Анализ произведения "Путешествие из Петербурга в Москву" Радищева

«Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева принято относить (как и творчество Карамзина) к такому направлению в искусстве, как сентиментализм. Творческий метод сентименталистов основан на чувствительности. Сердечная простота, отзывчивость, сострадательность, умение бескорыстно любить — вот главные черты чувствительного героя.

Для сентиментальной литературы характерны свои устойчивые жанры. Как правило, это повесть, роман (чаще всего эпистолярный), дневник и «путешествие», т. е. путевые записки. Эти жанры соответствовали творческим задачам сентименталистов: представить мир в его конкретных, единичных проявлениях и вместе с тем раскрыть переживания автора и его героев.

Известно, что Карамзин тоже напишет свое путешествие — «Письма русского путешественника». Интересно сопоставить два «путешествия», чтобы яснее ощутить новаторство Радищева, прорыв в его творческом методе.

Так, Карамзин, повествуя о посещении им дома сумасшедших в Лондоне, с сочувствием и длительно рассказывает о женщинах, которых свела с ума «нежнейшая страсть человеческого сердца» — любовь, но дальше мы читаем: «Многие из мужчин заставили нас смеяться. Иной воображает себя пушкой и беспрестанно палит ртом своим; другой ревет медведем и ходит на четвереньках. Бешеные сидят особливо; иные прикованы к стене». Карамзин ничуть не подозревал, что данными строками он осмеял не сумасшедшего, а самого себя, ибо для него чувствительность — понятие эстетического порядка. Любые страдания человечества, не облеченные в красивую форму, не вызывали у него ни единой слезинки. Вот почему он охотно подавал милостыню миловидной женщине, благообразной старухе, хорошенькому мальчику и с таким отвращением говорил о французской и лондонской «черни».

Чувствительность героя Радищева другого порядка. Переживания и размышления его героя неразрывно связаны с духовной культурой русской интеллигенции, которой свойственно чувство виновности перед народом, стремление к спасению его от страданий, готовность на жертвы ради торжества правды. Неслучайно в предисловии к «Путешествию...», написанном в форме посвящения другу Алексею Кутузову, Радищев скажет: «Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человеческими уязвлена стала».

Сентименталисты, вслед за Руссо, критерием истинности (как во внутреннем духовном мире, так и во внешнем, общественном) полагали природу, или натуру. Чувства неиспорченной натуры человека добродетельны, естественные права человека, которыми наделила его природа (право на свободу, любовь, жилище, пищу), являются залогом справедливости в гражданском обществе.

«Отыми завесу с очей природного чувствования — и блажен буду», — так основывает Радищев цель предпринятого им писательского труда. Однако если у Карамзина «природные чувствования» не лишены «пасторального» налета ((«Пусть громы небо потрясают, // Злодеи слабых угнетают, // Безумцы хвалят разум свой — // Мой друг! не мы тому виной. // Мы слабых здесь не угнетали // И всем ума, добра желали: // У нас не черные сердца!» — «Послание к Дмитриеву»), то «природные чувствования» у Радищева становятся основою гражданственности.

По мнению писателя, «должности человека и гражданина» («Крестьцы») нерасторжимо связаны друг с другом. Внутренняя «пружина» произведения Радищева в том и состоит, что эти две «должности» в условиях российской действительности «находятся в совершенной противоположности».

Герой книги Радищева совершает путешествие, благодаря которому он обретает новый взгляд на состояние родной страны и на самого себя: кризис в историческом бытии нации соотнесен с духовным кризисом личности.

Герой «Путешествия из Петербурга в Москву» воспринимает неправду исторического бытия русского народа как духовную драму личного бытия.

Также интерес представляет последующий диалог героя с самим собой:

«— А кто тебе дал власть над ним?

—       Закон.

—       Закон? И ты смеешь поносить сие священное имя? Несчастный!..»

Вспомним, автор «Путешествия из Петербурга в Москву» в Лейпцигском университете получил фундаментальное юридическое образование. Но дело, безусловно, не только в этом. В сознании путешествующего героя, впрочем и автора произведения тоже, закон обладает почти что Божественным статусом. Это не случайно. Поскольку человек — существо общественное (только в обществе человек может существовать, а значит, нравственно совершенствоваться), то закон и право должны, во-первых, предоставить человеку личную свободу в обществе (без личной свободы невозможно человеческое достоинство и нравственное развитие), во-вторых, служить воплощению в жизни людей добра, ограничению и исправлению зла. Не случайно на всех языках юридические и нравственные понятия выражаются словами или одинаковыми, или произведенными от одного корня. Так, русское долг, так же как латинское debitum и немецкое Schuld имеют и нравственное и правовое значение; русское право и правда, как и немецкое Recht и Gerechtigkeit, английское right и righteousness, имеют один корень.

