К сожалению, вопрос об отношении Пушкина к Корнелю в научной литературе разработан слабо. В книге Б. В. Томашевского «Пушкин и Франция» вопросу этому фактически посвящено всего около полутора страниц, причем из трагедии Корнеля здесь упоминается только «Сид» как якобы единственная из трагедий Корнеля, которую Пушкин ценил.

Трагедия великого французского драматурга Пьера Корнеля пользовалась большой славой в России конца XVIII — начале XIX в. Уже в 1775 г. Я. Б. Княжнин перевел «Сида», в 1779 г. «Цинну» и "Помпея", а в 1788 г. «Родогуну». Позднее, в 1817 г., А. И. Чепягов, А. А. Жандр, А. А Шаховской и П. А. Катенин создали перевод «Горация», который в октябре того же года с успехом был исполнен в Петербурге с участием Е. С. Семеновой, М. И. Вальберховой и Н. Г. Брянского.

Трагедия Корнеля построена не вполне обычно. Первые два ее действия имеют как бы свою завязку и развязку, отличную от завязки и развязки трех последних. С самого начала определяется главный политический конфликт, лежащий в основе трагедии, — борьба между заговорщиками, возглавляемыми Цинной и Максимом, и цезарем Октавием-Августом.

В «Капитанской дочке» (1836) мужицкий «царь» Пугачев становится для дворянина Гринева в минуту величайших исторических и личных испытаний помощником и "вожатым" на сложном пути нравственных исканий и устройства своего семейного счастья. Он не только помогает Гриневу, щедро, по-царски отплачивая за оказанное ему когда-то героем добро, но и не даст Швабрину и своим сообщникам обидеть беззащитную сироту — дочь казненного его людьми коменданта Белогорской крепости, оказавшуюся во власти пугачевцев.

Широкий и острый интерес, постоянное внимание Пушкина к узловым национально-историческим проблемам русской жизни его эпохи отражены в стихотворениях «Клеветникам России», «Бородинская годовщина» (1831) и других его откликах 30-х годов на события войны 1812 года («Перед гробницею святой...» (1831), «Полководец» (1835), «Художнику» (1836), и др.), в стихотворениях, посвященных осужденным декабристам («Арион», 1827, «Послание в Сибирь», 1827), и других произведениях 30-х годов.

В процессе выработки национальной литературы широкое обращение ее к «энергическому наречию нашего народа» было для Пушкина одним из условий дальнейшего развития и обогащения русской литературы, условием поворота ее от аристократическо-светской жеманности и чопорности к национальности и народности. Возражая хулителям «простонародного языка», Пушкин писал, что нужно принципиально отличать друг от друга «выражения простонародные» и те, которые «просто принадлежат языку дурного общества».

Одновременно с «Маленькими трагедиями» Пушкин создает иной — прозаический — цикл "Повести Белкина" (1830). В отличие от пушкинских драм их действующие лица — не претендующие на историческую значительность простые русские люди — мастеровой, армейские офицеры, сельские барышни, люди из провинциальных помещичьих семейств.

Неоконченным остался последний из крупных драматических замыслов Пушкина — «Сцены из рыцарских времен» (август 1835 года), навеянный, быть может, «Жакерией» Мериме и «Фаустом» Гете. Написанные за полтора года до смерти поэта «Сцены» тесно связаны с занятиями Пушкина-историка, получившими особенно разносторонний характер в последний период жизни поэта.

К «маленьким трагедиям» примыкает "Русалка", задуманная Пушкиным в Михайловском в 1826 году и осуществленная в 1829—1832 годах.
"Русалка" — опыт русской народной драмы, написанной на сюжет не исторического (как "Борис Годунов"), а фольклорного характера.

После завершения «Бориса Годунова» Пушкин в 1826 — 1827 годах задумывает ряд новых - на этот раз небольших — драматических произведений, которые он сам называл «маленькими трагедиями» (или "драматическими этюдами", «опытами драматических изучений»).