Просодия: что это такое, русская просодия

Слово «просодия» лишено терминологической четкости. В старинных пиитиках и риториках так называли совокупность правил стихосложения, да и поныне некоторые зарубежные справочники толкуют термин «просодия», по крайней мере, в двух значениях: 1)как синоним метрики — раздела стиховедения, посвящённого классификации и изучению стихотворных размеров, и 2) как общее наименование фонетических свойств данного языка, существенных для основ той или иной системы стихосложения.

Членение речи на отграниченные паузами и нередко соизмеримые между собой отрезки — строки или стихи — является общим и обязательным для всех времён и народов «минимальным родовым показателем» стиха, которым он обладает в противоположность прозе. Классическая система стихосложения основана на понятии метра. Метр представляет собой отвлечённую, строго определённым образом заданную статистическую решётку соотношения слогов: в античной метрической системе стихосложения — долгих и кратких, в силлабо-тонической системе стихосложения (например, русской) — ударных и безударных. Метр, впрочем, редко осуществляется на практике в чистом виде: правильному воплощению метрического закона препятствуют естественные фонетические свойства речи. Ритм строки возникает на базе идеальной метрической схемы как её частная реализация.

Итак, под просодией в специфическом смысле слова чаще всего подразумевают те особенности стихотворной речи, которые непосредственно связаны с метрикой. Важнейшим фактором русской просодии является словесное ударение. Нужно отметить, что в русском языке оно подвижно и разноместно, то есть может падать на любой слог. Место ударения в отдельно взятом слове, как правило, не вызывает сомнений: скажем, в слове «рука» ударение падает на второй слог, в слове «шероховатость» — на четвертый и т.д. Вопрос с постановкой ударения в словесном контексте, более протяжённом, нежели отдельное слово, осложняется ввиду различий способа и характера высказываний (выделяют ударение фразовое, ударение логическое и пр.).

В стихотворной речи постановка ударения помимо чисто языковых фонетических условий определяется ещё и конкретно данным метрическим законом. Так, метрическая двойственность местоимений, по преимуществу безударных, подчас обнаруживается в рамках одного текста: ср. «Увы, он счастия не ищет» и «А он, мятежный, просит бури» (Лермонтов). Во втором случае необходимость постановки ударения на местоимении «он» диктуется схемой четырехстопного ямба, в котором ударения должны приходиться на чётные слоги (2,4,6 и 8).

Уже во времена Ломоносова и Тредиаковского, после введения ими понятия стопы (элементарной единицы метра — определённой группы слогов с постоянным ударением, повторение которой составляет размер стиха), стала очевидной несостоятельность педантических требований сочинять целые стихотворения исключительно «чистыми» ямбами, хореями и т.д. Творческая практика русских поэтов с самого начала доказала «благотворность» отступлений от метрического догмата регулярного чередования ударных и безударных слогов. Всевозможные пропуски, добавления, смешения и перестановки ударений в стихах — конечно, там, где это оправдано конкретным художественным заданием, — не только не вредят поэзии, но, напротив, обостряют силу ее эмоционального воздействия, передавая все богатство интонационных оттенков живой разговорной речи.

И тем не менее просодия русского стиха строится на определённом соотношении ударных и безударных слогов в строке или, выражаясь точнее, на чередовании «сильных» и «слабых» слоговых позиций (иктов и неиктов). Если это соотношение (1-2 безударных слога между двумя ударными) урегулировано и постоянно, то мы имеем дело с традиционными (классическими) размерами. Если же распределение «сильных» и «слабых» мест в стихе колеблется в достаточно широких пределах (от 0 до 8 слогов), то перед нами различные переходные неклассические формы — дольники, тактовики и другие виды акцентного или чисто тонического стиха. Противоположен классическим метрам так называемый свободный стих (или верлибр), подчиняющийся собственным ещё мало изученным закономерностям. Единственный внешний признак, отличающий его от прозы, — графическая разбивка текста на отдельные строки.

Многообразие фонетических расхождений между языками порождает и различие систем стихосложения, что создаёт особые трудности при переводе. Иным эти трудности представляются непреодолимыми. В некоторых странах (например, во Франции) стихотворные переводы скорее исключение, нежели правило. Перед поэтом-переводчиком, стремящимся воссоздать просодическую структуру оригинала, встаёт дилемма: прямо копировать метр оригинала или же, опираясь на ресурсы национальной просодии, искать функциональный метрический эквивалент?

Из неродственных систем стихосложения немалые трудности вызывал (и продолжает вызывать) метрический стих древнегреческих и латинских авторов. Издавна существовала традиция переводить античные метры привычными нам силлабо-тоническими стихами (иногда даже с рифмой — таковы, к примеру, переводы Пушкина из Горация и Анакреона). Тогда же зародилась и вплоть до наших дней имеет широкое распространение тенденция переводить античных классиков «размером подлинника» (иначе говоря, прибегать к силлабо-тонической имитации метрического стиха). Показательно, что Н. Гнедич, переведя шесть песен «Илиады» Гомера александрийским стихом, обратился затем к гекзаметру. Его непревзойденный до сих пор перевод утвердил полноправность этого размера не только в переводной, но и в оригинальной русской поэзии. По-видимому, вполне обоснован и перспективен эксперимент М. Гаспарова, переложившего оды Пиндара свободным стихом.

Родственная русской силлабо-тоническая система стихосложения (например, английская, немецкая, украинская) вполне допускает точную передачу подлинника. Сонеты традиционно переводятся пятистопным ямбом, астрофичный четырехстопный ямб — со времен Байрона устойчивая стиховая форма романтических поэм — легко воспроизводим в русских переводах, поскольку опирается на богатую отечественную традицию оригинальной поэзии и т. п. Не сразу, но прочно привились в переводах из Гейне дольники — столь непривычные для русской поэзии XIX в. Хотя, безусловно, у переводчиков стихов родственных систем тоже хватает трудностей. Скажем, английский стих ввиду значительного количества односложных знаменательных слов (возьмём для иллюстрации строку Шелли «Black rain, and fire, and hail will burst o har» — ср. перевод Б. Пастернака: «Там дождь, и снег, и град. Внемли, внемли!») обладает большей смысловой насыщенностью при меньшем объеме, что приводит к неизбежным потерям и вызывает необходимость словесной компрессии. Таким образом, подход к решению метроритмических задач перевода обусловлен не только особенностями языка, но и эпохой, литературной традицией, вкусами и пр. Однозначных на все случаи правил выработать нельзя. Говоря вообще, копирование любому искусству противопоказано. Например, при переводах трагедий Шекспира на грузинский язык, для которого характерны длинные многосложные слова, функциональным эквивалентом пятистопного ямба оказался четырнадцатисложный стих. К сожалению, до русского читателя ещё мало донесена просодическая оригинальность национальных поэзий народов России, переводимых обычно с подстрочника.

В заключение следует подчеркнуть, что проблема передачи просодической структуры оригинала никак не может рассматриваться изолированно, в отрыве от других проблем стихотворного перевода: она всецело принадлежит фундаментальной проблеме воссоздания единства формы и содержания. Специфическая проблематика перевода поэзии тесно смыкается с эстетическими категориями, а также многими факторами культурно-исторического плана и чаще всего, по удачному выражению А. В. Федорова, требует «уникальных решений».

Источник: Поэтический словарь. - М.: ЛУч, 2008