Становится понятно, почему «разговор земледельца» возбудил в путешественнике «множество мыслей». Случай возле станции Любани — явление на тот момент, хотя и редкое, но далеко не случайное. Законы не устанавливали точно, какую долю времени крепостной крестьянин должен был отдавать труду для себя и какую — работе на барина. Вот и получается, если своекорыстие и алчность настолько обуревали помещика, что он всю неделю заставлял крестьянина «ходить на барщину», то никто не властен пресечь его тиранство. Крестьяне «в законе мертвы», заключает путешественник, а это значит, что жизненные права крепостного крестьянина в государстве определяются не законом, а волей его господина.

Случай на станции Любани наглядно демонстрирует, что закон и право в гражданском обществе на тот момент не только не защищали правду и справедливость, но и не ограничивали человеческое самовластие.

От станции к станции, соответственно от одной главы книги к другой, примеров вопиющей бесчеловечности, попрания человеческого достоинства все больше и больше. Причем необузданные законом страсти и эгоистические желания человека, его своенравие проявляются на всех уровнях государственной пирамиды: от монарха до мелкого чиновника, от знатного вельможи до купеческого сословия. Так, в главе «Новгород» находятся рядом два, казалось бы, несоотносимых поступка далеких и по времени и по положению друг от друга людей: царя Ивана Васильевича и купца Карпа Дементьича. Сначала путешественник рассказывает о том, как Иван Грозный силой присвоил Новгород, о его расправе над новгородскими начальниками и старейшинами, затем — о вексельных махинациях купца Карпа Дементьича, «именитого гражданина», как иронизирует рассказчик, на самом же деле вора и плута. Что объединяет эти две истории? Беззащитность человека, его бесправие перед силой и своеволием, беззастенчивым корыстолюбием и ложью.

Однако гражданское сознание героя «Путешествия из Петербурга в Москву» возмущено не только и не столько несправедливостью законов, сколько их допущением человеческой несвободы, или крепостного рабства. Сострадание героя-путешественника крепостным людям переходит в гневное обличение дворян (в главе «Пешки»: «Звери алчные, пиявицы ненасытные, что крестьянину мы оставляем? То, чего отнять не можем — воздух») и стремление «соучастником быть во благодействии себе подобных».

Радищев, используя разные композиционные приемы (в главе «Тверь» описывается встреча в дорожном трактире с «новомодным стихотворцем», который знакомит путешественника со своей одой «Вольность»; в главе «Хотилов» герой находит рукописи, принадлежащие, как оказалось, его давнему знакомому; взявшись нагнать его, чтобы вернуть рукописи владельцу, в дороге — теперь уже на станции Выдропуск — путешественник продолжает их чтение), дает возможность как своему герою, так и потенциальному читателю, задуматься о различных способах обустройства России, о различных путях освобождения крепостных от рабства.

Ода «Вольность», помещенная в контекст произведения, вступает в интертектуальные связи (от латинского inter — между): через сцепление смыслов художественные системы двух разных произведений взаимодействуют друг с другом.

Обратимся к оде «Вольность».

Возникнет рать повсюду бранна,

Надежда всех вооружит;

В крови мучителя венчанна

Омыть свой стыд уж всяк спешит.

………………………………………………

Ликуйте, склепанны народы;

Се право мщенное природы

На плаху возвело царя.

О восстании «склепанных народов» повествуется и в хотиловском «Проекте». Но восторженный панегирик «новомодного стихотворца» сменяется трезвым размышлением автора «Проекта»: «Поток, загражденный в стремлении своем, тем сильнее становится, чем тверже находит противустояние. Прорвав оплот единожды, ничто уже в разлитии его противиться ему не возможет. <...> Ждут случая и часа. Колокол ударяет. И се пагуба зверства разливается быстротечно. Мы узрим окрест нас меч и отраву. Смерть и пожигание нам будет посул за нашу суровость и бесчеловечие». Здесь же мы встречаемся с еще живыми в то время — всего пятнадцать лет минуло — воспоминаниями о Пугачеве: «рабы» устремились на «погубление господ своих. Прельщенные грубым самозванцем, текут ему во след и ничего толико не желают, как освободиться от ига своих властителей: в невежестве своем другого средства к тому они не умыслили, как их умерщвление. Не щадили они ни пола, ни возраста. Они искали паче веселие мщения, нежели пользу сотрясения уз».

