник: Беседина Т.А. Эпопея народной жизни ("Кому на Руси жить хорошо"). СПб: "Наука" РАН, 2001