Перед главой «Тверь», описывающей встречу путешественника с автором оды «Вольность», помещается глава «Медное», в которой представлена картина торгов. С публичного торга наряду с недвижимым имуществом продаются «души мужеского и женского пола». Представленное в главе «срамное позорище» неумолимо вопиет о зверстве и бесчеловечности существующего порядка. В ряду крепостных, выставленных на продажу, представлен и будущий, или потенциальный, герой народного мщения:

«Детина лет в 25... Зверство и мщение в его глазах... В кармане его нож; он его схватил крепко; мысль его отгадать нетрудно... Твой разум чужд благородных мыслей. Ты умереть не умеешь. Ты склонишься и будешь раб духом, как и состоянием».

Как видим, крестьянский бунт, воспетый «новомодным стихотворцем», в перспективе своей оказывается устрашающим и уж никак не привлекательным.

Безымянному автору хотиловского «Проекта» перспектива будущего страны представляется как путь «повременных законоположений к постепенному освобождению земледельцев в России».

Итак, композиционное решение автора позволяет говорить об исторической альтернативе обустройства России: либо крепостничество будет сокрушено разумным действием обширного круга просвещенных сограждан, умеющих повлиять и на самого царя, либо неизбежны разнузданные мятежи.

По какому пути пойдет России? Не более ли вероятен второй исход: «Проект в будущем» забыт на почтовой станции, а составитель его, узнав, в чьи руки попало его сочинение, так и не попросил вернуть рукопись, стоившую ему, наверняка, немалых трудов, и обратился «Проект» в «замаранную... бумагу». Предложения его не достигли правителей, и предостережения не услышаны. И сам он, можно думать, разуверился в своих надеждах...

Интересно, что жизненные перипетии самого Радищева привели к ситуации, когда осуществление «Проекта» показалось вполне достижимым. Это было уже после ссылки в Сибирь. Известно, что во время правления императора Павла I, одержимого манией переделать по-своему все, что учинила его мать, Радищеву разрешено было жить впредь в своем собственном имении в центре России, но под неусыпным полицейским надзором и без права выезжать куда-либо. Полного освобождения автор «Путешествия из Петербурга в Москву» дождался в 1801 году: только что сменивший Павла I император Александр I начал свое царствование либеральными замыслами, продолжая то, что когда-то пробовала осуществить его бабушка. Радищев снова был призван в столицу. Обвинения с него сняли, царь пробовал привлечь его к обновлению законов. Но предложения Радищева были встречены столь враждебно, что он в припадке отчаяния выпил смертельную дозу яда. Ему было тогда всего-то пятьдесят три года.

Так трагически оборвалась жизнь писателя. Однако книга его завершается на оптимистической ноте. Перед въездом в Москву путешественник читает «Слово о Ломоносове» — автором которого назван тот самый сочинитель, встреченный в Твери, кому приписана и ода «Вольность». Сын архангельского рыбака являет в себе высшие возможности, каких достигает человек, рождением и первоначальным воспитанием принадлежащий народу. Всесторонняя образованность и духовное величие Ломоносова — залог образования души народа. Подспудная жизнь народа, плохо различаемая господами, дает себя знать повсеместно. В главе «Клин» — слепой певец «у ворот почтового двора», раньше, на станции Ядрово, — крестьянская девушка Анюта, а еще раньше, в Подберезье, — молодой человек, окончивший новгородскую семинарию и отправившийся пешком в Петербург: «главное его намерение было, чтоб сыскать случай для приобретения науки». Это уж прямой собрат Ломоносова.

Так, дорога ввела путешественника в соприкосновение с духовным и нравственным достоянием народа. Именно оно и сказывается на историческом движении нации, является движущей силой жизни.

Источник (в сокращении): Сергушева С.В. Русская литература XVIII века. - СПб.: "Литера", 2006